Защитники

— Да, — ответил он. — Я над этим сейчас работаю.

— Вот как?

— Вот так, тыть его черт! Я начинаю ощущать, что быть карескрийцем — это нормально. Но я еще — и прежде всего, наверное, — имперец. Имперец родом из Карескрии, вот и все. Можешь мне поверить, мы с ней вдвоем об этом не раз говорили.

Труссо потянулась через стол и взяла его за руку, — Рада это слышать, мой будущий любовник, — сказала она. — Никогда не ставила под сомнение твою «имперскость» — если есть такое слово. И представить себе не могу, кому бы это могло прийти в голову — разве что Пувису Амхерсту. Тыть его черт, с твоими двумя Имперскими Кометами и связями с троном ты несомненный имперец, Вилф Брим. Но между вами двумя есть одна большая разница — и не та, что у вас между ногами.

— И это?

— Ева Картье гордится, что она родом из Карескрии.

— Да кто сказал, что это я один такой «бездомный»? — с напором спросил Брим. — Ты тоже, как я помню, никогда не говорила о своей родине.

Она рассмеялась:

— А это потому, что я никогда свою родину не покидала, Вилф Брим.

— Не понимаю, — ответил он. — Я думал, ты родилась в провинциях Лампсон.

— Родилась, — ответила она с легкой улыбкой.

— Так почему ты никогда о них не говоришь?

— Потому что мы уехали оттуда, когда мне еще года не было, — объяснила она и потом перестала улыбаться. — Вилф Брим, — сказала она, чуть помолчав. — Ты не слишком много времени тратил на изучение личных дел персонала, когда мы вместе служили, а то бы ты знал, что я — флотское отродье. И мать, и отец у меня — Синие Куртки. Моя родина — Флот, и я этим горжусь. А ты вот ведешь себя так, будто у тебя вообще родины нет.

— Чертовски близко к тому, что говорит Ева.

— Хмм. Чем больше я слышу об этой женщине, тем больше она мне нравится — несмотря на ее тытьчертовски длинные ноги.

— А дальше ты мне скажешь, что я одинок, — сказал Брим.

— Нет. Напомню только, что я тебе уже это говорила год назад, когда мы мотались в космосе на старом нашем «Звездном».

— Кажется, помню, — кивнул Брим.

— Чем больше ты стараешься забыть, кто ты, тем больше отсекаешь от себя людей. Ты же знаешь, Карескрия теперь очень популярна.

— Можешь мне поверить, когда я начинал службу, все было наоборот.

— А, это я все знаю, — отмахнулась она. — Но годы войны и люди вроде тебя, Вилф Брим, Колхауна и этой чертовски длинноногой Евы Картье изменили это навеки.

— Все равно такое трудно забывается, — ответил он, поняв, что его затаскивают на ту же дорогу, по которой недавно водила его Ева Картье. — Ты не была в Академии и когда я там учился. Тебе не пришлось иметь дело с целым флотом Пувисов Амхерстов, которые относятся к тебе как к грязи, что бы ты ни делал. — Он скрипнул зубами. — В те дни карескрийцем быть было сурово, и забывается это нелегко.

— Но ведь ты, отказываясь от Карескрии, направляешь эту злобу не на тех, кто мешал тебе жить, а на самих карескрийцев.

— Знаю, — ответил он. — Она мне и это говорила.

— А не говорила она тебе, что эта злость и есть причина твоего одиночества?

— Нет, — признал он. — Этого она не говорила. Но кто может подтвердить, что ты права? Может быть, злость здесь и ни при чем.

— А что при чем? — зацепилась она за слово. — Значит, ты признаешь, что ты одинок?

Брим с досадой встряхнул головой и решил начисто сменить тему.

— Нет, — ответил он. — Я ничего не признаю, кроме того, что скоро свалюсь и засну, даже если не доберусь до станции шаттлов. — Он усмехнулся. — Как насчет подбросить меня на озеро Мерсин в твоем блатном глайдере?

— Ладно, шкипер, — сдалась Труссо. — Бросим тему — пока что. Погоди, пока я оплачу счет… и в сортир забегу.

— Я подремлю в вестибюле, — ответил Брим, шутя только отчасти. Его ждала довольно суровая война, и отчаянно нужны были хоть несколько метациклов сна, чтобы к ней подготовиться.

Было довольно поздно, когда они подъехали к стоянке на некотором расстоянии от передвижной гравиподушки, где проверял свои швартовы шаттл ночной вахты. С озера Мерсин задувал влажный осенний бриз.

Почти все мелкие суда уже отбыли. Нажав на гравитормоз, Надя улыбнулась и открыла дверцу.

— Провожу тебя до корабля, — сказала она. — А то еще уснешь на стоянке. Брим улыбнулся.

— Извини, что не был слишком хорошим спутником по дороге, — сказал он. — Я просто выдохся — физически и умственно.

— Ты всегда хороший спутник, мой экс-шкипер, — сказала она, беря его за руку и направляясь поперек бетонной полосы. — Иногда тебе даже не надо ничего говорить.

— Спасибо, — просто ответил он. Он ее тоже ценил.

На полпути она на миг остановилась, огляделась и затащила Брима в тень большого склада инструментов.

— Насчет десерта, капитан Брим, — сказала она. — Как, все еще интересуешься?

— Десерта? — нахмурился он и тут же улыбнулся, закрыв глаза. — Понимаю. Ты имеешь в виду?..

Глядя ему прямо в глаза, Труссо распахнула плащ. Под ним были только ярко-красные панталончики.

— Ничего себе! — пробормотал Брим. У него часто бывали фантазии по поводу его миниатюрного старпома, которая когда-то — в шутку? — открыла перед ним грудь в полутемном людном баре. Но действительность превзошла его воображение. Она была просто великолепна. Полные груди торчали вверх, как у женщины вдвое моложе, а темные крошечные соски никогда на самом деле не исчезали из его мысленного взора. Торс был у нее несколько коренастый, а ноги, хотя и были, конечно, куда короче, чем у Картье, вполне соответствовали остальным ее размерам — по крайней мере та их часть, что была видна над сапогами с высокими каблуками.

Откинув плащ, Брим обнял ее наготу и поцеловал ее — впервые как женщину. И тут же неодолимое возбуждение овладело всей его душой. Даже дыхание ее пахло страстью, и вкус страсти был на ее языке, который быстро двигался во рту у Брима.

— Надя! — выдохнул он. — Ты великолепна!

— Ты тоже, Вилф Брим, — ответила она, задыхаясь, оттолкнув его на длину рук. — И я хочу, чтобы ты остался в живых, поэтому мы должны закончить эту процедуру как можно быстрее.

Брим кивнул. При всем его возбуждении он понимал, что усталость сморит его в ближайшие мгновения.

— Ты еще меня не тронул, — сказала она, глядя вниз на багрянец панталон.

— Ты их не снимешь для меня? — спросил он. Не говоря ни слова, она нагнулась и сбросила их на лодыжки, а потом перешагнула каждой ногой. И стояла и ждала, разведя плащ, открыв треугольник темного пятна.

— Давай, мой страстный карескриец. Чтобы ты не забыл, что нам с тобой предстоит когда-нибудь свидание в кровати…

Он, мало что соображая, нагнулся, а она взяла его руку и положила ее себе между бедер, и пальцы его сразу погрузились в густое и теплое.

Она ахнула, когда он вдвинул их чуть глубже, потом снова накрыла его губы своими, нежно зондируя языком, и дыхание ее становилось все прерывистей и прерывистей. Вдруг она резко напряглась и оттолкнула его.

— Не надо больше! — выдохнула она, сдвигая ноги и почти бешено двигая лобком. — Не надо, пока не будем вместе по-настоящему.

Слыша, как колотится сердце в ушах, Брим скрипнул зубами, пытаясь как-то совладать с готовой извергнуться страстью.

— Матерь Вселенной святая сладчайшая! — шепнул он, ошеломленный той страстью, которую эта маленькая женщина смогла в нем пробудить.

Потом она запахнула плащ и улыбнулась.

— В следующий раз запомни, Вилф Брим, — сказала она, судорожно глотнув. — Я люблю, чтобы этот период намокания был куда дольше. Страсть — это старое логийское, которое надо смаковать, а не глотать залпом.

— Я запомню, — сказал Брим.

— Я тебе верю, шкипер, — ответила она. Потом повернулась и клюнула его в щеку. — Теперь, просто чтобы знать наверное, что мы когда-нибудь поразвлечемся, я тебе предлагаю шагать прямо к шаттлу.

Она подтолкнула его вперед и шепнула:

— Когда-нибудь на днях, шкипер…