Сын епископа

В силу тех же доводов не должно было щадить и Нигеля, брата Бриона, с его птенчиками — ибо, хотя в их жилах не текла кровь Джеханы, они, как и Келсон, происходили из рода Халдейнов, от королей, которые поколение за поколением несли в себе деринийское проклятие со времен Реставрации.

Страну надлежит избавить от этого зла, очистить от темной деринийской заразы — следовало возвести на престол Гвиннеда новую королевскую династию — а кто лучше подходил и кто имел больше законных прав, нежели древний королевский род Меары, человеческий до мозга костей, один из сторонников которого ныне предлагал помощь законному примасу Гвиннеда, если только этот примас поддержит их в борьбе за независимость.

Ощутив дрожь, Лорис опустил свой требник на грудь под домотканую шерстяную рясу и укутал плечи прохудившимся плащом — он, который нашивал тонкое полотно и шелк и меха, прежде чем лишился должности! Два года простой и скудной жизни у Безмолвных Братьев убавили на пядь и без того тонкую талию и обточили до еще большей резкости соколиные черты, но голод, который ныне терзал епископа, был отнюдь не плотским. Как только он положил ладонь плашмя на оконное стекло, на глаза ему попался аметист его перстня — единственное, что осталось от его прежнего титула — и он с блаженством вспомнил слова из письма, лежавшего у самого сердца:

«Меара не станет больше склоняться перед деринийским королем, — гласило послание, вторя его собственному решению. — Если вы одобряете этот замысел, просите, чтобы вам отпустил грехи монах по имени Джеробоам, который явится в течение недели проповедовать, и руководствуйтесь его советами. Пока Лаас…»

Лаас. Одно это название вызывало в мыслях образы древней славы. То была столица независимой Меары за сто лет до того, как первые Халдейны явились в Гвиннед. Из Лааса суверенные властители Меары правили своими землями столь же горделиво, сколь и любой Халдейн, и земли их были ничуть не хуже. Но у Джолиона, последнего меарского государя, были только дочери к тому времени, когда он лежал на смертном одре сто лет назад, и старшей, Ройзиан, исполнилось всего двенадцать. Не желая, чтобы его земли достались жадным опекунам, регентам и проходимцам-женихам, Джолион завещал свою корону и руку Ройзиан самому сильному человеку, которого смог найти — Малкольму Халдейну, недавно возведенному на гвиннедский престол, своему былому противнику, снискавшему немалое уважение. Но последнее деяние Джолиона не нашло горячего отклика в сердцах сынов Меары; властитель плохо изучил свою знать. Прежде чем Малкольм успел взойти на брачное ложе со своей нареченной, мятежные меарские рыцари похитили обеих сестер и провозгласили младшую из них, близнеца Ройзиан, суверенной правительницей Меары. Малкольм подавил последовавший бунт менее чем за месяц, захватил и повесил нескольких из главарей, но так и не напал на след похищенных принцесс, хотя позднее не раз и не два сталкивался с их наследниками. Он перенес столицу Меары из Лааса в расположенный ближе к центру Ратаркин на следующее же лето — одновременно чтобы облегчить управление и уменьшить значимость Лааса, символа прежней меарской самостоятельности; но древний город с тех пор то и дело становился ядром смут, которые затевали младшие ветви старинного королевского дома, с каждым новым поколением беспокойство вспыхивало и столь же быстро угасало после того, как войска Халдейнов проносились по княжеству, подавляя мятеж в зародыше, и после казни очередного претендента. Малкольм и его сын Донал с величайшим тщанием занимались периодическим «наведением порядка в Меаре», как называл это Донал, но король Брион только один раз предпринял подобный поход за время своего правления — вскоре после того, как у него родился сын. Подобное предприятие, сколь угодно необходимое, вызывало у него такое отвращение, что он избегал даже помышлять о повторении карательного похода поколение спустя.

Похоже теперь мягкость Бриона могла стоить престола его сыну. У нынешнего меарского претендента не было причин любить короля Келсона — то была женщина, потерявшая мужа и ребенка, когда Халдейны в последний раз направили свои силы в Меару. По Меаре даже гуляли слухи, будто Брион бесстрастно наблюдал, как царственного младенца предали мечу, — ложь, распространявшаяся меарскими бунтовщиками, хотя правдой было то, что дитя погибло. Вскоре после того самозваная княгиня Кэйтрин Меарская, потомок двойняшки славной королевы Ройзиан, взяла себе в мужья и спутники честолюбивого младшего брата одного из гвиннедских вассалов и скрылась в горах, дабы порождать мятежи и новых претендентов — пока смерть Бриона не побудила их покинуть убежище. И как раз один из посланцев Кэйтрин был человеком, который связался с Лорисом.

Вздыхая, Лорис подошел к окну своей тюрьмы, глядя, как пелена осеннего шквала подбирается к берегу с северо-запада, отлично понимая, что многие сочтут то, что он намеревается совершить, изменой. Он так не думал. Это было действенным средством. Если он чему-то научился за более чем полвека служения истинной вере — так это тому, что целостность Святой Матери Церкви зависит от мирских дел не меньше, чем от духовных.

Более высокая присяга, нежели та, что связывала его с любым мирским правителем, определяла его будущие действия, ибо как епископ и как духовный пастырь он обязан был, прежде всего, искоренить зло и развращенность. А источник развращенности, таился в дьявольском племени, именуемом Дерини.

Всех Дерини надлежало извести, вплоть до самых последних. Прошло время, когда можно было миндальничать, пытаясь спасти их души. Хотя Лориса ужасала одна мысль о том, чтобы поднять руку на помазанного короля — Келсона, которого короновал он сам, мысль о том, чтобы на престоле восседал слуга тьмы, вызывала куда большее отвращение.

Мальчик затеял дерзкую игру. Но, в конце концов, королевской крови дано будет очиститься. Ради спасения каждой души в Гвиннеде, деринийская ересь должна быть вытравлена — и Эдмунд Лорис прибегнет к любым средствам, которые будут содействовать его цели.

Глава I

Поставил его господином над домом своим и правителем надо всем владением своим, чтобы он наставлял вельмож его по своей душе, и старейшин его учил мудрости.[2]

Епископ Меары был мертв. В более спокойные времена это событие вызвало бы лишь самое отвлеченное любопытство у герцога Аларика Моргана, ибо Корвин, его герцогство, располагалось на другом краю Гвиннеда, вне пределов досягаемости любого меарского прелата. Существовали епископы, кончина которых обернулась бы для Моргана личной потерей, но Карстен Меарский к их числу не относился.

Не то чтобы Морган считал Карстена своим врагом. Напротив, несмотря даже на то, что старый епископ принадлежал к совершенно иному поколению и был взращен в эпоху, когда страх перед магией доводил до бешенства нетерпимых людей, весьма превосходивших могуществом деринийского герцога Корвина, Карстен никогда не поддавался соблазну скатиться до открытой войны, как некоторые другие. Когда по восшествии на гвиннедский престол несовершеннолетнего Келсона Халдейна стало ясно — и чем дальше, тем делалось яснее — что юный король унаследовал от кого-то магические способности, которые Церковь вот уже много лет осуждала как ересь, а Келсон намеревался использовать свою мощь для защиты королевства — Карстен мирно удалился в свои епископские владения в Меаре, не желая выбирать между своим фанатиком-архиепископом, гонителем Дерини, и своими более умеренными собратьями, которые поддержали короля, несмотря на все сомнения, которые вызывала его деринийская душа. В конечном счете, взяли верх сторонники короля, и низложенный архиепископ Лорис томится и поныне за надежными стенами Аббатства Святого Айвига на высоких морских скалах к северу от Кэрбери. Сам Морган счел приговор слишком мягким по сравнению с тем, какой вред принес Лорис отношениям Дерини и людей своими кознями, но таково было предложение мудрого Брадена Грекотского, сменившего Лориса, и его пылко поддержало большинство епископов Гвиннеда.

2

Псалтирь 105:21-22