Страница 64 из 116
Амелия подвинула свой стул к его креслу и взяла его за правую руку, пальцы которой сохраняли чувствительность и могли двигаться. Она сжала его ладонь.
– Что бы я ни сделала, это никак не отразится на нас, на наших отношениях. – Она улыбнулась.
«Ты и я, Райм… Ты и я, Сакс…»
Он отвернулся. Линкольн Райм был ученым, чистым интеллектуалом, не человеком эмоций. Райм и Сакс познакомились несколько лет назад, занимаясь одним сложным делом: серией похищений, организованных убийцей, которым владела страсть к человеческим костям. И никто не мог положить конец страшным преступлениям, кроме этих двух несчастных: Райма, паралитика на пенсии по инвалидности, и Сакс – молодой, разочарованной в жизни сотрудницы отдела криминалистики, только что преданной возлюбленным. Каким-то загадочным образом им удалось сформировать единую команду, заделать трещины в жизни друг друга и, как результат, найти и обезвредить убийцу.
Как бы Райму ни хотелось преуменьшить ее значение в его жизни, слова «ты и я» стали главным компасом в том хрупком мире, который они оба создали друг для друга. Он был вовсе не уверен в ее правоте. И чувствовал, что исчезновение общей цели неизбежно повлияет на их отношения.
Может быть, он уже наблюдает переход от фазы «До» в них к фазе «После».
– Ты уже ушла?
Она колебалась, прежде чем ответить.
– Нет. – Затем вынула из кармана куртки белый конверт. – Я написала заявление об увольнении. Но вначале хотела поговорить с тобой.
– Подумай еще пару дней, прежде чем решить окончательно. Не из-за меня. Просто подумай. Пару дней.
Амелия долго разглядывала конверт. Потом кивнула:
– Хорошо.
Райм размышлял: вот они вдвоем работают над делом человека, которым владеет страсть к часам, мания, связанная со временем. И самое важное сейчас для Райма – добиться для Амелии жизненно необходимой паузы. Она должна на два дня остановить свое личное время.
– Спасибо… А теперь давай вернемся к работе.
– Я хочу, чтобы ты понял…
– Да понимать-то нечего, – отозвался Райм с каким-то почти чудом давшимся ему равнодушием. – Есть чрезвычайно опасный преступник, которого мы во что бы то ни стало должны поймать. Вот и все, о чем нам сейчас следует думать.
Он оставил ее одну в спальне, а сам на маленьком лифте спустился в лабораторию, где уже работал Мэл Купер.
– Кровь на куртке – АВ положительная. То есть тот же тип, что и на пирсе.
Райм кивнул. Затем попросил эксперта позвонить в лабораторию НАСА по поводу информации с «АСТЕР» о результатах термического сканирования на предмет возможных мест гудронирования крыш.
В Калифорнии было еще совсем ранее утро, но Мэлу удалось найти кого-то и, немного надавив, упросить переслать им по Интернету фотографии. Они прибыли спустя буквально несколько минут. Снимки производили сильное впечатление, только вот помощи от них не было почти никакой. Насчитывалось примерно, как и предполагал Селлитто, триста или четыреста зданий, демонстрировавших признаки сильного нагревания. Система не могла отличить, в каких из них производилось перекрытие крыши, какие строились, какие отапливались с помощью пара, а в каких были просто очень горячие трубы.
Единственное решение, которое смог принять Райм, – это попросить у центра, чтобы вся информация по нападениям и взломам в зданиях или поблизости от зданий, в которых ведутся работы по перекрытию крыш, сразу же направлялась им.
Диспетчер несколько мгновений колебалась, а потом заверила, что их запрос будет помещен в главный компьютер.
По ее интонации Райм понял, что они пытаются ухватиться за соломинку.
Но что он мог возразить? Она была права.
Люси Рихтер закрыла дверь в квартиру и заперла ее на все замки.
Она сняла пальто и свитер с капюшоном, на груди которого было написано: «4-я пехотная дивизия», а на спине девиз их подразделения: «Упорство и преданность…»
Все мышцы болели. В гимнастическом зале Люси пробежала пять миль с хорошей скоростью по дорожке с уклоном в девять градусов, а потом еще полчаса отжиманий, приседаний, подтягиваний. И этому научила ее военная служба – уважать мускулатуру. Вы можете насмехаться над хорошей физической формой, называть ее признаком тщеславия и нарциссизма, а погоню за ней – пустой тратой времени, но что бы вы ни говорили, сила есть сила.
Она налила воды в чайник, вытащила из холодильника творожное кольцо, посыпанное сахарной пудрой, размышляя над тем, какие ей предстоят сегодня дела. Возможно, обед с матерью. Впрочем, была и масса других обязательств, которые нужно было выполнить именно сегодня: кое-кому позвонить, послать электронные письма, испечь пироги и приготовить ее коронный чизкейк для вечеринки в четверг. А может, просто дойти с друзьями до магазина и купить хороший десерт в булочной.
Или весь день пролежать в кровати, просматривая один за другим все сериалы подряд. Побаловать себя…
Сегодня было только самое начало райской жизни – двухнедельного отпуска из страны горьких туманов, – и Люси решила насладиться каждым его мгновением.
Горький туман…
Именно это выражение услышала она как-то от местного полицейского в окрестностях Багдада, когда он говорил о дыме и парах, возникающих в момент взрыва самодельной бомбы.
Взрывы в кино – всего лишь вспышки горящего бензина. Мгновение – и их нет, остается только реакция на лицах героев. В реальной жизни после взрыва самодельной бомбы в воздухе повисает густой голубоватый туман с тяжелым запахом, который обжигает легкие и от которого долго режет глаза. Состоящий частично из пыли, частично из ядовитого химического дыма, частично из превратившихся в пар волос и кожи, он не рассеивается в течение нескольких часов.
Горький туман – символ кошмара этой новой разновидности войны. В ней не существует союзников, которым можно было бы доверять, кроме твоих товарищей-солдат. В ней нет четко определенной линии фронта. И ты даже не знаешь, где и кто твой настоящий враг. Им может оказаться переводчик, повар, безобидный прохожий, местный бизнесмен, подросток, дряхлый старик. А оружие? Не гаубицы и танки, а крошечные посылки, из которых внезапно вырывается тот самый горький туман, упаковки с тринитротолуолом, или с Си-4 или Си-3, или с взрывчаткой, у вас же похищенной и спрятанной настолько искусно, что вы не заметите ее до того момента, как… Другими словами, так, что вам не суждено будет ее вообще заметить.
Люси рылась в шкафу в поисках чая.
Горький туман…
Она остановилась. Что за странный звук?
Люси наклонила голову и прислушалась.
Что такое?
Тиканье часов. Она почувствовала, как внутри все сжалось от этого звука. У них с Бобом не было механических часов. Но именно их и напоминал доносившийся до нее звук.
Откуда, черт возьми, он исходит?
Она прошла в маленькую спальню, которую они использовали в основном в качестве кладовой. Свет был выключен. Она включила его. Нет, звук идет не отсюда.
Ладони Люси вспотели, дыхание участилось, сердце бешено колотилось.
«Звук мне просто почудился… Я схожу с ума. Самодельные взрывные устройства не тикают. Даже часовые механизмы в бомбах давно уже электронные».
Да и, с другой стороны, неужели можно вообразить, что кому-то пришло в голову оставить взрывное устройство в ее нью-йоркской квартире?
Девушка, вам нужно обратиться к врачу.
Люси вернулась в их спальню. Постель все еще была не убрана. Дверь стенного шкафа распахнута, закрывая от нее буфет. Возможно, это… Она сделала шаг вперед. Остановилась. Тиканье доносилось откуда-то еще, не отсюда. Она прошла по коридору к двум спальням поменьше и заглянула в обе. Ничего.
Люси продолжила поиски в ванной. Войдя туда, она рассмеялась.
На туалетном столике рядом с ванной стояли часы. Они производили впечатление старинных. Черного цвета, с окошечком на циферблате, из которого выглядывала полная луна. Откуда они? Неужели тетка снова решила убраться в подвале? Или Боб купил их во время ее отъезда, а сегодня утром, когда она ушла в клуб, поставил здесь?