Страница 42 из 49
Глава тридцатая
Утром меня разбудила Тая.
– Давай, Сена, пора, – сказала она с таким видом, будто отправляла меня грабить Эрмитаж.
– Чего пора-то? – я села, потягиваясь и зевая, девушки скатывали свои спальные места.
– Слабительное пить! – прошептала она, возбужденно тараща глаза.
Собрав свои постели, мы завернули, было, в туалет, но там толпились сестры, пришлось топать в душевую.
– Давай мне диктофон, бери мой фотоаппарат.
Мы обменялись техникой.
– Где капли?
Я извлекла пузырек из кармана брюк.
– Набери в руку воды, накапай туда и выпей.
Я послушно набрала в пригоршню воды.
– А сколько капать?
– Десять и ни каплей больше.
– Неужели будет эффект? – не верила я, разглядывая прозрачную бесцветную жидкость.
– Еще какой эффект! Говорю тебе, на Марс полетишь, не забудь обратно вернуться.
Продолжая сомневаться, я отсчитала десять капель и для верности добавила еще три.
– Вот тебе закрепительное, а вот снотворное, – Тая извлекла из джинсового кармана пластинку с таблетками-капсулами. – Если понадобиться кого-нибудь устранить часа на три-четыре-пять, высыплешь содержимое двух капсул в какой-нибудь напиток, запомни, Сена, две таблетки и не больше, иначе устранишь навсегда, это очень сильный препарат.
– Откуда он у тебя?
– Военная тайна. Так, вроде бы всё… да, капли подействуют часа через два.
Спустившись вниз, мы вышли на воздух. Утро выдалось солнечным, безветренным, хотя воздух был холодным, почти морозным. Ежась, мы поспешили к трапезной.
– Тай, – клацая зубами от холода, произнесла я, – сейчас-то мне уже есть не обязательно?
– Как это не обязательно? Еще как обязательно, иначе тебе дизентерии надолго не хватит.
– Я больше не могу есть их помоечную кашу, – сплошное расстройство да и только, – я собаке своей в сто раз вкуснее варю!
– Не гунди, надо, значит надо, утешайся тем, что не долго уже осталось, скоро домой вернемся.
При мысли о доме на глаза навернулись слезы.
На завтрак подали манку и компот из сушеных яблок. Я сидела, смотрела в свою тарелку и не видела никакого будущего.
– Ешь! – шипела Таюха. – Лопай!
– Не могу, – сдавленно отвечала я, пытаясь не разрыдаться, – пусть меня лучше повесят на первой сосне, не могу и все тут.
– Сена, ну что за тухлое слабоволие? Ешь, а то все дело провалишь!
Проваливать дело я не имела право. Зажмурившись и не дыша, я принялась глотать эту белую субстанцию.
– Вот молодец, вот умница, – доносился шепот Таи, – еще ложечку, еще.
Зачем-то мне опять вспомнились люди, которые едят друг друга, и каша полезла обратно.
– Кашку назад не возвращаем, придерживаем аккуратненько пальчиком, придерживаем.
– Тая, заткнись!
Одолев половину, залпом выпила компот и полезла из-за стола, мне требовался глоток свежего воздуха.
После завтрака, как обычно отправились в молельную. Зайдя в числе последних, я заткнула уши и встала у самой двери. Тошнило и настроение было хуже не придумаешь, и еще, как на зло, в памяти то и дело всплывал неподвижный синий глаз. Сколько же там народу в этой свежевспаханной поляне? И почему, почему они там?..
Святой Актавий уже вовсю что-то вещал со своей трибуны, а мне было так мерзостно от всего происходящего, от этих людей, превращенных в живых мертвецов с лихорадочными глазами, что не было никаких сил больше находиться в этом помещении с его страшными портретами на стенах. Приоткрыв дверь, я скользнула на улицу, вынимая затычки и пряча их в карман. У дверей стояли парни с ведром. Увидев, как я лезу из молельной, они вопросительно уставились на меня.
– Мне плохо, – сквозь зубы процедила моя персона.
Словно в подтверждение этих слов, грозный зверь, поселившийся в моем животе, громко и отчетливо произнес: «Р-р-р-р!»
– А что случилось? – забеспокоился парень со стаканчиками.
– Не знаю, – я согнулась пополам и сделала дизентерийное лицо, – похоже, чем-то отравилась.
Живот снова зарычал, страшнее и громче предыдущего, резанула нешуточная боль, я даже вскрикнула.
– Беги, найди скорее святую Раветту.
Парень поставил ведро на землю, положил в него половник и припустил по дорожке.
– Как тебя зовут, сестра? – поинтересовался парень со стаканами.
После напряженного раздумья, я вспомнила:
– Трута.
– Как же такое могло случиться? Мы же едим только благую пищу.
– Не знаю, может, попало в пищу что-то не благое!
Живот бурлил и рычал уже безостановочно, и я очень жалела, что некуда присесть, стоя в позе «буква „г“» святую Раветту я могла и не дождаться.
– Туалет тут есть? – кивнула я на молельную.
– Что ты, сестра Трута, – прямо впал в священный ужас стаканоносец, – как ты могла подумать, что возможно осквернять священное место отходами презренного человеческого тела?
– Тогда подскажи, где тут ближайший туалет, иначе я сейчас вам тут все на свете так оскверню, вовек не ототрете!
Парень сильно заволновался, но тут на горизонте показался хранитель ведра с неизвестным пойлом и Кареглазка, которую, как выяснилось, звали Раветтой.
– Что случилось? – она уставилась на меня, и я заволновалась, что мысли сейчас прочтет, весь умысел коварный раскроет и с позором разоблачит.
– Да вот, кажется, чем-то отравилась.
Звуки, доносившиеся из моей персоны, не оставляли сомнений: грядет нечто страшное…
– Это может быть все, что угодно, – Раветта смотрела на мой жалкий скрюченный организм таким взглядом, будто я внезапно превратилась из девушки довольно приятной наружности в тарантула повышенной противности. – Бегом в целительную, я подойду позже.
– А… туалета тут нет поблизости?
– В целительной!
В медучреждение я бежала с такой скоростью, что будь дорога подлиннее, я вполне могла бы еще разогнаться и взлететь в синее-синее небо. Ударом ноги я распахнула дверь целительной и заметалась в поисках сортира. Из ближайшего кабинета выглянула Валентина.
– Где туалет?! – рявкнула я.
– Там, – испуганно ответила она.
И я помчалась туда.
Летела я на Марс с таким грохотом, что слышно, наверное, было всей общине, да боль еще такая в области живота, хоть криком кричи. Проклиная Таю и ее чудо капли, которые наверняка были сделаны специально для слонов на случай затяжного запора, я все летела и летела к далекой красной планете.
Судя по голосам, доносившимся из коридора, явилась кареглазая Раветта. Насколько это было возможно, я приостановила свой полет, желая подслушать разговор. Отнюдь не с сестринской брезгливостью «святая» приказывала Валентине «подержать в изоляции пару дней, чтобы эта тварь всех не перезаражала». «Эта тварь» – стало быть, я. Хороша святоша, нечего сказать, но я не обиделась, главное, цель достигнута и у меня есть пара дней, чтобы все разнюхать в целительной.
Прислушавшись к внутренним ощущениям, я поняла, что способна на некоторое время покинуть кабинет задумчивости, извела гору бумаги и выпала на свободу. Там меня поджидала Валентина, слава богу без Раветты, улыбаться человеку, только что называвшему тебя тварью нелегко, как не напрягайся.
– Что случилось, сестра Трута?
Или Валюша была хорошей актрисой, или ее это на самом деле волновало.
– Понятия не имею, – и лицо сделала такое жалостливое-жалостливое, – или отравилась чем-то, или дизентерию подхватила.
– Ой, ужас какой! Тебя тошнит?
– Очень!
– Живот болит?
– Еще как!
– Голова кружится?
– Еле на ногах стою!
– Идем скорее, у нас тут имеется одноместный бокс, отлежишься пару деньков и всё поправится.
Одноместным боксом и оказалась та самая запертая дверь в конце коридора. Валя открыла ее и пропустила меня вперед. Кровать (счастье, что не матрас на полу), тумбочка, пара пластмассовых крючков на стене, символизирующих вешалку. И все.
– Сейчас пижаму принесу.
С этим Валентина удалилась, а я поскорее вытащила фотоаппарат из-за пазухи и сунула в тумбочку. Вернулась Валентина с широченной голубой пижамой и старенькими комнатными тапочками.