Страница 40 из 63
1.
Лёня Бейлин был необычным оперативником. От всех прочих он отличался не результатами работы, нет – все в их отделе были, в общем, мастерами экстра-класса, в том числе и он, – а тем, что Лёня Бейлин оперативником и разведчиком не только был, но и в оперативника играл.
Конечно, любой разведчик умеет перевоплощаться. Без этого ему просто не выжить в нашем суровом мире. Но обычно разведчик, играющий, например, журналиста, или рубаху-парня, или бизнесмена, остаётся разведчиком. А Лёня Бейлин всегда оставался Лёней Бейлиным, играющим разведчика, который перевоплощается в журналиста, бизнесмена или, было такое, министра иностранных дел.
Объяснить это человеку, который есть только то, что он есть, невозможно. Нечего и пытаться.
Что интересно, одновременно Лёня играл в молодого поэта и драматурга, причём Лёня-драматург время от времени перевоплощался то в режиссёра, то в актёра. И это – без всяких раздвоений личности! Просто кто-то внутри Лёни с интересом наблюдал за деятельностью всех этих персонажей: Лёни-оперативника, Лёни-поэта и прочих Лёнь. И этот «основной» кто-то иногда из чистого озорства перекрещивал свои ипостаси, и тогда оперативник вдруг начинал изъясняться с изумлёнными коллегами стихами, поэт выслеживал собратьев по литературному объединению им. Ф.Э. Дзержинского, втайне анализируя их творчество в поисках реальных фактов, подтолкнувших собратьев к написанию конкретных творений, а драматург ставил блестящие сцены задержания подозреваемых.
Отдельною песней в творчестве «основного» Лёни Бейлина были женщины. Уж тут-то всем находилось дело! Оперативник выяснял пристрастия и желания объекта разработки, поэт предлагал тексты для общения с возлюбленной, а драматург и актёр такое выкаблучивали, что Ростан, Шекспир и прочие мастера любовной пьесы все гробы свои изломали, переворачиваясь в них от зависти не по одному разу.
И всех своих любимых Лёня когда-нибудь бросал (нельзя же сочинять одну и ту же пьесу вечно), и все они сохранили с ним добрые отношения, оставаясь в готовности в любую минуту распахнуть ему свои двери. И только одна сумела распознать его повадки. Бывалоча, задаст ему случайная встречная простейший вопрос, например, как доехать до магазина «Обои» – и он, задумчиво прищурившись, ответит: «На 72-й троллейбус не садитесь, а езжайте-ка вы на 63-м», – и тогдашняя его пассия сразу просекала и говорила ему: «О-оо, опять хвост распушил». И несмотря на это её ужасное качество, он с ней прожил дольше, чем с любой прочей.
Верно сказано: без женщин жить никак нельзя на свете, нет. Он всегда ценил именно ту, что рядом. Но все женщины мира представлялись ему единой природной стихией, вроде моря, в котором, если уж выпало такое счастье, нужно вдосталь понырять. Очень они его воодушевляли, будили поэтическое чувство, скажем так.
А вот Анастасия Шилина не вызвала в душе Лёни Бейлина звона цимбал и желания понырять. Ещё в первую их встречу, до того, как Лёня-разведчик насобирал сведений о её личном способе добиваться от «полезных мужчин» нужных ей благ и решений, почувствовал он, что водица здесь мутновата. Любая женщина, конечно, существо рациональное и вполне материальное, чего бы там ни писал Лёня-поэт («Мой ангел милый, в тебе я вижу, вся нежность мира» и т. д.), – но не до такого же откровенного цинизма!
Выдавая ему ключи от квартиры мужа, Анастасия деловито спросила:
– А скажите, если его посадят в тюрьму, то можно ли сделать так, чтобы он лишился прав на квартиру?
– Это, гражданочка, может решить только суд, – сухо ответил ей Лёня-оперативник, убирая связку ключей в кармашек своего кожаного портфеля.
2.
Вернувшись в пустой военный городок и отоспавшись, Боб рассказывал, греясь рядом с полковником у костра:
– …Лежу я голый на жарком белом песочке, надо мною пальмы лениво шевелят зелёными своими простынями, океанические волны ещё более лениво набегают на залитый солнцем берег. Король Бомонза сидит рядом на корточках и уговаривает меня остаться с ними. А я вспоминаю, как среди русской природы делал эквиполь из старого самолёта и как вы, товарищ полковник, давали мне уроки аэронавигации… А ещё я встретил посреди океана Федю-яхтсмена, который опять плывёт вокруг света, ну, вы знаете. Хотя откуда вам знать. Он огибает планету за год, я за сутки. Во как…
Боб привёз полковнику кокосовых орехов, плодов манго и прочей экзотической жратвы, загруженной ему в самолёт от щедрот короля Бомонзы; тот откушал всего понемногу, но потом бросил и, слушая Боба, время от времени стыдил его гулким голосом, хмуря седые брови:
– Я же просил тебя, дай полетать. Я так давно не был в небе.
– А я, пока не изобрёл эквиполь, и вовсе не был, – возразил Боб. – Это должен был быть мой полёт, товарищ полковник. Мой. И я тогда подумал: что, если я с первого же раза облечу Землю? И облетел. И нашёл эти поразительные острова.
– А я за те дни, что ты пропадал, извёлся больше, чем за всю свою службу. Всегда, когда улетали ребята, переживал. Но ты же даже не новичок, ты вообще не лётчик. Вдруг поломка какая, или горючки добыть не сумел.
– Да это же не самолёт! Я же объяснял… Он только с виду МиГ. А на самом деле эквиполь. Нет в нём никакой горючки, и не нужен лётчик.
– Эх, Борис, ты не прав. Лётчик, он всегда нужен.
– Штурман хороший нужен.
– Дай полетать, будь человеком!
– А вы знаете, я кенгуру видел.
– Кенгуру, кенгуру… И как они?
– Скачут, собаки! Я сажал МиГ в глухом месте и в эквикуртке летел, куда хотел. Жарко везде, не то, что у нас. Надо бы сделать тропический вариант… Хотите, я вам дам в эквикуртке полетать?
– Хочу! Но лучше на МиГе.
– Вот вы какой! В нём же совсем другое управление, компьютеры стоят. Вы когда-нибудь видели компьютер? А? Не бортовой вычислитель, а настоящий, современный компьютер?
– А как же! Даже играл в этого… Который ползает под землёй и всех ест. По сравнению с нашими бортовыми БЦВМ – полная чепуха. Борис, дай полетать!!!
– Товарищ полковник, да нельзя! Ведь у вас выучка другая! У вас в голове такие привычки заложены… стереотипы по управлению летательным аппаратом другого принципа! Вы же начнёте все эти кунштюки… взлёт-посадка. Это всё равно, что извозчика посадить на место вагоновожатого в трамвай. Он же будет искать вожжи и удивляться, куда лошадь подевалась. Я, например, не возьмусь управлять настоящим МиГом. И лошадью тоже, кстати.
– Дай полетать!
– Ладно. Дам. На автопилоте. С трюками, товарищ полковник.
– Что за торговля, Борис? Какие «трюки»? Это же не цирк, общее дело делаем! Страну защищаем! Вы, учёные, изобретаете, мы, военные, используем. Как же ты можешь не пустить меня за штурвал?..
3.
После «ознакомительного» полёта на переделанном в эквиполь МиГе полковнику пришлось полежать. А потом он сказал изобретателю:
– Ты, Борис, меня извини, но это издевательство над боевой машиной. Какого чёрта он у тебя летел крылом вперёд? Что, по-твоему, конструкторы, рассчитывавшие его аэродинамику – пеньки? Он создан так, чтобы лететь вперёд носом, а не крылом! И кресло пилота в нём соответственно расположено!
Лётчик говорил спокойно, хотя, похоже, внутри весь клокотал.
– А когда он повис на месте? Ты что, спятил? Я чуть не обделался, извини за подробность.
– Да ведь я, товарищ полковник, демонстрировал вам возможности эквиполя! Можно висеть на месте хоть весь день. А можно лететь крылом вперёд. Или хвостом вперёд. Ясно, что недолго. Это неудобно, и крыло может отвалиться, хотя, в общем, эквиполь без него прекрасно обойдётся.
– Сынок, для полёта в атмосфере нужны крыло и тяга. А тебя послушать, ни того, ни другого не надо.
– Не надо.
– О, дьявол!
– Но вы только что летали.
– Трюкачество. Цирк. Ты пойми, авиация – серьёзное дело.
– Ну и вы поймите же, наконец! Это не самолёт. Сколько говорить-то можно? Как с вами трудно, товарищ полковник. Король Бомонза, и тот сразу понял, что это не самолёт.