Проект «Повелитель»

— Ага, — наконец то согласился Федя и отсыпал пол рюкзака. Бумажные коробки порвались и теперь автоматные, ружейные и пистолетные патроны, представляли собой замысловатый салат, которым мы собирались потчевать людей Джокера.

— Слушай, я все хочу тебя спросить, чего ты своих хлопцев не прихватил, всё бы унесли?

— Сомневаюсь я, — нехотя ответил Федор, — сдается мне, что крыса среди нас есть. Докладывает кто-то Джокеру.

Я присвистнул.

— На твоем месте я в таком случае вообще бы поостерёгся их вооружать. Дашь ему ствол, а он тебе в спину стрельнет.

— Вот и я о том же думаю, — вздохнул Косой, — а ты заладил, жаба душит, жаба душит…

— Когда это я тебе говорил?

— Не говорил, так думал. Зелёную такую, с пупырышками представлял.

На меня внезапно напал кашель. Мать мая женщина! Он что же мысли мои прочитал?

— Ну да.

— Чего «ну да»?

— Да ты мне такую картинку в мозги вставил, поневоле прочитаешь.

Надо бы поаккуратнее со своими фантазиями, подумал я почесывая по дедовской привычке нос. Или я сильнее становлюсь, или в Косом мутант проснулся? Страшный, костлявый с врожденным косоглазием и шрамом на левой ягодице. Шрам он в детстве заработал, когда решил на перилах прокатится, любил он это дело. А там какой-то засранец гвоздь вбил. Пошутил, значит. Вот Федя полужопие себе и располосовал, хорошо хоть хозяйство на гвозде не оставил. Как он тогда не дознавался, кто сделал, так и не узнал.

— Бросай рюкзаки в кабинку. Навьючить всегда успеем, — сказал я, навешивая автоматы на шею, а ружьё на плечо.

Лифт, как мне показалось, натужно загудел и потащил нас на свет божий.

— Что-то рано нынче темнеет видать к дождю, — отметил Косой, поглядывая сквозь купол.

— Это не туча… это … Рой кружит. Стой! К двери не приближайся, а то откроется! — заорал я, прижавшись к стенке тесной кабинки.

— И чего делать будем? — Спросил Федя, равнодушно и с интересом рассматривая насекомых, ползающих по куполу.

— Федя, кто из нас вчера бухал? Ты или я? Ты чего тормозить стал? Сидеть и ждать будем пока они спатки не соберутся.

— Знаешь, — ответил Косой, — я вдруг подумал, а нах всё это? Может плюнуть на Джокера?

На фиг бороться с ним за эти развалины? Бросить эту помойку и уйти в лес. Хаймович сегодня расписывал, сколько там живности, и тихо спокойно. Ни от кого подляны ждать не надо.

— И не говори, а я на днях карту одну смотрел там местечко одно под номером 7844 обозначено, в лесу, кстати, расположено.

— Что за карта? — оживился Федя.

— Да две карты были на вертолёте, на одной город, на другой лес. Я думаю они оттуда прилетели, — кивнул я на махину на шпиле.

— Там, поди, много чего интересного найдётся.

— Наверняка.

И мы замолчали. Думая каждый о своём, девичьем. Косой думал, о куче оружия в лесу, громоздящейся выше деревьев.

Всё-таки у него комплекс какой-то. Жили же до этого с одними ножами и ничего.

Мне хватает и этого. Пистолет правда не плохо, но таскать эту дуру, которая оттягивает шею или бьётся по спине под названием автомат, мне и даром не надо. Тело привыкло к свободе. А я думал о насекомых. Улетать они не спешили и никуда не торопились. Казалось, их стало ещё больше. Вся крыша была ими облюбована. Часть летала над нами, часть ползало по крыше. Темнело, но шум над головой не смолкал. Мы присели на пол.

Косой закимарил. А я сидел, вслушиваясь в гул и общий эмоциональный фон.

На грани сна и яви, я вдруг ощутил их настрой — любопытство. Они видели нас и хотели понять, что мы такое.

«Кто ты? — ощутил я вопрос в своёй голове.

— Человек. А ты?

— Мы жизнь… — был ответ.

Наверное это неверно, слишком многое было вложено в это образ смутных взаимоотношений, работы, рождение новых поколений и гибель старых. Но в человеческом языке не было таких понятий и определений, поэтому я определил его емким понятием — жизнь.

— Отпусти нас? — попросил я.

— Разве тебя кто-то держит?

— Ты. Ты набросишься на нас, если мы выйдем.

— Нет. Моим… (тут опять непонятное определение) просто нужна кладка.

Я внутренне содрогнулся, представляя себя нашпигованным личинками.

— А зачем? — задал я глупый вопрос.

— Жизнь.

Казалось, мой собеседник удивился в свою очередь.

— Найди себе других для кладки.

— Мы и так в поиске.

Я призадумался. Просить глупо, ему конечно незачем отказываться от ближайшей и удобной цели. На жалость давить не имеет смысла. Он не знает, что такое жалость.

— Мы тоже жизнь, — подумав, сформулировал я.

— ….?

— Не такая как ты, но жизнь.

— Я понял, что ты не такой как… (непонятное определение)

Я закивал головой в догадке. Есть нечто и для него святое и неприкосновенное.

— Да, я пахан… (О, Господи! Что я несу?)

— Ты матка? — удивился Рой.

— Да, да!

Он задумался в замешательстве, о чем-то гудя своём.

— Мы не тронем тебя. Иди.

— А моего спутника.

— Он не нужен тебе, нам сгодится…

— Он мой трутень.

Сроду не думал, что те ненужные знания, которые на досуге запихивал в меня Хаймович, когда-нибудь пригодятся. Минутное молчание.

— Идите. Мы запомним вас.

Может, он хотел сказать, что-то другое но я понял именно так».

В полу сне я поднялся, и сам не веря своей глупости, шагнул к дверям. Двери раскрылись, обдав меня свежим, прохладным воздухом. И я шагнул вперёд. Косой очнулся и таращился на меня во все глаза, ничего спросонья не понимая. Я шагнул вперёд, раскрыв в сторону руки. Пару разведчиков тут же приземлились на мои плечи. Ещё парочка оседлали спину и грудь. Они ползали по мне, нюхая как собаки, тыкая хоботками в куртку и потирая лапки. Федя в тихом ужасе застыл сзади. Он приготовился стрелять, но не знал, как это сделать, чтоб не убить меня.

— Тихо. Федор тихо и без резких движений. Не вздумай стрелять. Выходи следом и дай им себя обнюхать, как это сделал я. Они ничего не сделают. Они так запоминают. Я тебе позже всё объясню….

Косой зашевелился, медленно поднимаясь и матюгаясь про себя. Про рюкзак я забыл. Но не возвращаться, же за такой мелочью, назвался королевой, будь добр будь ей. Не царское это дело рюкзаки таскать. Меж тем Федя вытащил рюкзаки и сморщился от севших на него исследователей. Только я наверное знал чего ему стоило сохранять спокойствие, а не сбросить, не отмахнутся от них руками. Он сдюжил, и я облегченно вздохнул. Нас обнюхали, запомнили, и мы могли идти, не боясь нарваться на новую муху, которая ещё не в курсе, что мы свои. Память запаха и вида передавалась у них мысленно невзирая на расстояние. А как и могло быть иначе? Они ведь один организм. Правая рука всегда знает, что делает левая. Мы добрели до чердака. Там я забрал свой рюкзак у Косого.

— Значит, говоришь я трутень?! — возмутился Косой.

Я ржал в ответ, и не мог остановиться, меня била истерика.

— Матка, мая… — похотливо оскалился Федя и полез на меня, ощетинившись автоматами.

— Иди в … — отмахивался я смеясь.

— Как скажешь дорогая, как скажешь… — ухмылялся Косой, имитируя расстегивание ширинки. Тут он поскользнулся, и тяжелый рюкзак увлёк его назад. Рухнул всем телом. Пропечатался хорошо, судя по лицу. Я уже не смеялся, а просто погибал в конвульсиях.

— Хули, ты смеёшься, помоги встать…

Я протянул руку и помог. Тут до хаты Косого, осталось две собачьих перебежки, а мы шли уже добрых полчаса. С каждым шагом рюкзаки не просто становились тяжелее, они словно вбивали нас в землю. А тут ещё дождик прошёл, и ноги норовили расползтись по грязи. Холмики чистого асфальта ещё были в наличии, по ним и старались идти. Но их было не много. Вот уже виднелась панельная пятиэтажка с обвалившимися балконами.