Тролли в городе

Берия ходил взад-вперед мимо сундука с реквизитом и тискал за спиной руки, а я аккуратно стояла возле газончика и держала свой маленький чемодан.

Наконец из вагона показались Адольф и Годунов. Они несли длинный сверток, в полумраке похожий на каноэ. Годунов кивнул проводнику, торчавшему из дверей вагона, и поезд почти сразу же тронулся – как будто это Годунов своим кивком дал ему позволение уезжать.

Я посмотрела на отца. Он был бледен, его усы отчетливо чернели на лице.

– Все в порядке, Lise, – сказал он. – Борис все устроит.

Годунов вместе с отцом сгрузил сверток на землю возле сундука и ужаснувшегося Берии.

– Я возьму машину, – сказал он и направился к серым призракам, мелькавшим у выхода с вокзальной площади.

Скоро мы действительно погрузились в машину, обвешав ее со всех сторон нашими пожитками и привязав «каноэ» к багажнику на крыше.

– На озера приехали? – бодро спросил водитель, поглядывая то на Годунова, то на Адольфа.

Берия громоздился на заднем сиденье рядом со мной, и о нем как-то сразу все позабыли. Я слышала, как он сопит.

– Да, покатаемся, – неопределенно отозвался Годунов.

Водитель лихо заложил вираж и выехал с вокзальной площади.

Презентация косметической компании «Эланна» проходила в местном ДК, в кинозале. По некоторым признакам Адольф определил, что это бывшая церковь и постройки довольно ранней – тридцатые, максимум сороковые годы девятнадцатого века.

– Это здание вполне могло помнить Пушкина! – сказал он мне.

Не знаю, почему он так сказал, но меня его фраза совершенно поразила, и я уселась в зале с каким-то особенным, благоговейным чувством.

Я думала, что косметическая фирма отправит на презентацию юных красавиц, практически принцесс, но все оказалось совершенно не так. Представителями «Эланны» были неприятные мужчины с очень мятыми лицами. Когда они улыбались, показывая неестественно белые и ровные зубы, их лица сморщивались еще больше. Единственная женщина среди них была низкорослая особа в платье ядовито-фиолетового цвета.

В зале сидели люди с тревожными глазами. Они озабоченно слушали ликующих гостей, которые просто захлебывались от счастья, рассуждая о новых возможностях, о друзьях за границей, о промоушенах, дистрибьюторах и еще каких-то странных вещах. На стене ДК осталась выгоревшая афиша с непонятной надписью: «Реникса. Уникальная предсказательница прошлого, настоящего и будущего».

Время от времени кто-нибудь из мятых мужчин на сцене разражался смехом и аплодисментами. Из зала на него смотрели вяло.

Впрочем, презентация оживилась, когда фиолетовая женщина закричала:

– А теперь давайте спросим, что думает о косметике «Эланна» всемирно известный диктатор всех времен и народов… Адольф Гитлер!

Зал напрягся и замер. На сцену вышел отец. Он отмахнул рукой, крикнул «Зиг хайль!» и повернулся к презентаторам.

– Как вы относитесь к косметике, фюрер? – обратилась к нему фиолетовая.

– Косметик дольжен быть натураль! – закричал Гитлер и разразился маленькой речью на псевдонемецком.

– Браво! – воскликнул один из мужчин, когда мой отец замолчал и механическим, точным движением повернулся к залу. Мужчина звучно поаплодировал: – Браво, Адольф!

– Я его обожаю! – в экстазе закричала фиолетовая женщина. – А что вы скажете о косметике «Эланна», дорогой Адольф?

– О, колоссаль! – сказал Адольф. – Зиг хайль!

– Но, возможно, найдутся несогласные? – настаивала женщина. – Что бы вы им ответили?

– Фюрер не есть разговаривайт с глупцом!

При этих словах из-за кулис вышел Берия. Кажется, он вполне оправился от потрясения, потому что сверкал очками чрезвычайно воинственно.

– Кого здесь назвали глупцом?

– Эй, – крикнули из зала, – а на афише Ленина обещали!

– Ле-ни-на! – завопили два скучающих хулигана из задних рядов.

– Ленина? – Берия покачал головой. – Уберите Ленина с денег! Не будем святым пачкать святое. Пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов. Так завещал нам Владимир Ильич!

Он протянул руку в сторону кулис, и оттуда выехал самый настоящий гроб. Гроб стоял торчком, и в нем находился наш Ленин. Он был запакован, как Барби в коробочку. Нитки незаметно поддерживали его в вертикальном положении, лицо было сильно загримировано.

Годунов выскочил из-за гроба и клоунски взмахнул руками.

– Если уездный город Н. не может прийти к Мавзолею, то Мавзолей придет в уездный город Н. И это чудо стало возможным благодаря косметической компании «Эланна»!

Он приблизился к гробу и несколько мгновений рассматривал неподвижного Ленина. Затем резко повернулся к залу.

– Вот перед вами Владимир Ильич Ленин. Как известно, умерший в 1924 году. Но тело вождя мирового пролетариата дорого благодарному народу! Поколения советских людей приходили в Мавзолей, чтобы посоветоваться с дорогим нашим Лениным.

Взгляните в это лицо, дорогие сограждане. Вглядитесь в ленинские черты. Весь его облик дышит жизнью. Мы, верные ленинцы, не позволили ему истлеть! Ленин и теперь живее всех живых. И это чудо также стало возможным благодаря косметической компании «Эланна».

– И чего я, дурак, пришел? – пробурчал человек с мотоциклетным шлемом на коленях. Он вытянул шею и надсадно крикнул: – Пусть чего-нибудь скажет! Чё в гробу-то без толку лежать?

– Это Ленин, – возмутилась пожилая женщина в шерстяной кофте поверх ситцевого платья. – Имейте минимальное уважение.

– А чё его уважать-то? – удивился парень со шлемом.

Женщина сказала с достоинством:

– Ленин – основатель нашего государства.

– Кровавый убийца! – заорал Осип Чурилов, местный дебошир, верный слушатель всех «говорящих голов», какие только показывались в телевизоре. – Убийца, вот он кто, ваш Ленин! Такие головы полетели! Бухарчика кто сгубил?

Берия грозно зарычал на него со сцены:

– Бухарчика не Ленин сгубил! И не я!

– А ты тоже хорош, цветок душистых прерий, – обрадовался Чурилов. – Лаврентий, блин, понимаешь ли, Палыч Берий!

Встала очень изможденная с виду женщина с куриной шеей и громко спросила:

– Так за кого нам голосовать?

Чурилов повернулся к ней:

– Да сядь ты, дура! Без тебя тошно!

Зал зашумел. Перекрикивая шум, фиолетовая женщина пыталась организовать скандирование «Эланна! Эланна! Спа-си-бо, Эланна!» – но у нее ничего не получалось.

На задних рядах визжали три или четыре девицы:

– Когда распродажа-то? Распродажа-то будет?

И тут мой отец встал так, чтобы почти совсем закрывать собой Ленина, и заговорил.

Он очень покраснел, даже потемнел, что с ним иногда случалось, когда он сильно волновался. Его волосы, смазанные гелем, промокли от вдохновенного пота, и капля упала с острия челки на нос – я сама видела.

Я даже не в состоянии вспомнить, на каком он языке говорил, на русском или на вымышленном псевдоязыке Гитлера. Я закрываю глаза и пытаюсь воспроизвести в своей памяти хотя бы малую рациональную толику из услышанного тогда – но тщетно. Происходившее с Адольфом – или, точнее выражаясь, исходившее из Адольфа – ни малой своей частью не принадлежало к сфере рационального.

Голос его взлетал и буравил, низвергаясь из-под потолка, он проделывал все новые и новые сладостные дырки в душах слушателей, так что при каждом следующем приливе они все согласно ахали.

По лицу женщины в кофте медленно поползли пятна. Она молитвенно уставилась на Адольфа – так, словно он в состоянии был вернуть ей, мешковатой мамаше, уважение ее взрослых сыновей, так, словно он стоял не на дощатом полу ДК, а на мешках с золотом. Человек с мотоциклетным шлемом барабанил пальцами в такт по шлему, как по черепу многоуважаемого врага, Святослава какого-нибудь. И почему-то я подумала вдруг, что шлему-черепу не хватает длинных свисающих усов.