Страница 52 из 76
До марта 1942 года мы каждую ночь делали попытки выкрасть «языка», но чаще приносили своих погибших или раненых, хотя были и успешные поиски. В марте я получил в командование стрелковую роту, а его по возрасту перевели в роту ПТР. Неожиданно встретились в штабе полка и очень обрадовались. Поинтересовались новостями с родины. Потом вспомнили свой разведвзвод, который сильно обновился, хату, в которой прожили зиму. И тут он поинтересовался, помню ли я хозяйку. Ей было в ту пору примерно под 60, дочери под 40 и внучке 18 лет.
Вчера он вернулся с курсов наводчиков ПТР и решил навестить наше зимнее местопребывание. Встретила его старуха радушно. Дочь и внучка были на окопных работах. Хозяйка решила угостить служивого горячими щами. А потом, порывшись в куче зерна, извлекла и спрятанную бутылку самогона из сахарной свеклы. Чокнулись, выпили, закусили. Баба предложила служивому отдохнуть на чердаке, где хранилось сено. Он согласился. Южное апрельское солнце уже хорошо прогревало, и он мигом уснул. Но вскоре услышал шорох. Это поднималась баба Ефросинья, предлагая вместе с подушкой и себя «под бочок». Рассказывая, он сильно смущался.
Я спросил: «И вы, конечно, не растерялись и «отстрелялись»?» «Выполнил все упражнения, кроме как «с колена» — не получилось. Первым вопросом к ней было: «Где ты этому ремеслу так научилась? Ведь я прожил со своей половиной более 20-ти лет и не предполагал о таких способах?» «Что там могла знать твоя Матрена в станице. А я еще в германскую войну в «заведении» в Ростове-на-Дону служила, господ офицеров ублажала… вот она откуда моя школа». Выжил в войну мой казак-земляк, окончив ее коноводом у генерала. После войны довелось пару раз встретиться на родине, и как не вспомнить тот случай?
С места переформирования бригады в дивизию в Воронежской области в нашем полку, кроме десятка медичек, были две радистки, одна стряпуха и писарь по учету безвозвратных потерь Валя, да вышеназванная «разрешившаяся», фельдшеры батальонов и санитарные инструкторы скрытно сожительствовали со своими командирами, разделяя с ними ложе в командирских землянках. Это было неизбежным явлением. 14 ноября 1943 года неожиданно в наш полк, находившийся в обороне, привезли на двух санках 14 девиц, призванных в городе Ромны Сумской области. Они пережили немецкую оккупацию родного города. Некоторые даже знали немецкий язык и напевали на трех языках (украинском, русском и немецком) «Лили Марлен» и «Розамунду». Двое из них пошли поварихой и подавальщицей на кухню комендантского взвода, а остальные — телефонистками в роту связи. Командир полка, его заместители, начальник артиллерии, начальник штаба полка принялись отбирать их себе не только по внешности, но и по доступности.
Начальник штаба даже сделал мне выговор, что при наличии трофейной пишущей машинки на ней «давит клопов» писарь штаба сержант Сашка Родичев. И тут же стал выяснять: нет ли среди девиц машинистки. Одна из них по имени Маруся (Маша) сказала, что печатала при немцах в местной управе «тильки на украиньской мови». Я вручил ей машинку, дал весьма дефицитной бумаги, и она под копирку начала печатать на украинском языке «Звищення», то есть повестки для выхода на окопные работы всех трудоспособных жительниц, которые уклонялись от этой повинности во фронтовой полосе.
Начальник штаба полка размещался отдельно от штаба на противоположной стороне улицы в хате Акима Стрельца, которого после призыва определил ездовым штабной повозки. После полуночи начальник штаба прислал своего ординарца, который доложил мне о том, что начальник прислал его за машинисткой, которую тот должен проверить на предмет ее допуска к секретной работе. Это была забота полковых контрразведчиков, но я понимал, о какой проверке будет идти речь. Утром, как я увидел при докладе ему боевого донесения, он был зол. На следующее утро остался таким же. Теперь уже ординарец тихо доложил мне, что Мария оказалась «кремнем».
А между тем мой писарь сержант Родичев после полуночи и смены с дежурства предложил проводить в хату роты связи телефонистку Инну с ярко-рыжими волосами и веснушками на щеках. Она «уважила» ухаживания молодого парня, о чем он по неопытности рассказал ординарцу нашего начальника. Тут Ершову «и сам бог повелел» вернуть несговорчивую Марию в роту связи, а Инну взять на ее место. Сначала Сашка обрадовался и принялся обучать ее машинописи, но когда вечером поступило требование начштаба доставить Инну «на переговоры», то понял всю оплошность своего откровения с ординарцем.
Трое суток шла днем и ночью «проверка» рыжей Инки. А в это время полковой портной ушивал в талии солдатскую шинель Инки, перешивал ее солдатский треух в шапку-«кубанку», а огромные валенки обменяли у жителей на маленькие «чесанки» по ее ноге. Вечером она не вошла, а «вплыла» в штаб. Три телефонистки с трубками на тесемочках у уха были шокированы увиденной подружкой. Ее близкая подруга Дуся Лурга произнесла: «Ой, Инночка, да яка жты гарнэсынька!» Дива проследовала к столу и ткнула пальцем по клавише машинки. Этого триумфа Сашка стерпеть не смог. Он заорал: «К машинке не подходить, «постельная принадлежность!» От такой неожиданности Инна отпрянула к углу у печки, но наступила на кочергу, которая рукоятью нанесла ей удар по голове, и ее шапочка оказалась на земляном полу, а сама она бросилась к покровителю с жалобой. Рано утром последовал его приказ по телефону: «Всему штабу перебраться в землянки, накануне отрытые за бугром».
Теперь у начштаба была отдельная землянка, а у меня своя с писарем и посыльными. Слышу, что меня зовет начштаба и являюсь пред его очи. Не стесняясь в выборе слов, он принялся меня ругать за поведение моего писаря. Я набрался смелости и заявил: «По этому личному вопросу разбирайтесь с ним сами».
Тогда он вызывает Родичева и ругает его за сквернословие и нападки на Инку и в заключение обещает завтра же отправить его командиром пулеметного отделения в батальон. Как писарь и чертежник, Саша Родичев был хорошо подготовлен, и вечером его по моей рекомендации взяли в штаб дивизии. А ко мне прибыл писарь из батальона. Инна теперь могла беспрепятственно посещать штаб, в котором она крутилась без всяких обязанностей, кроме одной — «ночного дежурства» под «кожухом», служившим и в землянке одеялом.
Чуть больше месяца длилась любовь моего начальника чтобы окончиться, как я уже писал, трагедией. В феврале во время Корсунь-Шевченковской битвы, штаб полка передвигался из одного населенного пункта в другой вдоль переднего края. Наш начальник штаба, не заметив передний край, проехал в село Виноград, занятое противником. Немцам достался очень ценный «язык» со множеством боевых документов и рабочей картой, а нам осталась только Инна «с икрой», которая уже в Румынии «разрешилась» дочерью и убыла к своей бабушке в родной город Ромны. После войны она вышла замуж за военного политработника, родила ему еще сына и дочь. Эта дочь Ершова закончила ВУЗ, защитилась, вышла замуж тоже за военного.
Ершову, уже после пленения, пришли приказы на звание подполковника и на орден Красного Знамени за форсирование Днепра. Все считали, что он погиб, но в Карпатах он бежал из плена и после войны вернулся к своей первой семье. Видимо, по этой причине он не приезжал на встречи однополчан, и только за год до своей кончины узнал о судьбе Инны, его и ее дочери Светланы. Инна тоже скончалась через год после того, как узнала о существовании совета ветеранов и о судьбе своего фронтового возлюбленного. Перед смертью ей хотелось увидеть фронтовых подружек, но не удалось — довольствовалась только моими снимками встреч однополчан.
Полк встал в оборону в Обуховском районе на Киевщине, не имея ни одного стрелка и пулеметчика, так как мы передали их в другие части, убывая с Букинского плацдарма на доукомплектование. Но 7 ноября освободили Киев, и нас «посадили» в оборону совсем без пехоты. Офицеры рот, подстелив соломку на снег, установили пулеметы и тем самым «обозначили» свою оборону. На следующий день получили приказ: «Офицерам полка приступить к мобилизации военнообязанного контингента из числа местных жителей», отсиживавшихся по домам с лета 1941 года, когда наши войска отходили и они попадали в окружение. Призывали их в своей одежде с лопатами. Вручали им Ружие, и они исполняли обязанности стрелков, автоматчиков и пулеметчиков. Только в небольшом селе Долина Обуховского района под Киевом полк призвал под наше Боевое Знамя более 70 человек. Через пару дней мы укомплектовали пехотой и пулеметчиками 1 — й и 2-й батальоны полностью. Служивые отрывали первую траншею, а 2-ю и 3-ю — их жены копали в ночное время.