Тайна Лоринг-Чейза

– Дедуля, да я и слова не успел сказать, а ты уж накинулся.

– А коли и скажешь, тебе никто не поверит. Так что помалкивай, Уильям, не видал ты никаких прижраков и не увидишь, нет у тебя дара на вранье.

– Так я и вправду видел, дед! Это был призрак сквайра, и я видел его так же ясно, как тебя, – вот тресни меня палкой, если вру. Была ночь, а привидение бродило возле кладбища и хромало на левую ногу, так что точно говорю, дедуля, это был призрак сквайра!

– А я тебе говорю, он хромал на правую ногу!

– На левую, дед! Я видел его так же ясно, как..

– Ты вообще ничего не видел, Уильям..

– Видел! Он вышел из-за угла лавки Джейн Берч и хромал на левую ногу…

– А на кого он был похож – ну-ка, скажи! – проворчал патриарх.

– На кого, на кого – на привидение, конечно. Скрюченный такой весь, согнутый, и не слыхать ни звука. И хромал так очень шустро, на левую ногу…

– Говорю тебе, это была правая нога!

– Левая, левая, дедушка Джоуэл!

– Уильям! – взвился старик. – Если б я не берег оштатки швоих жубов, я бы тебя укусил!.. Уведи его отсюда, Джоуэл, уведи от греха, пока я не треснул палкой по его рыжей башке! – И патриарх воинственно потряс посохом.

Флегматичный, но послушный младший Джоуэл подхватил раскрасневшегося, упирающегося Уильяма под руку и потащил прочь, а негодующий патриарх продолжал размахивать им вслед палкой, зажатой в трясущейся длани, и браниться, пока не зашелся кашлем.

– Ах, чтоб его!.. Чтоб его гадюка покусала! – просипел он. – Не верьте ему, молодой человек, не видел он никаких прижраков и не увидит никогда и ни жа что!

– Но вы-то видели, мистер Байбрук?

– А как же, я – другое дело! – пылко вскричал старик. – Уж будьте уверены, я-то видел! Вон там он появился на паперти, побродил, побродил вокруг и пропал среди надгробий. И все в гробовой тишине!

– А вы уверены, что он хромал?

– Конечно, уверен, еще бы! Хромота-то и подскажала мне, кто это. Я даже набрался храбрости поговорить с ним. «Это вы будете, сквайр?» – спрашиваю. Ага, прямо так и спросил: «Это вы будете, сквайр? Что ж вам не лежитша в вашей уютной могилке? Никак своего убийцу ищете?» И тут он, кажись, посмотрел на меня, вроде как жаштонал… и исчез!

– А вы?

– Пошел домой, спать… Эх, теперь прижрак убиенного сквайра будет блуждать и блуждать, пока его убийцу не найдут и не повесят, – это уж точно!

– Странно все это, – задумчиво произнес Дэвид.

– Да уж! – кивнул старец. – Но если ходишь ночью по пустынному кладбищу – особенно вблизи свежих могил, – можно много чего увидеть странного.

– Так вы говорите, это случилось прошлой ночью?

– Ну да! И он опять явится. А мне-то что – мне прижраки не в диковинку – для меня это все равно что хлеб и вода или табак… Кстати о табаке! Коли там водятся прижраки, то и ангелы – тоже, я так считаю! Один, например, приносит мне табак, вот ей-Богу, – каждую неделю, да впридачу баночки с мазью для бедных старых шуштавов.

– Кто?

– Как кто? Ангел, конечно! Хотите посмотреть – идите, загляните в церковь!

– Что, прямо сейчас?

– А когда ж?

– Ангел в церкви?

– Он самый! Ангелица. Идите – сами увидите!

Дэвид пожал плечами и двинулся по дорожке, ведущей к церкви. Пройдя между поросших травой могил и замшелых старинных надгробий, осторожно отворил обитую железом массивную дубовую дверь и переступил порог древнего здания. Внезапно он замер: под сводами церкви звучал удивительно чистый, негромко что-то поющий, нежный голос.

Она стояла на коленях в дальнем приделе, где в нише виднелось потрескавшееся, источенное веками каменное изваяние первого сэра Дэвида. Изображенный в кольчуге крестоносца основатель прихода охранял последнее пристанище своих потомков – многочисленных Хэмфри, Невилов и Дэвидов.

Неожиданно наступила тишина. Почувствовав присутствие постороннего, обладательница ангельского голоса подняла голову.

– Госпожа Белинда! – сказал Дэвид и направился к ней.

– А, это вы, сэр, – улыбнулась она, поднимаясь с колен, и протянула ему руку.

– Простите, я потревожил вас.

– Ничего страшного, я уже собиралась уходить. Я часто бываю здесь по вечерам, пою для него… Правда, очень тихо, но он, наверное, слышит. Ведь смерть – это совершенство. О, мистер Дэвид, мне так страшно: что, если душа его одинока? Да, я знаю, что она одинока… раскаивается и страдает за прошлое… сожалеет об утраченных возможностях… О зле, которое он совершил, о добре, которое мог совершить, но не совершил… Бедный мой Невил!.. Прошлое уходит безвозвратно. Зло переживает того, кто его совершил, но и оно уходит. Остается только боль. А разве существует боль, сравнимая с болью раскаяния? Нет ничего горше угрызений совести. Насколько же острее они должны быть после смерти! О, несчастный, одинокий Невил!.. Вот и нет ему покоя, вот и бродит он ночами. А я прихожу сюда и пою в надежде, что это утешит его.

– Вы хорошо знали его, мэм?

– Да. Настолько хорошо, что уверена: он не был чудовищем. В глубине его души скрывалось добро. Зло победило, но добро не умерло, сэр, оно жило в нем вопреки наследственным порокам.

– Почему наследственным, сударыня?

– Увы, мистер Дэвид, в роду Лорингов было немало грешников! Первый сэр Дэвид отправился в крестовый поход короля Ричарда и принял страдание во искупление совершенного им смертного греха. Но, видно, не искупил до конца: с тех пор старый грех время от времени дает о себе знать в его потомках… Бедный Невил! Но милосердная смерть освободила его. Больше ему не нужно грешить. Смерть похожа на сон, она – величайший избавитель… Но, умерев, он прозрел и горюет о содеянных дурных поступках, и потому даже теперь душа его не может обрести покой. Несчастная, одинокая душа!

– Но, сударыня… разве мертвые?.. – Дэвид запнулся.

– Его мертвое тело лежит здесь, у нас под ногами, сэр, – ответила она, – но это только тело. Кто осмелится утверждать наверняка, где теперь пребывает его душа? Это великая тайна, поведать о которой могли бы только сами умершие! Но души не умеют говорить… Тс-с!.. – Она внезапно подняла узкую руку в нитяной перчатке и застыла, словно прислушиваясь, опустив кроткий взгляд на древнюю плиту у своих ног, на которой недавно выбили свежую надпись.

Сумрак сгустился, наполнив древнюю церковь таинственными тенями; потянуло холодом и сыростью.

– Миссис Белинда, – вполголоса сказал наконец Дэвид, – значит, вы… верите в то, что мертвые могут… вернуться?..

– Слушайте! – выдохнула она, и он почувствовал, как теплая, мягкая рука крепко сжала его руку. На губах Белинды заиграла невыразимо нежная улыбка. – Слушайте!

Под старинной кровлей скрипнула балка, помещение, казалось, наполнилось непонятными шорохами, а затем, несмотря на молодость и скептицизм Дэвида, кровь застыла в его жилах: на фоне еле уловимых звуков он услышал другие, новые звуки – неясный, аритмичный шум, из которого постепенно вычленилась негромкая, до холодка в груди знакомая колченогая поступь. Казалось, кто-то хромой крался в тени церковных стен. Потом шаги отдалились и затихли.

Дэвид рефлекторно сжался, прислонясь спиной к массивной колонне, не в силах оторвать взгляд от могильного камня со свежевыбитой надписью. В оцепенении он не способен был ни говорить, ни думать, пока тихий голос миссис Белинды не привел его в себя.

– Вы слышали? – прошептала она. – Слышали, мистер Дэвид? Вот почему я тайком прихожу сюда по вечерам и пою для него!.. О, Невил, мой бедный Невил!

Дэвид еще с минуту оставался неподвижен и неотрывно смотрел куда-то перед собой, а когда наконец обернулся, обнаружил, что остался один. Тогда он осторожно приблизился к огромной плите, лежащей на могиле Лорингов, и еще раз внимательно прочел последнюю короткую, ни о чем, кроме факта смерти, не говорящую эпитафию.

Неожиданно тихий стук отвлек его от созерцания, и, глянув в направлении одного из освинцованных окон, Дэвид увидел смутное пятно, а всмотревшись, понял, что это лицо под широкополой шляпой. Пока он всматривался, пытаясь угадать, кто бы это мог быть, лицо исчезло, скрипнула дверь, затопали тяжелые шаги, и из сгустившегося мрака выступил мистер Шриг.