Проект «Повелитель»

Потом пятиэтажки. Кончился фасад города, начался пригород с домами и домишками, кое-где вросшими в землю. Грязные кривые улочки запетляли по пьяной слободке. Видать с пьяна строили да и жили грязно. Горы мусора и шлака заросшие бурьяном и крапивой.

Огороды, целиком захваченные лопухами. Мы сбились в кучку, места эти издавна облюбовали дикие собаки. Обветшалые дома смотрели на нас мутным взором замызганных окон. Мне чудилось, что смотрит за нами кто-то. Недобро смотрит, но не нападает. Я щупал внутренним взором окружение, но ничего существенного не находил. Ну была кое какая мелочь, за обветшалыми заборами и сараюшками. Торки ползали неподалеку своей странной семьёй. Собака со щенятами приютилась под соседним домом, вырыв нору под завалинкой. Кошки обживали чердаки, охотясь на приютившихся там голубей. Но ничего опасного и непосредственно нам угрожающего я не видел. Заголосил, заканючил Максимка младший, и мы остановились на минутку. Тут минуткой не обойтись, определил я, обделался пацан. Выбрали двор с лева. Зашли. Калитка не открылась, а отвалилась. Двери скрипнули, и заброшенный дом дохнул пылью и теплом. Вот ведь чудно как получается, не живет никто, а иной дом встречает теплом и уютом. Другой такой же, холодный, словно и не жили в нем люди никогда. Хотя тряпья и вещей хватает и в том и в этом.

Мальчишку перепеленали, и Луиза присела на краешек кровати покормить. Мы с Мишкой вышли назад во двор. Он жевал сорванную у дверей травинку.

— Моя, похоже, тоже того… — проронил Мишка.

— Это которая то твоя?

— Ленка, то же в положении..

— А с Мартой ты все что ли?

— Зачем все… — замялся Миша, — она вроде тоже..

— А, так ты теперь отец молодец?

— Ага, — радостно кивнул он. — Только боюсь, они друг другу волосья скоро драть начнут.

— С чего бы это?

— Ну, чей ребенок лучше…

— Детей ещё родить надо, а он переживает. — Сказал я, хотя видел, что не переживает Мишка ни сколечко, похвастаться ему надо было, только и всего, гордость его распирала.

Ну пусть порадуется, то радость хорошая, нашей семьи прибыло.

Небо начало сеять мелкие капли дождя, я встал под крыльцо. Промокнуть всегда успею.

С конца огорода, где за забором протекала Мазутка, прибежал Сережка.

— Толстый, Ангел вы на речку то гляньте, что делается!

— Чего раскричался, — выглянул из-за двери Косой, — малой засыпать начал.

— Идите быстрее посмотрите, что делается! — Крикнул Шустрый и умчался к реке.

Мы нехотя двинулись к забору. На крик вслед за нами вышел Хаймович. Протопав меж лопухов по едва заметной тропинке, посмотрели на реку. Мазутка, она и в слободке Мазутка. Ничего примечательного. Те же грязные разводы и пустые берега, с редкой и жухлой травой.

— И чего? — спросил Косой.

— Да смотрите лучше, видите! — нервничал Сережка. — На речку смотрите, её дождь не касается!

И действительно мелкие, моросящие капли не касались воды, они пропадали, не достигнув поверхности. Словно невидимый колпак накрыл реку. Хаймович откашлялся.

— Химика бы толкового сюда. Ну-ка, подойду поближе.

И старый перемахнул через невысокий забор как мальчишка.

— Поосторожней, там Хаймович, берег глинистый, ещё нырнешь ненароком! — крикнул я и полез следом, придержу если что. Но Хаймович нырять и не собирался, он вплотную подошел к реке и присев на корточки протянул руку над самой поверхностью.

— Ерунда какая-то получается, — заявил он, — Ни выделения теплоты, ни поглощения не заметно. Значит, активные химические процессы отсутствуют. Температура воды.

Тут Хаймович макнул в воду кусочек ветки и осторожно коснулся пальцем.

— Практически равна температуре окружающей среды. Однако, капли действительно не долетают до поверхности, где то сантиметров пятнадцать не долетаю. Вот, руку поднимаю и она мокрая, а ниже нет. Тут, похоже, не химия, тут физика получается. Силовое поле неощутимое. С другой стороны, закон сохранения энергии. Ничто не берется из ниоткуда и в никуда не девается. Значит тут дело в пространстве, времени. Если б это была банальная кислота или щелочь. А впрочем… Сережа, будь добр захвати какую-нибудь посудину воды зачерпнуть.

Шустрый умчался до дома, и приволок в ту же секунду эмалированный тазик.

— Впрочем, — бормотал Хаймович уже сам себе, — ерундой я занимаюсь. Пробовал же не раз, пробовал. Обычная вода, грязная только очень.

Однако воды он зачерпнул и подал тазик мне. Я осторожно, словно на крыше балансируя, понес его к дому. Не успел поставить, как Сережка кинул в него камешек и брызги попали мне в лицо.

— Ну, придурок, — утер я лицо, — сейчас дам по башке, голова в трусы упадет!

Шустрый тут же пропал из виду, спрятавшись за гаражом. Лицо, не смотря на опасения, не жгло. Рукав куртки не дымился и ничем кроме воды не пах. Камешек, упокоившись в тазике, тоже не дымился. Да, что за фигня такая?

Косой, набравшись храбрости, макнул в тазик палец и понюхал. Мишка повторил за ним.

— Ничего не изменилось, — вздохнул Хаймович, — так же и двадцать лет назад было, и тридцать, и сразу после войны… Тут дело не в воде, дело в самой реке. Течет она и у нас и не у нас. В этом видать и загвоздка.

— Это как?

— Она видимо сразу в нескольких временах течет, или пространствах, поэтому дождь до неё не доходит, течет и не переполниться,… а другие предметы покрупнее просто поглощает. Затрудняюсь, сказать, куда они деваются, но видимо, деваются.

— А нам от этого что? — влез в разговор Миша.

— Ничего, — грустно ответил Хаймович, — только перейти реку мы сможем там, где она течет в нашем времени или пространстве…

— Пошли в дом, — сказал Косой, — женщины там на стол собрали, да и вообще им здесь понравилось. Может здесь заночуем?

— Заночуем, — как-то сразу согласился Хаймович, придавленный какой-то своей тайной мыслью. — Тут и дровишки есть, можно печь растопить да обсушится.

Стемнело быстро. За мелкими хлопотами и бездельем прошло время. Печь разогрелась и разогнала сырость и застоявшийся нежилой дух. В трех комнатах места хватило всем. Но мне не спалось, за окном была непроглядная темень. Где-то тоскливо завыла собака или волк, я их не различаю. И тут же кто-то подхватил её вой ближе. Совсем рядом за тявкали на разные голоса собаки. Стая, однако, подумал я отстраненно. Мне с некоторых пор стало казаться, что какие бы преграды и препятствия перед нами не возникали, мы все сможем преодолеть, из любой выпутаться. Я не просто был уверен, я знал, что мы обязательно найдем брод или мостик и дойдем до нашего пункта назначения. Только вот уверенность эта не придавала мне радости. На душе было пусто. И пустоту эту не могла закрыть ни уверенность в себе, ни любовь. Роза сладко спала, положив голову на моё плечо. А мне почему-то хотелось завыть как та незнакомая собака и побежать в ночь. Наверное, потому, что где-то в глубине души я и чувствовал себя собакой, загнанной торками собакой. Мне никогда не приходилось отступать. Перед обстоятельствами да. Перед людьми нет. А тут стая Джокера заставляет меня отступать, бежать неизвестно куда.

И вместо того, чтобы идти и открутить ему голову, я бегу, спасая свою шкуру. Потому, что руки коротки, не дотянутся мне до него через головы его бойцов. Не подойти на выстрел. Умом я понимал, что это не трусость, но сердце пылало местью. Распалив сам себя и вспотев от печки, я осторожно поднялся, стараясь не разбудить Розу. Но она встрепенулась тут же:

— Ты куда?

— На двор.

Скрипя половицами и переступая через спящих, вышел на крыльцо. На крыльце стоял Хаймович и пускал дым из тонкой палочки с красным огоньком на конце.

— А, Максим… — протянул он, выпуская изо рта дым, — тоже не спится?

— Ты чего это Хаймович? На дурь подсел? — удивленно уставился я на него.

— В каком-то смысле это наркотик, — спокойно ответил дед, — Но совсем не то, что ты подумал. Это не канубис, это табак. Нашел тут пачку сигарет и не удержался. Вспомнил старые, добрые времена. Старый добрый табак. Хотя доброго в нем мало. Разве только ритуал, покурить в ночь, посмотреть, как мерцают звезды. Послушать звуки ночи.