№ 10 2007 г.

— Нельзя заранее сказать, когда что-либо может пригодиться. — Еще одна из тех странных пауз. — Как Джек Лондон. Приятно знать больше о том, что делает тебя… тобой.

Бег продолжался. Унылая монотонность, а на чашах весов — жизнь и смерть. И все возрастающая боль. На втором часу у меня кончилось второе дыхание. Поддержание равновесия требовало все большей сосредоточенности. Я взмок — тепло моего тела не успевало испарять влагу и сбрасывать ее через мембраны «шкуры». Мне казалось, будто я бегу в сауне — странное ощущение, если учесть, что вокруг леденящий холод.

Я также начал все больше ощущать плотность атмосферы Титана.

Каждый легкий ветерок усиливался и воспринимался как удар. Буря заметно стихла, но мне до сих пор казалось, будто я бегу сквозь сироп. Я опять сбросил скорость и испытал странное облегчение, когда Бритни это никак не прокомментировала.

На двухчасовой отметке я перешел на шаг и выпил немного воды. Три четверти — позади. Последняя часть этой прогулки радости не принесет. Воспользовавшись кратким отдыхом, я сделал несколько глотков из тубы с пищей. Это была еще одна позиция в списке того, что я не имел возможности проверить заранее. Бритни обревизовала спецификации, но результат оказался нулевым: в тубе находилось то, что туда залили на заводе изготовители «шкуры». С точностью я знал лишь одно: пища сладкая и с почти бесконечным сроком хранения. Сладкая — это хорошо. А то, что не надо беспокоиться о пищевом отравлении — еще лучше. Однако густой сироп расходовался быстрее, чем вода или воздух.

Прямых комментариев Бритни не делала. «Ты справишься, — говорила она. — У тебя хорошо получается».

Меня это почему-то не успокаивало. Может быть, потому что, как бы хорошо у меня ни получалось сейчас, возможная перспектива не казалась радужной. Есть огромная разница между способностью сделать еще шаг и сделать это быстро. Я чертовски хорошо усвоил это в те времена, когда испытывал себя на выносливость.

— Ты что, прочитала руководство по методам поднятия настроения?

На этот раз Бритни долго молчала. Настолько долго, что мое учащенное дыхание более или менее пришло в норму. Так долго, что я уже начал гадать, не выбил ли я из нее навсегда прежнюю веселость. И настолько долго, что я вновь задумался над тем, как воспринимается жизнь с ее перспективы.

— Почему ты отправился в космос? — спросила она наконец.

— Потому что на Земле стало слишком тесно, — ответил я, немного покривив душой. По этой причине я покинул Юпитер. Мне хотелось бы думать, что из-за этого же я покинул и Землю, но население планеты уже многие десятилетия оставалось стабильным. Я всего лишь бросил попытки найти свое место среди людей.

— Но если ты не любишь общество, — поинтересовалась Бритни, раскусив мою неискренность, — то зачем приобрел меня?

Потому что в то время она была всего лишь искином. «Оно», а не «кто». Я и думать не думал, что она станет одной на десять тысяч, которые обретают разум.

— Сам не знаю, — буркнул я. — Рассчитай-ка среднюю траекторию. То было приглашение заткнуться, но она его проигнорировала.

— Я не делаю ничего из того, с чем может справиться Корабль.

— Ну, Корабль прибило метеоритом. — Вместе с радио, чтобы позвать на помощь, и примерно девяносто пятью процентами всего прочего.

Я взглянул на встроенные в «шкуру» часы. Я шагаю уже пять минут. Пять минут идти. Десять минут бежать. Хорошая формула — до тех пор, пока я смогу ее придерживаться.

— Пора бежать.

Она вновь не стала спорить: не посоветовала, что лучше отдыхать шесть минут. Или четыре. Или пять минут и одну секунду. И вообще примерно весь следующий час она лишь сообщала мне цифры: ПВП и кислород, и сколько еще я смогу пройти, прежде чем сделаю последний вдох. Так почему же я ее купил? Для простого общения вовсе не нужен искин — с этим справится и гораздо более простой симбионт. И уж тем более не нужен разумный искин, хотя должен признать: я не думал о подобной перспективе, когда вложил в нее все, что у меня в тот момент имелось.

Перерывы на отдых становились дольше, а пробежки короче. Мы перевалили вершину и начали спуск, но скорости у меня не прибавилось. Моя эффективность падала: 2,9 километра в час на ПВП, 2,8… 2,5, а затем и вовсе 2,2. Ноги словно налились свинцом, дыхание стало неровным и судорожным, а соотношение бег/ходьба упало с десяти минут бега и пяти минут ходьбы до двух минут бега и одной минуты ходьбы.

— Далеко еще? — выдохнул я уже, наверное, в десятый раз за последний час. Сам не знаю, что было хуже — не знать или обнаружить, что не прошел даже половины километра. А в «шкуре» стало невероятно жарко. Эта чертова оболочка создавалась для того, чтобы согревать меня на ночной стороне… скажем, Энцелада или чего-нибудь столь же безвоздушного и холодного. Она также могла отражать солнечные лучи и создавать мне умеренную прохладу под ярким солнцем на околоземной орбите. Но вот для чего она точно не предназначалась, так это для тяжелой и продолжительной работы.

— Скоро пройдем шестьдесят второй километр, — сообщила Бритни. А это от трех четвертей до половины пути, смотря где упал контейнер.

— Воздух? — Я уже давно не задавал этот вопрос. Я всегда мог просто взглянуть на манометр, но не хотелось обманываться ложной надеждой.

— Истрачено шестьдесят четыре и три десятых процента.

Другими словами, если мой парашют отнесло на сто двадцать километров, то я покойник. Если меньше чем на сто, то у нас еще есть шансы.

Некоторое время спустя я взглянул на часы, но не смог вспомнить, когда в последний раз делал перерыв на ходьбу. У меня кружилась голова, когда я между прыжками словно зависал на странно растянувшиеся несколько секунд, а затем тяжело врезался в грунт подошвами, теряя равновесие. Пришлось сосредоточиться. Если можешь сделать один шаг, то можешь сделать еще один. Если сможешь еще один, то сможешь и следующий. Сделай это нужное количество раз, и Бритни подскажет, когда пора отдохнуть. Ведь она — часы с искусственным интеллектом, поэтому ты ее и купил… Разумные часы пошлют нас на весы… На весах картошка, потерпи немножко… Немножко… Многоножка… Надо ползти к многоножке… Одна нога за другой… А ног много… надо переставлять их по очереди.

Наверное, что-то из этого я произнес вслух.

— Эй! Стой!

Голос словно плыл между шагами, совсем как я. Я взглянул на часы, но это оказались просто часы.

— Стой, стой! Ты бредишь. И шатаешься. Немедленно отдохни!

— Хорошо… — выдохнул я и попытался сесть. Но это требовало слишком много усилий, поэтому я просто обмяк и позволил гравитации уронить себя на грунт. Я никуда не бежал — какое счастье! Вокруг закружилась какая-то коричневая дымка. А может, она все время кружилась, только я этого не замечал. Я закрыл глаза, но кружение не прекратилось. Еще один шаг. Но я лежал, а не стоял, и ничего не произошло.

«Значит, это действительно конец», — подумал я, хотя на меня ничто не падало. Как раз наоборот — это я словно падал, но только вверх и по спирали.

Было нечто важное, что я хотел сделать, пока еще мог. Насчет многоножек и часов. То, что я мог сделать, даже не в силах пройти еще один шаг. Но мысли путались. Я открыл глаза, но не увидел того, о чем думал. И тут, кружась по спирали, прилетела нужная мысль.

— Не знаю, почему я тебя купил, — выдавил я, борясь с заплетающимся языком. И тут в момент просветления — такие, я слышал, иногда наступают перед смертью — в голове мелькнул ответ. Что-то о компаньоне, который не может умереть у меня на руках (но тут я был вынужден сделать поправку — пока не умру я). Было и еще что-то, но это мгновение промелькнуло быстрее, чем я успел полностью ухватить его суть. — Но никогда об этом не сожалел. — «Только о том, что ты оказалась здесь со мной», — попытался добавить я. Но было уже поздно — спираль втянула меня целиком.