Холодная луна

С другой стороны, Ник уже несколько ночей не был дома. Поэтому, возможно, они поужинают позже.

Может быть, они вообще не будут ужинать.

Но сейчас действительно что-то случилось. И что-то очень серьезное.

Он стоит перед ней, он не убит и не ранен, его не застрелили при выполнении секретного поручения на самом опасном задании в полиции. Он следовал за машинами мафии. Там были большие деньги и большое количество оружия. Ника сопровождали три его ближайших друга. У нее возникает страшное подозрение, от которого сжимается сердце: а что, если один из них убит? Она ведь их всех прекрасно знает.

Или что-то еще?

Может, он хочет с ней порвать?

Мерзко… мерзко… но все-таки лучше, чем известие о том, что кого-то из знакомых пришили в перестрелке с бандой из восточных районов Нью-Йорка.

– Ну давай, выкладывай, – говорит она.

– Послушай, Эми. – Так ее всегда называл отец. Только им двоим она и позволяла так к себе обращаться. – Дело в том, что…

– Выкладывай, – повторяет она. Амелия Сакс привыкла прямо и без обиняков сообщать новости, того же она ждет и от других.

– Ты все равно рано или поздно об этом узнаешь. Я хотел сообщить тебе первым. У меня проблемы.

Ей кажется, что она понимает. Ник – настоящий ковбой, в любое мгновение готовый вытащить свой «МР-5» и обменяться свинцом с преступником. Амелия, гораздо лучший стрелок, по крайней мере из пистолета, сто раз подумает, прежде чем нажать на курок. (Она снова вспоминает слова отца: «Выпущенные пули назад не возьмешь».) Наверное, была перестрелка, думает она, и Ник кого-нибудь застрелил, возможно, даже невиновного. Ну что ж… Его отстранят до того, как соберется специальная комиссия и решит, насколько были оправданны его действия.

Сердце Амелии полно сочувствия к нему, и она уже готова все это высказать вслух и добавить: ничего страшного, переживем, как вдруг он говорит:

– Меня арестуют.

– Тебя…

– Меня и Сэмми… И Фрэнка тоже… за ограбления… за вымогательство. Нас поймали. По-настоящему. – Его голос дрожал. Конечно, Амелия никогда не слышала, как Ник плачет, но сейчас до нее доносится что-то похожее на всхлипывания.

– Ты занимался вымогательством? – выдыхает она в ужасе.

Он опускает голову, уставившись на зеленый ковер. Наконец она слышит шепот:

– Да… Мы преступники. Мы сами с них трясли деньги.

– Ты хочешь сказать, сегодня вечером вы… – Ее голос сорвался.

– О, Эми, не только сегодня. А целый год. Целый чертов год! У нас были свои ребята на складах, которые сообщали нам о перевозках. Мы задерживали машины… ну, и сама понимаешь. Да тебе и не нужно знать подробности. – Он потер свое внезапно осунувшееся лицо. – До нас дошел слух, что выданы ордера на наш арест. Кто-то нас заложил. Все, на мне крест.

Амелия вспоминала те ночи, когда Ник выходил на дежурство, работал под прикрытием, ловил угонщиков. По крайней мере раз в неделю.

– Меня засосала эта трясина. У меня не оставалось выбора…

Ей не было нужды возражать ему, говорить: нет, нет, нет, нет, о Господи! У нас всегда есть выбор. Амелия Сакс никогда не искала оправданий для себя и не признавала их у других. Да, конечно, она любит его…

Она любила его.

И он сдается.

– Я облажался, Эми. Облажался. Я пришел сообщить тебе.

– Ты собираешься явиться с повинной?

– Думаю, да. Я не знаю, что мне делать. Черт!

У нее в голове абсолютная пустота, она не знает, что ему сказать. Она вспоминает время, проведенное с ним: часы на полигоне, где они расходовали килограммы патронов; в барах на Бродвее за ледяными дайкири; или на полу перед камином в ее бруклинской квартире.

– Они будут рассматривать мою жизнь под микроскопом, Эми. Конечно, я скажу, что ты ничего не знала, только ведь они все равно будут задавать тебе вопросы. Я постараюсь, чтобы тебя ничего не коснулось. Но они зададут тебе очень много вопросов.

Амелии хочется спросить его, почему он пошел на такое. Какие у него могли быть причины? Ник вырос в Бруклине в благополучной и вполне состоятельной семье. На какое-то короткое время связался с дурной компанией, но отец хорошенько поучил его, и он порвал с ними. Почему же он снова оступился? Захотелось пощекотать себе нервы? Или внезапно в Нике проснулась дремавшая до поры алчность? Значит, и это свое качество он сумел от нее спрятать. Как это он ухитрился? Как?

Ответа на вопросы она так и не получила.

– Мне нужно идти. Я люблю тебя.

Он поцеловал ее в макушку. И вышел.

Амелия вспоминала те бесконечные мгновения, бесконечную ночь, когда время остановилось и она сидела, уставившись на горящие свечи, пока они не догорели до конца, превратившись в лужицы расплавленного воска.

«Я позвоню тебе позже…»

Больше не было никаких звонков.

Все совпало, его преступление и конец их отношений. А Амелия решила уйти из патрульной полиции. Заняться кабинетной работой. И только случайная встреча с Линкольном Раймом заставила ее пересмотреть решение. Происшедшее породило в душе у Амелии глубокое отвращение к продажным полицейским, которые стали для нее чем-то гораздо более страшным, нежели лживые политики, неверные мужья и жестокие преступники.

Именно поэтому ничто не могло остановить ее теперь в поиске ответа на вопрос: не является ли компания в «Сент-Джеймсе» группой продажных копов из 118-го округа? И если да, то ничто не остановит ее в желании добиться для них и их сообщников самого сурового наказания.

Ее «камаро» затормозил у обочины. Амелия прикрепила парковочную карточку сотрудника полиции к лобовому стеклу, вылезла из машины, хлопнув дверью с такой силой, словно пыталась закрыть пропасть, разверзшуюся между ее настоящим и неприятным прошлым.

– Черт, ужас!

На верхнем этаже гаража, где был обнаружен внедорожник Часовщика, патрульный офицер, произнесший эту фразу, смотрел на фигуру, лежащую на животе на полу.

– Да уж! – откликнулся один из его товарищей. – Бог ты мой!

А третий провозгласил:

– Угу!

Мгновение спустя появились Селлитто и Боб Хауманн.

– Ты в порядке? Ты в порядке? – кричал Селлитто.

Он обращался к Рону Пуласки, стоявшему над человеком, который лежал на полу, покрытый вонючим мусором. Рон, которого тоже украшали отбросы, тяжело дышал. Пуласки кивнул.

– До смерти меня напугал. Со мной все нормально. Для бомжа он вообще-то довольно крепкий.

Подбежал врач и перевернул нападавшего на спину. Пуласки уже успел надеть на него наручники, и теперь металлические браслеты громко зазвенели. Взгляд незнакомца безумно метался из стороны в сторону, а одежда была рваной и грязной. Вонь, исходившая от тела, становилась нестерпимой. Он недавно помочился прямо в штаны.

– Что произошло? – спросил Хауманн.

– Я проводил осмотр гаража… – Пуласки указал на площадку. – И у меня возникло подозрение, что преступники вышли вон там… И спустились по той лестнице. Я абсолютно уверен. Я стал искать там в надежде обнаружить следы. И тут услышал у себя за спиной какие-то звуки и обернулся. Этот парень шел прямо на меня. – Он продемонстрировал трубу, которую нес в руках бомж. – Я не смог вовремя достать пистолет и потому бросил в него урну с мусором. Минуту или две мы боролись, а затем я применил шоковый прием и скрутил его.

– Мы такими приемами не пользуемся, – напомнил ему Хауманн.

– Я просто хотел сказать, что с помощью специальных мануальных методов сумел успешно сдержать его.

Его шеф удовлетворенно кивнул:

– Хорошо.

Пуласки нашел наушники и включил их. Он поморщился, когда в них раздался оглушительный голос криминалиста:

– Ради всего святого! Ты живой или мертвый? Что происходит?

– О, извините, детектив Райм.

Пуласки объяснил, что случилось.

– С тобой все в порядке?

– В полном.

– Отлично, – отозвался Райм. – А теперь ответь мне, почему, черт возьми, твой пистолет оказался под комбинезоном?

– По недосмотру, сэр. Больше не повторится, сэр.