Страница 1 из 63
Дмитрий Калюжный
Эквиполь инженера Шилина
С благодарностью Александру Гарбузу и Сергею Валянскому
Опытный образец
Глава первая
1.
Первым номером программы в это утро оказалась встреча с бывшей женой. Вернее, не совсем бывшей, а пока ещё законной, которая, впрочем, сама себя за таковую давно уже не считала. А началось утро с телефонного звонка, который прозвучал, когда Борис, он же Боб Шилин собирался двинуть на работу, в Институт космических проблем.
Это была она, Анастасия, тридцатилетняя специалистка «по восточным делам». То она переводчик с китайского, то редактор, то чей-то референт: её лживость не знала границ; Боб давно бросил попытки выяснить, где и чем она занимается.
– Куда подевался? – прогнусавила она своим томно-визгливым голоском. – Все выходные тебе названиваю!
Бориса немедленно начало трясти. Он её ненавидел. Знал, что это недостойное чувство, старался относиться к ситуации с юмором, и – ненавидел. Просто в глазах темнело, когда он её слышал.
– Чего тебе? – спросил он, стараясь быть максимально спокойным.
– Надо поговорить! Я сейчас к тебе приеду.
– Не надо, я занят.
– Я уже выхожу. Сбегай, возьми круассанов.
– Поговорить можно и по телефону, – всё ещё пытаясь сдерживать себя, сказал Боб, но она бросила трубку.
Он заходил кругами. «Господи, за что мне это?». Анастасия уже два года жила у Анатолия, который представлялся всем Толяном. «Это у них, шоферов, корпоративное, – подумал Шилин: – Вован, Толян… Санёк, Мишаня… Уроды». А её Толян звал Анечкой. А когда он сам, Боб, в минуты нежности звал её Насенькой, была ужасно недовольной.
Этот мордатый Толян был вхож в компанию её подруги Виолетты, которая откликалась на кличку Ветка. Боб даже думал, что он с той Веткой «любовь крутит». А он крутил с его женой, только звал её Анечкой. Бывало, Боб скажет в застолье: «Моя Настя то-то и то-то», сказала там, или сделала, а Толян в ответ – вроде как о своей: «Моя Анечка то-то». И никто в компании, конечно, не понимал, что говорят об одной и той же… Хотя, скорее, все всё знали и веселились от души, особенно Настька, только он, идиот рогатый, не понимал.
А потом она к Толяну переехала, и все дела.
…У неё был свой ключ, и Боб не сразу заметил, что уже не один в квартире. Обернулся, услышав презрительное:
– А пыльно-то, захламлено… Шилин, о чём ты думаешь? У квартиры совершенно непрезентабельный вид!
И она деловито прошлась по комнате, осматриваясь, будто оценщик, даже не взглянув на Боба. Приподняла двумя пальцами покрывало на диване, изобразила брезгливость своим накрашенным ротиком; прошагала в кухню, чем-то там загремела, воскликнула:
– Вот она, эта кастрюля! Я её забираю.
– Какого чёрта тебе надо?! – закричал Боб. – Чего ты тут роешься?!
Из прихожей выдвинулась туша Толяна. На лице его сияла совершенно искренняя улыбка радости, руки раскинуты – он, похоже, собирался обниматься с мужем своей сожительницы. Этот бывший таксист, а ныне владелец автосервиса, рассматривал весь мир как подарок лично ему, но иногда снисходил ко всяким прочим людишкам, позволяя им чувствовать себя приобщёнными. Боб Шилин с ним водку пил, женщину делил – значит, они теперь дружки-приятели навеки. В правой руке он сжимал какой-то длинный предмет, с виду – бутылка вина, завёрнутая в обрывок газеты, сплошь покрытый иероглифами.
С кухни вышла Настёна, помахивая кастрюлей. Боб увернулся от объятий Толяна и завопил срывающимся голосом:
– Поставь посуду на место! Ты и так в прошлый раз все вилки унесла!
По-прежнему избегая глядеть на него, жена сообщила в пространство обиженным тоном:
– Он даже не помнит, что это я покупала!
– Дмитрич, не пыли по пустякам! – заржал Толян. – Неси стаканы, обмоем встречу!
– Да пошли вы все вон!
– Очень интересно! – театрально выламываясь, сказала жена. – Толь, ты представляешь? Его месяцами невозможно застать, а когда к нему приехали по серьёзному делу, он кричит «пошли вон». Как ты думаешь, на суде ему это зачтётся?
– Да уж ты, Дмитрич, и впрямь, – со всех сторон совал свою улыбку Толян. – Ты давай, не доводи до суда. Оно тебе надо?..
– Чего мне не надо, так это вас обоих, – максимально искренне ответил Боб прямо в эту нечеловеческую улыбку, и с острой тоской понял, что зря он не женился на Оле Прохоровой, а женился на этой кукле.
Ему некстати вспомнилась школа, последний класс. Как он увлекался физикой и химией, а ещё делал авиамодели, гонял на мотоцикле… А вот литературу признавал не всякую. Чепуха, вроде стонов народников, «деревни Терпигорова, Неурожайки тож», его совсем не увлекала. Или ненужные подробности чужой жизни, типа: «Душе настало просветленье, и вот опять явилась ты». И унесла последнюю кастрюлю.
С Олей Прохоровой получилось нехорошо. Он с ней уже вовсю дружил, даже был у неё дома и познакомился с отцом, дядей Витей. И вдруг такой случай. Пришёл на урок химии, а там два оболтуса, Дениска Завгородний и Серёга Чесноков, говорят ему: мы поспорили на бутылку водки, что ты не сможешь выпить мензурку соляной кислоты. – Я? Не смогу выпить? – тресь, и выпил. И чего-то стало жечь внутри. Тогда Боб, не будь дурак, схватил кусочек натрия, который там валялся в чашке Петри, откусил, прожевал и проглотил. И тут звонок на урок. Он и сел на своё место. Сидел он, естественно, за одной партой с Оленькой Прохоровой.
А в глубинах тощего тогда тельца началась химическая реакция с выделением водорода, который попёр вверх, куда ж ему ещё-то. Он же лёгкий, как незнамо что. И вот, стал-быть, сидит Боб Шилин рядом со своею любовью и с тихим рычанием травит в её сторону горючий газ. И она ему сказала… Неважно, что. Очень обидное. Он хотел объяснить, и даже открыл пасть, но вместо слов выдал ей на одной ревущей ноте ещё кубометр газа. И она решила, что он над нею издевается, и совсем не любит.
Уже потом, когда на большой перемене запивали это дело водкой, он сообразил, какого свалял дурака. Выпил кислоту, и бутылку поставил Серёга. А не стал бы пить, бутылку поставил бы Денис. Н-да, промахнулся… Ведь главное, это результат! С тех пор Боб навсегда запомнил, что как бы хорошо ни был обдуман эксперимент, прежде, чем его начинать, надо остановиться и ещё раз подумать…
Чего она там орёт, эта Настёна?
– …Квартира приобретена в браке, и при разводе должна быть разделена поровну, но я не соглашусь, чтобы ты её продавал, пообещав мне потом половину денег отдать, потому что ты меня обманешь. А надо разделить лицевой счёт и оформить свидетельства собственности, и продавать от двух собственников в разные ячейки, а если ты против, то только через суд. Но если ты желаешь через суд, то издержки за твой счёт, и я буду требовать больше, чем половину, потому что ты о квартире не заботился, а я тут всё делала, и даже окна мыла…
– А где же я буду жить? – удивился он. Имея в кармане половину цены однокомнатной квартиры, ему или в бараки переезжать, или валить из Москвы куда подальше. Но он заметил ещё одну мыслишку, которая выскакивала и тут же пряталась среди других мыслей, которыми была полна его голова: что с такими деньгами он смог бы наконец довести до конца свои эксперименты, не обращаясь за деньгами к Никодимычу, завлабу. Никодимыч удавится, а денег не даст.
А жить можно в лаборатории…
Нет, всё-таки придётся идти, выпрашивать финансирование. Тоска!
Однажды он изобрёл уникальный утилизатор пластика. Чтобы его запатентовать, нужны были деньги, – маленькие, но он и столько не имел. Ходил, искал: «Кому нужен утилизатор пластика?» Пришли к нему важные дяди-американцы. Договор заключили, аванс дали, чертежи выпросили: мол, экспертизу, надо провести. И – исчезли с концами… Телефоны не отвечают, а в Штаты ведь разбираться не поедешь… Через годик сообщение в прессе: в Америке разработан уникальный способ утилизации пластика! Большой успех! И всё. А Боб на их аванс купил однокомнатную кооперативную квартиру. В которой любимая жена-востоковед, в перерывах между поездками в Китай и визитами к Толяну, оказывается, окна мыла…