Великие перемены

Кроме того, не показаться там для определенных людей означает чуть ли не смерть, в связи с чем возникает такая давка за этими разрешающими записками, что ежегодно на дороге остаются несколько растоптанных претендентов. Образно говоря.

— Семь лет, — сказал Юй Гэнь-цзы, — нужно отстоять, чтобы тебя вознаградили запиской, а потом за нее нужно выложить кругленькую сумму.

В нынешнем году ему, наконец, удалось раздобыть две записки, и так как он знал, что его перси-ковогрудая рвется поехать туда, он решил доставить ей эту радость.

— Но вместо этого у нее в ящике сидит черный простофиля.

И он не смог отказать себе в удовольствии, засмеялся Юй Гэнь-цзы, сообщить даме посредством аппарата для дальних разговоров — после того, как он успокоился — что она теперь лишилась этого удовольствия.

Баба чуть не сошла с ума, захлюпала носом, завыла и даже елейным голосом произнесла несколько слов в машину для дальних разговоров.

— Но ничего у нее не вышло, — взревел Юй Гэнь-цзы. — Теперь со мной поедешь ты! Вот будет потеха.

Вот таким образом мы поехали — в повозке Машин господина Юй Гэнь-цзы — в местечко Зеленые Холмы, чтобы присутствовать там на развлекательном музыкальном представлении «Па-цзи-фань».[48]

Мастера, сочинившего эту историю в песнях и картинах (как впрочем и все остальные, которые предлагают в «Зеленых Холмах»), зовут что-то вроде «Лихой-В-Огне».[49] Для своих сторонников он бог. (Его остальные музыкальные пьесы, как я узнал от одного из посетителей, сказавшему мне это по секрету, смотреть не обязательно. Кто знает одну, знает и все остальные).

Шел дождь. Необозримое количество людей взбиралось на холм, такое же необозримое количество повозок Ма-шин образовало в стороне от развлекательного дома изменяющийся, как в калейдоскопе, жестяной ковер.

Из-за их шума не было слышно даже грома. Водители повозок Ma-шин бурчали сквозь свои маленькие окошки, что остальные Ma-шин обязаны освободить им место, что, однако, случиться не могло — это было ясно и понятно каждому. Тем временем на балкон вверху вышли музыканты, играющие на духовых инструментах, и оглушительно затрубили душераздирающую музыку — похожую на ту, что я услышал в огромном шатре на «Празднике осенней Луны» в Минхэне, правда здесь люди при этом не пьянствовали.

На дамах, прогуливающихся вокруг, были надеты драгоценные украшения из металла, и мне бросилось в глаза, что у большинства из них были чрезмерно большие ноги и благочестивый вид.

— Да! — сказал господин Юй Гэнь-цзы, когда я поделился с ним моими наблюдениями. — Это мероприятие многие считают не развлечением, а скорее молебном, почти церковной службой.

Неторопливые господа вышагивали взад-вперед. Внезапно по толпе пробежал шепот: смотрите, вон там идет живой, настоящий внук мастера «Лихой-В-Огне», который все это придумал.

— Следует ли мне преклонить колени? — спросил я.

— Нет, — ответил господин Юй Гэнь-цзы, — это необязательно. Хотя некоторые попытались проделать это в надежде получить входную бумажку.

Грохот машин достиг предела. Меня очаровал один фокусник: он с безрассудной смелостью встал между потоками жестянок и стал искусно двигать суставами, одновременно посвистывая на маленькой флейте. Я не мог наглядеться на него, но господин Юй Гэнь-цзы сообщил мне, что это не фокусник, а городская ищейка. Он пытался руководить лавиной повозок Ма-шин.

Опять зазвучали гигантские трубы. Накрапывал дождь, фокусник свистел на своей флейте, большеногие дамы вышагивали с благоговейным видом, прогуливающиеся раскрывали чудесные зонтики, везде и всюду кроткое жужжание. Неподалеку продавали зажаренные свиные кишки, наполненные рубленным мясом (я попробовал, оказалось очень вкусно), а на ветру развевались флаги, хотя и мокрые. Это было великолепно. Еще раз прозвучали гигантские трубы. Лавина Ма-шин, наконец, рассосалась, люди исчезли.

— Прекрасно! — сказал я господину Юй Гэнь-цзы. — Я великолепно развлекся. Что будем делать дальше?

Я узнал, что теперь только все и начинается. Это продолжалось, скажу я тебе, семь часов. Дважды нас выпускали наружу, но большую часть времени нужно было сидеть — так же тесно прижавшись друг к другу, как в Летающем Железном Драконе — внутри развлекательного дома. Семь часов прошли, в основном, в темноте. Содержание музыкального представления в песнях и картинках я не понял, хотя актеры старались декламировать громко, но в их декламацию все время вторгалась, я бы сказал, раздольная музыка. Она возникала откуда-то со стороны, и я удивлялся, почему внук Мастера не в состоянии найти способы и средства, чтобы приостановить эту мешающую музыку.

Герой представляемой комедии, сказал господин Юй Гэнь-цзы, будет спасен, это главное в этой истории. Но от чего он, собственно, будет спасен, узнать мне не удалось. Возможно, от долгов, потому что целая группа злобно глядящих людей, большей частью закутанных в одежды коровьего цвета (наверное, купцы или ростовщики) время от времени окружала главного героя, который выступал в довольно-таки рваных облачениях, вероятно, чтобы продемонстрировать свою бедность. Одна черноволосая женщина долгое время бушевала на сцене, но не раздевалась. (Здесь это не принято, сказал господин Юй Гэнь-цзы, это проделывают только в тех развлекательных домах, которые мы с вами посетили позавчера в Минхэне. Между ними имеются определенные отличия.) Пару раз через сцену пронесли на носилках какого-то старика. Он громко причитал, но пел достаточно мощно. Однажды герой послал вверх стрелу, и вниз упала большая птица. Мне это очень понравилось. Несколько танцовщиц к концу пьесы попытались, как мне показалось, слегка взбодрить утомленную публику — это было бы чудом после семи-то часов! Задумано оно было хорошо, но я бы посоветовал внуку увековеченного Мастера в следующий раз подобрать для этой цели более изящных дам. Хотя, возможно, их вид соответствует общепринятому здесь стилю. Больше мне сказать тут нечего. Появился и злой волшебник. У него была бородка клинышком, и стоял он на треугольной скале. Когда волшебник запел, эта скала стала слегка раскачиваться посредством искусного невидимого механизма. Волшебник был явно этим обескуражен, но театральная скала продолжала содрогаться, и волшебник чуть было не свалился вниз. Мне это очень понравилось. Остальным же людям, как мне показалось, — нет, потому что, как только перед сценой опустился огромный занавес, они начали шуметь и буйствовать и учинили страшный грохот, хлопая одной ладонью о другую (вероятно, намекая, что хотят влепить актерам — или самому Мастеру? пощечины), а когда актеры малодушно встали перед занавесом, явно желая попросить прощения, им не дали произнести ни слова. Через некоторое время гнев толпы — должен признаться, не совсем несправедливый — постепенно утих, и все побежали опять есть зажаренные фаршированные свиные кишки.

— Нет, нет, — сказал я господину Юй Гэнь-цзы. — Не беспокойся, пожалуйста. Я очень доволен. И этот опыт пойдет мне на пользу.

Но про себя подумал, что часто я бы сюда не ходил.

48

Гао-дай присутствует на представлении оперы-мистерии Рихарда Вагнера «Парсифаль». — Примеч. пер.

49

«Лихой-В-Огне» — Рихард Вагнер. — Примеч. пер.