Томас Рифмач

— Прекрати, — сказала она, не поворачивая головы. — Хватит с меня твоего стихоплетства.

— Хорошо, — покорно сказал он, — в другой раз. Но я столько должен рассказать тебе…

— А с чего ты взял, — говорит она и принимается за вязанье, — что я хочу тебя слушать? Я замужняя женщина, Томас, у меня теперь нет времени для всякой чепухи.

Он быстро взглянул на нее и побледнел, как смерть. Неспособный кривить душой, он словно забыл, что остальные к этому еще не готовы.

— Когда? Зачем?

— Давным-давно. Женщине положено выходить замуж, Томас. Я нравилась Джеку, а его сиротам нужен был уход.

— Понимаю, — пробормотал он, хотя ничего не понял. Чувства, должно быть, подсказывали ему, что дело нечисто, но он утратил способность оценивать слова и поступки. — Только все равно позволь рассказать тебе, где я провел эти семь лет; это мой долг перед тобой, если хочешь.

— Я и так знаю, где ты был, раз лицо у тебя осталось таким же свежим, а руки нежные, значит, ни дня за семь лет не проработали.

— Элсбет, выслушай же меня! Я был там — очарованный…

Почему-то ему очень хотелось рассказать ей об эльфах, не то что нам с Гэвином.

— Ну, пожалуйста, выслушай. Я так долго ждал

— Я думал, что во всем свете только ты и поверишь мне. Я думал, ты поймешь.

— Я давно поняла, — отвечает она, — что ты сгинул куда-то на семь лет и словечка нам не сказал, а теперь думаешь уладить все парой красивых фраз. Тебе не приходило в голову, что мы могли и устать от твоей лжи?

Он хрипло рассмеялся.

— Лжи? Я больше не могу лгать. Это тоже эльфийский дар.

— Мне или тебе? То-то славный подарочек! Уж лучше бы ты вернулся с парой семимильных сапог или с сундуком золота. Но ты, видно, решил, что мы — люди простые, с нас и этого хватит. Не стесняйся, Томас, я готова выслушать историю и похлестче, раз уж тебе пришла охота выговориться.

— Про что же хочешь ты услышать? Как пошел погулять на Эйлдонские Холмы, а там красавица на белом коне с серебряными колокольчиками пообещала мне все богатства земные, стоит мне только отправиться с ней, бросив все, что мне дорого? И как я ушел, бросив арфу, оставив девушку, которую называл любимой, подчиняясь безумной прихоти, на которую только поэт и способен? Если ты семь лет помнила меня таким, что же удивительного в твоих нынешних речах.

Теперь и у Элсбет лицо было, как мел, только на скулах горели два красных пятна.

— Так вот в чем дело, — сказал он, поглядев на нее, — конечно же. Ты считала меня мертвым. А я — вот он, жив-здоров, чем и разочаровал тебя, верно?

Она замерла, словно обратилась в камень и вот-вот рассыплется от любого движения, а не то — испепелит его гневом.

— Мне бы хотелось, — говорит, — один-единственный раз услышать правду из твоих уст. Он поклонился ей низко и учтиво.

— Как изволишь. Вряд ли она тебе понравится, но ты ее услышишь. — Теперь слова его лились без усилий, напряжение отпустило его. — Семь лет назад я лежал на зеленом холме, и ко мне приблизилась дама на белом коне с серебряными колокольчиками.

Так встретил я Королеву Эльфов. Вместе с ней, в одном седле мы понеслись быстрее ветра, пока не оставили позади пределы смертных. Мы пересекли реку, в которой текла кровь со всей Земли, мы миновали безжизненную пустыню, и белая дорога привела нас в Эльфийский Край. Я вспоминал тебя и Гэвина, и Мэг, и даже короля со всем его двором словно во сне, но вы-то были настоящие, это я жил в грезе, семь лет служа Королеве Эльфов.

По лицу Элсбет катились слезы и капали на пряжу. Борясь с подступающими рыданиями, она едва выговорила:

— Ты невыносимый лгун, Томас. Любой из нас так мечтает — мечтает, что в один прекрасный день к нам приедет кто-то на белом коне, украшенном лентами и колокольчиками, и увезет в золотой дворец, и назовет своим любимым. Всем хочется этого, Томас, а вот гляди ж ты, приезжают, конечно, за тобой! За тобой, арфистом, поэтом, красивым парнем с изящными манерами — за кем же им и ехать, если не за тобой!

Он все еще смотрел куда-то вдаль, как все рассказчики, а тут вдруг словно вспомнил про нее и умолк.

— Я не могу, — нерешительно начал он. — Во мне… Во мне ничего больше нет. У меня нет другой истории. — И он повернулся ко мне, такой молодой, неистовый. — Я не знаю другой истории, Мэг! Мэг, где же я тогда был, если не там? Что со мной приключилось?

Я только покачала головой.

— Элсбет, — повернулся он к ней, — чего со мной только не было! Тебе бы понравились мои рассказы, я точно знаю, что понравились бы.

— Хватит с меня сказок, Томас, — ее лицо припухло и покраснело от слез, но говорила она твердо. — Мне и своих хватает: о холодных зимах в Ридже, о детях, которые вечно орут, о бесконечных грязных горшках, о занозах от неструганого дерева и о том, как каждую ночь на тебя наваливается мужчина, потому что ты связана клятвой, и тем, что он дает тебе еду, чтобы не подохла с голода, и тряпье, чтобы прикрыть спину…

— Понимаю, — мрачно говорит Томас. — Но теперь с этим покончено. Оставь его.

Ее рука метнулась к горлу, она откинула голову и невесело рассмеялась.

— Ради кого? Ради тебя? Ты собираешься зарубить его своим блестящим мечом? Или я должна отравить его мозговыми костями?

— Все равно. Оставь его. Ты уже была хорошей женой, теперь можешь побыть и плохой. Я уверен, тебе понравится такая перемена.

— Джека уже нет. Он умер прошлой зимой. Но его родня предложила мне жить у них. Чего ради мне уходить?

— Ради меня, — сказал он. — Ради развлечения, ради мести, ради шутки, ради прихоти. Ради историй, которым ты не веришь, ради песен, которые забыла, ради приключения, которого у тебя никогда не было.

— Ради лжи.

— Что с того? — он схватил ее за руки и держал, хоть она и пыталась вырваться. — Называй как хочешь, пусть для тебя это ложь. Я солгал тебе только раз, когда говорил, что не создан для любви одной женщины.

— Ты хочешь унять свою совесть. Ты, правда, жалеешь меня, потому что я могу рассказать грустную историю не хуже тебя…

— Я знаю, что ты нужна мне, — сказал он. — Ты нужна мне, чтобы мои губы забыли вкус Эльфийской Земли.

И он поцеловал ее, поцеловал отчаянно, горячо, а я только ошеломленно смотрела на них.

Когда он отпустил ее, она так и осталась стоять, вся дрожа, и то краснела, то бледнела прямо на глазах.

— Грубо ты стал ухаживать, — проговорила она, — так тебе ни одного девичьего сердца не завоевать. А когда-то ты был обходителен, мой пригожий, красивый Томас. Если ты этому у эльфов научился, то лучше бы тебе к ним и вернуться, а нас оставить в покое. До свидания, Мэг, спасибо за чай.

— Элсбет, погоди…

Да только она была права. Семь лет назад у него получилось бы куда лучше. Зачем ей теперь его правда?

— Пожалуйста, Элсбет, — он еще пытался преградить ей путь, но она только глянула своими огромными глазищами, и он тут же отступил.

Томас так и стоял у двери, подставив лицо холодному ветру, когда вернулся Гэвин. И началось.

— Хоть кол на голове теши, — тут же завелся он, — совсем, что ли, из ума выжили? Выстудили весь дом и дела нет. Наверх сейчас поднимался, почудилось мне или в самом деле Элсбет навстречу пробежала?

Том смотрел на нас, не в силах слова вымолвить. Я накрыла к ужину, но он к еде и не притронулся, все в окно поглядывал. Снова взгляд у него был отсутствующий и настороженный, как будто он снова слышал звуки рогов там, где только ветер шумел в сухих травах.

Мы не пытались останавливать его, когда он вышел из дому, прихватив с собой плащ, а заодно И свои страдания. Но когда спустилась ночь, а его все не было, мы забеспокоились и решили, что с рассветом пойдем Искать.

Едва начало светать, мы прихватили плащ, посох, немного еды и отправились к Эйлдонским холмам. Я измочила все юбки, лазая по мокрым от росы камышам да осоке.

Наконец мы добрались до травянистого склона под Эйлдонским деревом. Кто-то побывал под ним: трава была примята.