Комплекс Ди

Так начались его странствия по округе в роли толкователя снов. Его долгий Одинокий Путь. Великое испытание. Каждый день, три недели подряд, он вставал рано утром и отправлялся в дорогу на стареньком отцовском велосипеде. К полудню асфальт начинал плавиться от зноя, и Мо казалось, что он едет по болоту. Его слепили пот и пыль. Однажды лопнула шина, и ему пришлось целый час катить велосипед по дороге, изнемогая от жары.

Шину он починил в ближайшей деревне, но седло так раскалилось, что невозможно было сесть. Разъезжая по деревням под развевающимся стягом на удилище, он всячески старался приманить клиентов. Делал вид, что торгуется, но нередко снижал тариф до одного юаня, а то и вовсе работал бесплатно. К вечеру же, вымотанный до предела, он возвращался в родительский дом буквально без ног.

Бывало, на обратном пути ему казалось, что не он крутит педали, а велосипед-развалюха везет его сам. Ему нравилось все: запахи полей, буйволы на рисовых плантациях и даже автомобили. Он был частью дорожного потока. Иной раз на обсаженных платанами улицах попадались хорошенькие велосипедистки. (Женщины на велосипеде всегда казались ему особенно привлекательными, и он мечтал устроить как-нибудь показ мод на велосипедах.)

Но поиски девушек продвигались плохо, поскольку почти вся молодежь уехала из сельской местности на заработки в города. Весь вопрос был в том, кто из оставшихся сохранил невинность. Зато ему попадались случаи, довольно интересные с профессиональной точки зрения. Дома он доставал французские школьные тетрадки, толстый словарь и делал записи на языке Мольера. О парочке блестящих интерпретаций, пожалуй, стоило бы рассказать отдельно.

Как-то июньским утром Мо свернул с шоссе и петлял между луж по грунтовой дороге, проходившей вдоль ручья по широкой зеленой долине. Вскоре он подъехал к одиноко стоявшему дому с дощатыми стенами, черепичной крышей и высоким порогом у массивных резных двустворчатых ворот, простоявших уже не одну сотню лет. За забором в квадратном дворике сидели рядышком и разговаривали две старые женщины, перед ними под навесом стояли друг на друге два новехоньких гроба. (Таков был местный обычай: загодя готовить гробы для престарелых родителей и до последнего дня держать их постоянно на виду, чтобы старики были уверены, что не останутся без приюта на том свете.) Мо слез с велосипеда, поднялся на полуметровый порог и направился к женщинам. Кроме запаха свежеоструганного дерева, во дворе чувствовалось еще что-то странное, трудноопределимое.

Громко и нараспев выкрикивая слова, на манер бродячего цирюльника, точильщика или холостильщика петухов, он предложил им свои услуги по толкованию снов – качественно и недорого!

Сестры – они походили друг на друга как две капли воды, – покашливая, выслушали его рассказ о чудодейственном методе учителя-Фрейда, но интереса не проявили.

Мо не огорчился. Он уже привык и не ждал, что они примутся рассказывать ему свои сны. Да, может, старухам, глядящим на собственные гробы под навесом, уже ничего и не снится. Поуговаривав их для порядку, Мо хотел уже было спросить, не знают ли они тут поблизости какой-нибудь девицы, как вдруг одна из сестер саркастически, не без яда в голосе проговорила:

– Мы обе – известные на всю округу колдуньи. А наш отец был медиум, как раз по снам специализировался. И уж верно знал побольше, чем твой заграничный учитель.

От неожиданности Мо поперхнулся. Теперь он понял, откуда взялось ощущение чего-то странного, что витало в воздухе. Он засмеялся. Извинился. Засмеялся снова. И пошел назад. Но его вдруг разобрало желание подразнить старушек – он обернулся и спросил:

– А вы случайно не были влюблены в своего отца? Этот вопрос, заданный невинным тоном, произвел эффект разорвавшейся бомбы. Кажется, гробы и те пошатнулись.

– Согласно теории, которую я применяю, – продолжал Мо, – все женщины в детстве испытывали желание спать с отцом.

Он ждал бурной реакции. И она не замедлила последовать. Но возмутилась и пригрозила заколдовать его только одна из сестер, другая же остановила ее и задумчиво сказала:

– Пожалуй, в этом есть доля правды, особенно по отношению к тебе. Ты вечно по утрам, как только мама вставала, норовила залезть к отцу в постель, а он тебя выгонял. Забыла, что ли?

– Ничего подобного! Это ты, хитрющая, как кошка, к нему залезала, и тебя он пинками гнал назад, в нашу кровать. Ты даже иногда пряталась в темноте, чтобы подсмотреть, как он писает! Тебе это ужасно нравилось!

– Врунья! Да ты сама недавно еще мне призналась, что тебе приснилось, будто отец писает во дворе, а ты попыталась сделать как он, стоя, и он засмеялся. Неправда разве?

Мо нарочито медленно, чтобы не упустить ни слова из их перебранки, шел к воротам. Отъезжая от дома по той же грунтовой дороге, он жалел, что не успел увидеть, как сестры разрыдаются. В глубине души они были ему даже симпатичнее, чем другие «клиенты». Он обожал наблюдать такие выяснения застарелых отношений, как будто река в полнолуние прорывала плотину. Признания, разоблачения… Психоанализ действовал как волшебная палочка! Да здравствует обнажающее слово!

В долине он не нашел ничего интересного. Там было всего две-три деревушки, из которых вся молодежь давно разъехалась. Остались только старики со своими гробами, замужние женщины с привязанными за спиной детьми, поля, которые надо обрабатывать, да свиньи, которых надо кормить. Однажды ему почудилось, что счастье близко: это было, когда за прилавком единственной на всю заброшенную деревню лавки он заметил пухленькую девушку лет восемнадцати и остановился понаблюдать за ней. Девушка записала несколько имен в расчетную книгу, наклеила марку на конверт с адресом налоговой инспекции. На вид это была бойкая молодая особа, полная решимости успешно вести свою торговлю. Но надежды Мо скоро испарились: на почти детском личике выделялись выщипанные брови – отпечаток тлетворной моды. Бесплатный сеанс толкования снов обернулся исповедью и морем слез, Девушка оплакивала свой недолгий опыт жизни в городе; она служила в ресторане и заплатила девственностью за то, чтобы остаться, но и это не помогло. Опять осечка! Мо спросил, где туалет, девушка проводила его на второй этаж, указала дверь в грязную кабину и без намека на улыбку, с самым будничным видом вошла вслед за ним. Внутри с жужжанием носился целый рой зеленых мух.

– Помочь вам расстегнуться? – спросила девушка с непринужденностью опытной проститутки.

– Нет, спасибо, – пробормотал оторопевший Мо.

– Я недорого беру, сущие пустяки для такого богатого человека, как вы, профессор.

– Выйдите! – закричал Мо. – Вы сошли с ума! И кто вам сказал, что я профессор?

Она покорно вышла и преспокойно заняла свое место за прилавком. Начни она упрашивать Мо, расписывать, как плохо идут у нее дела, как бедствует семья, или разыгрывать несчастную сироту, еще неизвестно, чем бы закончилась эта комедия.

Мо Непреклонный! Верный рыцарь! Дон Кихот! С именем прекрасной дамы на устах, с ее образом в сердце, под развевающимся знаменем, на котором запечатлен символ грезы, он мчался по ухабам, прочь из долины искушений.

Он еще не доехал до шоссе, но уже слышал нетерпеливые гудки грузовиков. Вдали, посреди грунтовой дороги, перед ветхим деревянным домом, виднелись две черные точки. Велосипед дребезжал, багажник скрипел, руль болтался в руках, а цепь при каждом повороте педалей грозила сорваться. Хоть бы глотнуть воды! Или взять в рот ложечку мороженого! Точки явно перемещались, менялись местами. Впереди длинный подъем. Мо налег на педали, переднее колесо, побуксовав на месте, с натугой двинулось на приступ. О где ты, ледяное лакомство!

Две темные точки на минуту скрылись, потом появились снова, они все так же шевелились, но по мере приближения росли и превратились в двух ведьм, ставших поперек дороги. Едва поняв, что это они, Мо соскочил с велосипеда. Его снова прошиб пот, на этот раз холодный. Никогда еще за все время своей психоаналитической экспедиции он не дышал так тяжко.