Страница 24 из 35
Шувалов же тем временем подъезжал к Казанскому собору – главному и особо почитаемому тогда в городе храму. В нем часто молились и цари, и придворные. Не пройдет и 5 лет, как здесь развернутся исторические события: сразу же после переворота в июне 1762 года гвардия и толпы восторженного народа будут возле Казанского собора присягать новой императрице Екатерине II. Но об этом Иван Иванович еще не ведал. Его роскошная карета споро двигалась вдоль липовой аллеи, которая тянулась от самой границы Невского у Аничкова моста до эспланады Адмиралтейской крепости.
Эта аллея была истинным украшением главной столичной улицы. Ее хорошо видно на другой «моментальной фотографии» Невского проспекта – на гравюре Махаева «Вид Невского проспекта со стороны Полицейского моста». Напротив православного Казанского собора, на другой стороне Невского, видна лютеранская Петер-кирхе, а поблизости стоит и голландская церковь. Здесь начинались поселения иностранцев – купцов, ремесленников, моряков. Без них Петербург того времени представить трудно – с самого своего рождения город был космополитичен и пестр, на его улицах всегда звучала речь многих народов.
У самого Полицейского моста, одного из первых мостов Петербурга, изящной зеленой шкатулкой красовался особняк Строгановых. Не без зависти посматривал на него через зеркальное окно кареты Иван Иванович. Хотя дворец самого Шувалова тоже строил мастер незаурядный – Савва Чевакинский, но со строителем строгановского сравняться он не мог, ведь последний был возведен самим Варфоломеем Варфоломеевичем – так звали в России Франческо Бартоломео Растрелли…
Карета Шувалова переехала через Полицейский мост, и Иван Иванович легко выпрыгнул из нее у подъезда Зимнего дворца. Именно здесь, на берегу Мойки, располагался временный деревянный дворец государыни. Он был поспешно сооружен Растрелли в 1755 году, на время перестройки и расширения основного здания Зимнего дворца на берегу Невы. Деревянный Зимний тянулся вдоль Невского, поворачивая на берег Мойки, в нем располагались жилые помещения, кухни, а также придворный театр.
Государыня уже ждала своего Ванечку в его внутренних покоях, и вскоре они уже вдвоем сели в карету и отправились к Дворцовой площади, чтобы посмотреть, как идут дела у Варфоломея Варфоломеевича. Имя архитектора Растрелли было тогда самым громким и славным. Впрочем, история показала, что и позже оно не потускнело, став истинным и прекрасным символом елизаветинской эпохи. Именно Растрелли мир обязан шедеврами, без которых ныне невозможно представить «блистательный Петербург» последующих времен: это дворцы Строганова и Воронцова, Смольный собор, Зимний, Екатерининский в Царском Селе, Большой Петергофский дворец и многое другое.
Императрица и Шувалов вышли из кареты у строящегося Зимнего дворца, где их уже поджидал Растрелли. Он повел дорогих гостей по высокому помосту, тянувшемуся вдоль стен дворца. Впрочем, никакого дворца в том 1757-м еще и не было. На месте нынешнего, привычного всем здания Зимнего находились постройки, часть которых разбирали солдаты, а часть перестраивали и надстраивали сотни каменщиков и их помощников. Примерно в эти годы была определена высота Зимнего – 22 метра, и с тех пор больше 100 лет в Петербурге категорически запрещалось строить здания выше этого «ординара».
Всем было известно, что Растрелли строил быстро, но в одном всегда оставался непреклонен – ради скорости технологию не нарушать! Возможно, в тот день, когда Елизавета и Шувалов приехали посмотреть на стройку, он как раз и объяснял им, почему столь медленно, на взгляд непосвященного, растут стены нового дворца. Он, вероятно, говорил, что в день можно класть лишь один ряд кирпичей, ибо «всякий кирпич, в дело положенный, будет на воздухе с известью связываться двадцать четыре часа… тогда ж и крепость свою с удобным просыханием получит, все неполности в заливке видны будут, а когда в один день многие ряды сделаны будут, тогда не видно будет, хотя где и худо кладено, а просыхание и крепость на много лет не поспеют». Вероятно, именно в этой, продуманной до мелочей, неспешности и таился великий секрет старых мастеров: ведь здания их не разрушили ни время, ни снаряды – они стоят до сих пор, поражая своей несокрушимой, истинно вечной прочностью! Государыня же, наверное, посмотрела, повздыхала, поморщила носик – очень уж ей хотелось поскорее получить новый дворец! Но, к счастью, с Мастером она не спорила, зная, что строит он на века, «для одной славы Всероссийской империи». По крайней мере, так Елизавета писала в одном из своих указов в 1757 году. Правда, ей, бедняжке, так и не было суждено устроить новоселье в каменном роскошестве Зимнего. Елизавета умерла 25 декабря 1761 года в старом деревянном дворце на Невском проспекте, а в новый следующей весной вселился уже новый император, Петр III, правда, очень ненадолго…
Впрочем, в тот октябрьский день 1757-го Елизавета не слишком горевала о недостроенных стенах Зимнего. Дворцов у нее хватало. Государыня же всегда отличалась непоседливостью и любила внезапно переезжать из одного места в другое. Вот и сейчас, крикнув лейб-кучеру Вожжинскому, чтобы вез ее в Царское, она стала подумывать, а не махнуть ли им в Петергоф! Там Растрелли уже возвел великолепный, удобный Большой дворец, над которым золотом сияли купола церкви, да невиданный трехглавый орел – это был умышленный прием, ведь орел над дворцом «работал» флюгером и с любой точки наблюдения должен был оставаться двуглавым.
Впрочем, Шувалов быстро отговорил государыню ехать – в Петергофе все закрыто на зиму, холодно, а в Царском их ждут, и главное – там назначен бал! А это слово для императрицы-кокетки было поистине волшебным. Она лишь на секунду забыла, что больше всего на свете любила балы и маскарады, на которых ей не было равных ни в красоте нарядов, ни в пышности украшений. И карета императрицы, окруженная конной охраной, довольно скоро выехала за городскую черту.
Петербург кончался у Аничкова моста, где была застава, или так называемая «Первая рогатка» (шлагбаум). Вторая (Средняя) рогатка находилась на месте современной площади Победы на Московском проспекте. Там же стоял первый путевой дворец Елизаветы. Здесь она обычно отдыхала перед тем, как пуститься в стремительную скачку к Москве. По пути в старую столицу выстроили еще 20 путевых дворцов, в которых для государыни предусмотрели все удобства и удовольствия.
Но на этот раз карета промчалась мимо дворца прямо к Пулковской горе. Когда лошади въехали наверх, путникам открылась сказочная картина: впереди, в лучах заходящего солнца среди осенних лесов и полей сверкал золотой чертог – Царскосельский Екатерининский дворец. Как писал сам Растрелли, «капители колонн, фронтоны и наличники окон, равно как и столпы, поддерживающие балконы, а также статуи верхней балюстрады дворца – все было вызолочено». Золотом покрыты были не только купола церкви, но и элементы стоящих в саду павильонов (главным из них был Эрмитаж), и даже будки часовых. Дворцу, как пошутил, глядя на шедевр Растрелли, гость Елизаветы – иностранный дипломат, не хватало только одного – футляра, чтобы на века сохранить эту жемчужину. А ведь совсем недавно здесь стоял скромный дворец матери Елизаветы, императрицы Екатерины I. С этим местом у государыни были связаны самые теплые детские воспоминания летнего времяпровождения среди уютных перелесков и холмов Сарской мызы, ставшей благодаря архитектурному «метаморфозису» Растрелли знаменитым Царским Селом. С Пулковских высот было видно, что к дворцу тянутся десятки экипажей – на бал едут гости…
Не пройдет и пары часов, как все приглашенные заполнят анфиладу приемных – «антикамор» Екатерининского дворца, с их живописными плафонами, наборными паркетами, позолоченной резьбой, орнаментами, нарядной голубизной голландских изразцовых печей. Гости будут любоваться дивными вещами Китайской комнаты, завороженно смотреть на необыкновенной красоты панели Янтарной комнаты – истинного чуда света. А затем слуги раскроют золоченые двери Большого зала и нарядная толпа начнет вливаться в его сверкающий простор, располагаясь вдоль стен.