Кровавая луна

Но это оказался ключ от подъезда. В тот же вечер, переодевшись женщиной и держа для камуфляжа пакет с продуктами, он как ни в чем не бывало отпер дверь подъезда и направился к почтовым ящикам. Оказалось, что Пегги живет в квартире 423. Затем он прошелся по вестибюлю и узнал, что отдельный ключ требуется для двери лифта. Его это не устрашило. Он заметил незапертую дверь слева, открыл ее и прошел по полутемному коридору в прачечную, забитую стиральными и сушильными машинами. Осмотрев помещение, он заметил большой вентиляционный люк в потолке, услышал шум из расположенных наверху квартир, и колесики в мозгу заработали…

Опять он оделся женщиной, но на этот раз напялил платье на облегающее хлопчатобумажное трико. Припарковался на другой стороне улицы и стал ждать возвращения Пегги. Дрожь ожидания, предвкушения была так сильна, что он совсем забыл о голосе удильщика из убойного отдела.

Пегги вернулась домой в ноль тридцать пять. Обхватила пакет с покупками одной рукой, а другой вставила в замок новый ключ и вошла. Он выждал полчаса, затем последовал ее примеру, прикрывая лицо таким же пакетом с покупками. Он прошел через вестибюль в прачечную, вывесил на двери самодельную табличку «Не работает» и запер дверь изнутри. Потом снял мешковатое платье в клеточку и высыпал из пакета свои инструменты: отвертку, стамеску, слесарный молоток, ножовку и пистолет тридцать второго калибра с глушителем. Он рассовал их по карманам армейского пояса для запасного боекомплекта, застегнул его на талии и натянул хирургические резиновые перчатки.

Перебирая в уме любовные воспоминания о Пегги, он забрался на стиральную машину прямо под люком и заглянул в темноту, потом глубоко вдохнул, поднял руки над головой, как пловец, и подпрыгнул. Ему удалось зацепиться локтями за внутренние стенки вентиляционной шахты, облицованные гофрированным железом. Легкие буквально лопались от чудовищного напряжения, но он подтянул себя в шахту и, упираясь локтями, плечами и ногами, медленно двинулся вверх. Он полз дюйм за дюймом, чувствуя себя червем, отбывающим срок в аду. Дюйм… еще дюйм… Стараясь дышать в одном ритме с движениями. В шахте стояла удушающая духота, металл обдирал ему кожу сквозь трикотаж костюма.

Он добрался до ответвления второго этажа и обнаружил, что боковой штрек достаточно просторен и по нему можно проползти. Поэт двинулся вперед, наслаждаясь возможностью вновь принять горизонтальное положение. В конце пути он уперся в металлическую пластину, усеянную крошечными отверстиями. Через них просачивался прохладный воздух. Он прищурился и увидел, что находится на уровне потолка второго этажа, напротив квартир 212 и 214. Он лег на спину, вынул из карманов на поясе молоток и стамеску, опять перевернулся на живот, вклинил стамеску между стенкой шахты и краем пластины и ударил молотком. Пластина упала на синий ковер в коридоре. Он пролез в отверстие и спрыгнул, приземлившись на четвереньки. Переведя дух, кое-как водрузил пластину на место, а сам двинулся по коридору, рыская глазами в поисках скрытых видеокамер. Ничего не обнаружив, он прошел через двойные двери на площадку и поднялся на два марша бетонной служебной лестницы. С каждой ступенькой его сердце билось все сильнее.

В коридоре четвертого этажа было пусто. Поэт подошел к квартире 423 и прижался ухом к двери. Тишина. Он вынул из кармана на поясе автоматический пистолет тридцать второго калибра, проверил, хорошо ли привинчен к стволу глушитель, постучал и позвал, подражая придурковатому Филу:

– Пег? Это я, детка.

За дверью послышались шаги, и Пегги произнесла с ласковой ворчливостью:

– Ах ты, ненормальный…

Через секунду дверь открылась. Увидев человека в облегающем черном трико, Пегги Мортон от изумления ахнула и зажала рот рукой. В его светло-голубых глазах она увидела томление. Заметив пистолет, женщина попыталась закричать, но не издала ни звука.

– Помни меня, – сказал он и выстрелил ей в живот.

Послышался тихий хлопок, и Пегги упала на колени. Ее дрожащие от страха губы пытались сказать «Нет». Он прижал пистолет к ее груди и спустил курок. Она опрокинулась навзничь в свою гостиную и все-таки прошептала: «Нет». Слово вытекло изо рта вместе с кровью. Он вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Ресницы Пегги трепетали, она судорожно ловила ртом воздух. Он нагнулся и распахнул ее халат. Под ним было только голое тело. Он прижал ствол прямо к сердцу и снова выстрелил. Тело конвульсивно дернулось, голова вскинулась. Кровь хлынула изо рта и ноздрей. Ресницы дрогнули в последний раз и сомкнулись навсегда.

Он прошел в спальню и нашел в шкафу безразмерное платье-рубашку. Вроде бы на него налезет. Порывшись в комоде, он обнаружил темный парик и широкополую соломенную шляпу. Поэт надел платье, парик, шляпу, посмотрелся в зеркало и решил, что он красавица.

Обход кухни принес ему новые трофеи: большой двойной пакет для покупок и пачку газет. Он отнес их в гостиную, положил на пол рядом с телом своей самой последней возлюбленной. Снял с Пегги окровавленный халат и вынул ножовку. Опустив пилу, он закрыл глаза, но продолжал чувствовать острый запах крови. Потребовалось всего несколько минут, чтобы расчленить тело. Светло-желтый ковер стал темно-красным.

Он вышел на балкон и взглянул на реку автомобилей, текущую по Сансет-стрип. «Интересно, куда все эти люди едут?» – мелькнуло в голове. Потом вернулся к своей двадцать третьей возлюбленной, взял ее отделенные от тела руки и ноги, отнес их на балкон и бросил вниз, наблюдая, как они исчезают в темноте, повинуясь, казалось, не закону земного притяжения, а его могуществу.

Остались голова и торс. Торс он не тронул, а голову завернул в газеты и поместил в пакет из-под продуктов. Со вздохом он покинул квартиру, пересек затихший дом с электронной системой охраны и вышел на улицу. У края тротуара он стащил с себя платье Пегги Мортон, снял парик и шляпу и бросил их в канаву. Он твердо знал, что побывал на всех мыслимых войнах человечества и вышел из них победителем.

Поэт вынул свой трофей из мешка и двинулся вперед. На углу стоял молочно-белый «кадиллак». Как раз то, что нужно. Он опустил голову Пегги Мортон на капот. Это было объявление войны. В уме мелькали военные лозунги. Один из них прицепился и неотвязно вертелся в голове, как назойливый мотив: «Трофеи забирает победитель». Он сел в свою машину и отправился на поиски пирушки для спартанцев.

Благожелательные голоса направили его на бульвар Санта-Моника. Он медленно ехал по крайней правой полосе. Руки немели в тугих резиновых перчатках. Машин было мало, тишина помогала ему слушать и слышать мысли молодых людей, подпиравших фонарные столбы или развалившихся на скамейках у автобусных остановок. Перехватить их взгляд было нелегко, а еще труднее сделать выбор, основываясь только на внешности, поэтому он смотрел прямо перед собой, доверившись голосу судьбы.

Возле Пламмер-парка его встретили крики, свист, грубые приглашения и намеки. Он не остановился. Лучше вообще ничего, чем такая гнусность.

Он пересек Фэйрфакс, радуясь, что выезжает из «Города мальчиков». Ему удалось пройти сквозь строй, он мог вздохнуть с облегчением. Но на Крессент-хайтс пришлось затормозить на красный свет, и голоса, донесшиеся с тротуара, ударили его, как шрапнель:

– Отличная травка, Птичник. Гонишь папикам хорошую дурь, огребаешь приличные бабки. Все сметаешь подчистую.

– Ты в мои дела не лезь. Что я там сметаю, это мне видней. Я тебе кто, мусорщик?

– Это была бы не такая уж плохая мысль, красотуля моя. Мусорщики получают социальную страховку. А вот папики получают триппер.

Они расхохотались в три голоса. Поэт посмотрел на них. Два блондина и прихвостень. Он стиснул руль с такой силой, что онемевшие руки ожили. Их свело судорогой, он непроизвольно дернулся и нечаянно задел клаксон. Голоса затихли, когда раздался гудок. Он чувствовал на себе взгляды всех троих. Свет сменился на зеленый и напомнил ему о магнитофонной пленке, вползающей через окровавленные отверстия. Он не тронулся с места. Бежать сейчас значило бы проявить трусость. Раковые клетки поползли по ветровому стеклу.