Страница 11 из 27
– Занятой или пустой?
– Не знаю, начальник. В той части кладбища есть угол с новыми нишами. Большая часть из них уже заполнена, а остальные пока пустуют. Между ними очень тонкие перегородки, поэтому трудно определить, откуда именно исходит звук.
– Ты думаешь, кого-нибудь похоронили вместе с транзистором, настроенным на волну «Свободной Испании» или что-то в этом роде?
– Вот именно. Или же какой-нибудь шутник сунул приемничек в одну из пустых ниш.
Свет фонаря выхватил из темноты не более двух десятков слушателей и среди них двух женщин. В ожидании представителей Бласти они толпились в том самом Углу, где находились ниши, о которых только что говорил Матиас, и, прищурившись, смотрели на свет фонаря.
– Ну как? Уже говорят? – спросил Матиас.
– Пока нет, – послышался чей-то бас, – но скоро должны начать.
– Мануэль, – с решительным видом обратилась к комиссару одна из женщин, – мы надеемся, что вы положите конец этому безобразию и защитите жителей Томельосо от опасности, которая им угрожает.
– А я надеюсь, что опасность не так уж велика, – насмешливо ответил Плиний.
– Раз я говорю, Мануэль, значит, знаю.
– И говорить нечего, – возразил чей-то голос.
– Скажите, кто-нибудь из вас уже приходил сюда прошлой ночью?
– Да, – ответил мужчина, который занимался ремонтом велосипедов и когда-то служил в Голубой дивизии. – Сегодня я здесь в третий раз.
– И что же ты слышал?
– Обычная пропаганда радиостанции «Свободная Испания»: нападки на Франко, на «Опус»[8] и на «Крусаду».[9]
– А конкретно о томельосцах что-нибудь говорилось? – поинтересовался дон Лотарио с плохо скрытой издевкой.
– Нет, речь шла обо всех испанцах в целом и верноподданных каудильо, которым в скором времени придется отвечать за совершенные ими злодеяния.
– Об этом все говорят, – заметил Матиас.
– Слава богу, Франко от этого не умрет, – огрызнулся усатый мужчина.
– Вот именно, – присоединились к нему голоса из толпы.
– Ну, хорошо, сейчас все выясним, – сказал Плиний, доставая пачку сигарет и угощая ими дона Лотарио и Матиаса. – Посмотрим, заговорят они сегодня или нет?
Едва они успели закурить, как в тишине послышались позывные, возвещающие о начале передачи.
– Начинается, начинается…
Словно откуда-то издалека донеслись неразборчивые голоса. С одинаковым успехом они могли исходить из соседней ниши, как и из десятка других, где были захоронены покойники. Одно было совершенно очевидно: говорила «Свободная Испания».
– Слышите, слышите? Теперь они ругают президента Ариаса.[10] Будь они прокляты! – возмутилась другая женщина, учительница.
Плинию тоже показалось, что он слышит имя президента Ариаса, но разобрать как следует слов диктора не мог.
– Всегда было так плохо слышно, Матиас?
– Да, и день ото дня все хуже и хуже, наверное, батарейки садятся.
– Давно стали хоронить в этом углу, Матиас? – спросил Плиний.
– Наверное, уже месяц.
– А когда захоронили последнего?
– Вчера, вот в эту нижнюю нишу.
– Послушайте, – снова перебила их учительница. – Они принялись за жену каудильо. Пора прекратить это безобразие, Мануэль!
– Успокойтесь, сеньора, для того мы и пришли сюда… хотя все это ерунда… выеденного яйца не стоит…
– Ну уж если это ерунда, тогда и говорить не о чем…
– Я имел в виду, сеньора, что это чья-то дурная шутка, только и всего…
– По-моему, Мануэль, – пресек их перепалку дон Лотарио, – голос доносится из ниш повыше.
– Вы так думаете?
– А мне кажется, нет, – возразил Матиас, освещая фонарем каменные плиты и полые кирпичики, – ночью я прикладывался ухом к каждой нише, и мне казалось, что звуки слышны гораздо лучше, когда я присаживаюсь на корточки.
– Да, пожалуй, – подтвердил длиннолицый мужчина с печальными глазами, – когда я сейчас наклонился, голос донесся вот отсюда, справа.
– Та ниша, на которую ты показываешь, – заметил Матиас, освещая ее фонарем, – замурована еще месяц назад. На каменном надгробии стоит дата… Вряд ли батарейки транзистора действуют так долго.
Теперь Плиний наклонялся то вправо, то влево, прикладывая ухо сначала к более низким плитам, потом к тем, что повыше, а дон Лотарию светил ему фонарем.
– Признаться, я почти не улавливаю разницы, – сказал Мануэль, поднимаясь, – если, конечно, не стал туг на ухо.
– Ну вот, теперь они набросились на «Опус» и на сеньора Лопеса Родо,[11] такого безукоризненного, такого безупречного, – раздался голос в темноте.
– Возмутительно!
– У вас, сеньора учительница, слух как у зайца. Я лично ничего разобрать не могу, – взорвался Матиас.
– И я тоже, – поддержал его дон Лотарио. – А ты, Мануэль?
– Мне показалось «Уса», а не «Опус». Что же касается Лопеса, то я ничего похожего не слышал.
– Уж не хотите ли вы сказать, что я вру?
– Мануэль не может этого сказать, – раздался чей-то незнакомый голос, – в политике каждый слышит то, что ему больше всего по душе.
– Ну вот что! Давайте расходиться, здесь нам делать больше нечего. Через несколько дней батарейки перестанут работать, и делу конец. Матиас, ты уверен, что на одном из этих кипарисов ничего не припрятано?
– Уверен, начальник.
– Но если это злая выходка одного из родственничков покойника, следовало бы вскрыть все ниши в этом углу, чтобы узнать, кто именно совершил ее, – с грозным видом сказал разгневанный усатый мужчина.
Плиний сурово посмотрел на него.
– Во-первых, нечего раздувать из мухи слона, а во-вторых, родственники захороненных здесь покойников не допустят подобного богохульства… Так что, сеньоры, делать нам тут больше нечего, и давайте расходиться, – решительно проговорил Мануэль, включая фонарь и указывая в сторону выхода с кладбища.
– И это называется расследованием, – снова послышался в темноте голос фалангиста.
– Да уж, – поддержала его учительница.
– Ничего удивительного, ведь он стал начальником муниципальной гвардии при республике.
– Вот именно. А отец дона Лотарио выступал против диктатуры Мигеля Примо де Риверы,[12] мир праху его.
Плиний, дон Лотарио и Матиас шли, освещая себе путь фонарем и не обращая ни малейшего внимания на враждебные выпады. За ними по нижней галерее в сторону старого кладбища неторопливо следовали остальные. Позади кто-то сильно шаркал ногами по асфальту. Под призрачной, полной луной вырисовывались могильные кресты, купола гробниц и величественные кипарисы, раскачивающиеся на ветру… В минуты особого затишья шарканье слышалось отчетливее. Плиний хотел обернуться и посмотреть на того, кто шаркает ногами, но передумал. Тогда бы пришлось посветить в ту сторону фонарем, а это было бы слишком заметно. Когда они достигли кладбищенских ворот, Мануэль, а вслед за ним дон Лотарио и Матиас остановились, и комиссар оглядел тех, кто шел позади. Но, к великому его сожалению, шарканье внезапно прекратилось.
Когда они вновь двинулись в путь, Плиний сказал Матиасу:
– Подожди, пропустим всех вперед, а если кто-нибудь задержится, скажи, что я велел поторопиться, потому что тебе нужно запереть кладбищенские ворота.
– Хорошо, начальник, но они и так уйдут, транзистор сейчас замолчит.
– Оказывается, Мануэль, вы – республиканец и стали начальником муниципальной гвардии при республике, – заметил комиссару дон Лотарио, когда они садились в машину.
– А вы – сын врага диктатора, мир праху его.
– Да, безмозглых на свете больше, чем лысых, доложу я тебе.
– Черт с ними! Скажите, вы не слышали, как кто-то сильно шаркал ногами, когда мы выходили с кладбища?
– Да, пожалуй. Сейчас, когда ты обратил на это мое внимание, я действительно припоминаю, что кто-то шаркал ногами, но не придал этому значения. А в чем дело?
8
«Опус» – имеется в виду религиозная секта «Опус деи» («Дело божье»).
9
«Крусада» (исп.) – «Крестовый поход» – беспощадный идеологический и духовный террор франкизма.
10
Ариас Наварро, Карлос (1908) – премьер-министр Испании (1974–1976), ярый реакционер. В начале июля 1976 года, вскоре после смерти Франко, правительство Ариаса Наварро по инициативе короля Хуана Карлоса ушло в отставку.
11
Лопес Родо – один из реакционных политических деятелей Испании, член правореформистской консервативной партии «Народный альянс».
12
Примо де Ривера, Мигель (1870–1930) – генерал после государственного переворота в сентябре 1923 года – глава правительства и фактически диктатор Испании до самой своей смерти.