Страница 23 из 35
Шувалов любил «мешать дело с бездельем». Пока его одевали и завивали, он разговаривал с приехавшим к нему Михайлой Васильевичем Ломоносовым об издании в Академии наук новой грамматики русского языка, которую Ломоносов все никак не мог закончить – отвлекали опыты, проводимые им в недавно построенной на Васильевском острове химической лаборатории. Надо сказать, что Шувалов и Ломоносов были друзьями, несмотря на то, что их разделяли бездна лет, несходство в образе жизни, статусе и темпераменте. Их связывала дружба, основанная на просвещенном патриотизме, на казавшихся им вечными и неизменными ценностях: вере в знания, талант, науку, неограниченные возможности просвещенного ума, способного на благо России изменить мир и самою ленивую природу русского человека.
И многое им удалось. Тогда было время необыкновенного оптимизма. Казалась, что страна усилием царя Петра вышла из тьмы Средневековья и светлый путь Просвещения свободно расстилается перед нею. Нужно только не уставать учиться.
Чтобы понять интересы и пристрастия такой личности, как Иван Шувалов, нам следовало бы пройти по анфиладе залов его роскошного дворца – на стенах висели полотна Рубенса, Тициана, Тинторетто, Веласкеса (позже сокровища Шувалова составили основу коллекции Эрмитажа), рядом стояли редчайшие антики, скульптура из Европы, редкостная мебель, не менее впечатляющей была и его огромная библиотека. Да и все остальное в доме Шувалова было необыкновенно изящно и изысканно, так же как речь и манеры самого хозяина – человека тонкого, умного, образованного…
Многие обстоятельства благоприятствовали становлению культурного феномена Петербурга в то время: близость к Европе, культурные запросы и интересы императрицы и двора, общий космополитический дух Петербурга – города, широко открытого для контактов с Западом. Да и сам Иван Иванович немало сделал для культуры своего времени. Вообще нужно признать большим счастьем для России то обстоятельство, что в течение 15 лет из всего времени царствования императрицы Елизаветы ее фаворитом был образованный и гуманный Шувалов. Благодаря своему влиянию ему удалось «пробить» многие бюрократические препоны и открыть Московский университет, а также создать Академию художеств в Петербурге.
Собственно говоря, приблизительно в тот момент, когда Шувалова завивали и пудрили перед двумя высокими приемами (то есть в том же 1757-м), в его дворце, едва ли не за соседней стеной, уже начала свою работу «Академия трех знатнейших художеств» – живописи, архитектуры и скульптуры. Шувалов выписал из-за границы преподавателей для первых ее учеников, всячески заботился об их содержании, считая, что не происхождение, а талант является главным критерием отбора юношей для обучения. Еще долго Академия «жила» в доме Шувалова – лишь в 1764-м архитектор А.Ф. Кокоринов начнет возводить монументальное, дошедшее до наших дней здание Академии художеств, стоящее на берегах Невы (хотя планы ее строительства были разработаны еще при Шувалове).
Так получилось, что это место – современная Университетская набережная Васильевского острова, как и ее продолжение – Николаевская (ныне набережная Лейтенанта Шмидта), стали при Елизавете подлинными «набережными русской культуры и науки». В самом деле: на Университетской, у самой стрелки Васильевского острова, уже с 1727 года в Кунсткамере и бывшем дворце царицы Прасковьи Федоровны разместилась Санкт-Петербургская Академия наук с ее гимназией и академическим университетом. Но именно елизаветинский период Академии стал решающим временем в истории и судьбе русской науки. Этот новый для России институт, не так уж и давно перенесенный Петром I с Запада, при дочери великого реформатора окончательно прижился, пустил корни.
С этой набережной отправлялись научные экспедиции по всему миру, здесь собирались уникальные коллекции, делались выдающиеся открытия, работали незаурядные ученые и исследователи. На елизаветинское время пришелся расцвет гения Ломоносова, который и для Ивана Шувалова, и для многих других просвещенных людей стал символом успеха русского человека в науке. Напомним: в 1728 году в Кунсткамере открылась первая библиотека России, рядом разместились коллекции первого русского музея, а спустя годы из него, как из кокона, вышли несколько, ставших теперь всемирно знаменитыми, музеев: Этнографический им. Петра Великого, Зоологический, Ботанический, Минералогический. Еще дальше по набережной, в Меншиковском дворце (в котором в 1732-м открылся Шляхетный кадетский корпус для малолетних дворян), при Елизавете Петровне возник очаг русского драматического искусства. Здесь преподавал первый русский драматург А.П. Сумароков, здесь силами кадетов была поставлена первая русская драма «Хорев», сюда в 1752 году определили актеров труппы ярославского купца Федора Волкова. И, наконец, здесь же, на набережной, неподалеку от Шляхетного корпуса, в Головкинском доме, по указу императрицы Елизаветы от 30 августа 1756 года открылся «Русский для представления трагедий и комедий театр» под руководством Сумарокова и Волкова – первый публичный («для народа за деньги») драматический театр. Это была выдающаяся победа культуры!
А еще дальше, вниз по набережной Васильевского острова, в 1751-м открылся Морской шляхетный кадетский корпус, ставший позже Морской академией. Отсюда, с причала, где ныне стоит памятник Крузенштерну, уходили в море все выдающиеся русские мореплаватели и адмиралы: от Чирикова до Врангеля, от Ушакова до Макарова…
Тем временем Иван Иванович Шувалов все еще был дома, но уже совсем был готов ехать к императрице. Он простился с Ломоносовым, пообещав непременно на днях вместе с государыней заехать в его дом на Фонтанке, дабы посмотреть в мозаичной мастерской Михайлы Васильевича огромную мозаику «Полтавская баталия», потом взял трость с золотым набалдашником и велел подать экипаж. Спустя несколько минут роскошная золоченая карета первого кавалера императорского двора выехала на Невский проспект…
В 1757 году Петербургу исполнилось 54 года – возраст для города детский, но люди, помнившие петровские времена, уже с трудом узнавали в шумном елизаветинском Петербурге некогда скромный петровский «Парадиз». Иван Иванович, родившийся в 1727-м, его, естественно, помнить не мог и «застал» столицу уже в то время, когда ее вовсю перестраивали на новый лад.
Тогда уже прошли те времена, когда процветание города зависело лишь от воли самодержца. Известно, что Петр I для поддержания экономики новой столицы фактически перекрыл внешнюю торговлю через Архангельск и другие порты России, в результате чего Петербург имел исключительные экономические привилегии. Здесь брали меньшие, чем в других городах, налоги и пошлины, и более того, по всей стране запретили каменное строительство – лишь бы рос и хорошел каменный Петербург. Ко времени же прихода к власти Елизаветы Петровны тепличные условия для столицы сохранять уже не требовалось – благоприятная среда для развития экономики в городе уже успела сложиться.
Сюда со всей страны тянулись партии рабочих, в особенности же строителей – работать на стройках Петербурга стало выгодно. Преобразился и весь окружавший Петербург и прежде довольно глухой северо-запад страны. Как мощный магнит, притягивающий железную крошку, Петербург тянул к себе население Новгородской, Псковской, Олонецкой губерний. Разнообразные потребности столицы (от овощей до сырья для мануфактур) перестраивали экономику этих земель, под воздействием Петербурга менялись направления дорог, товарные и людские потоки. Тысячи возов с продовольствием, фуражом, лесом и строительными материалами пересекали границу города. Сотни барок, лодок и плотов входили в его каналы и реки, так что отыскать им место для швартовки у берега становилось все большей проблемой. Исполнилась и заветная мечта царя Петра – созданный его волей город стал крупнейшим на Балтике портом, перевалочной базой на пути с Запада на Восток. Сотни кораблей под флагами всех стран Европы толпились у пристаней порта, расположенного на стрелке Васильевского острова и вдоль берегов Малой Невы.