Неистовое сердце

– Проклятье, – выругался Джадд, ударяя ладонью по столу.

Кой черт его дернул произнести эти слова, нарочно, чтобы причинить ей боль? Это ведь даже и не совсем правда. Конечно, поначалу Том был расстроен стремительным отъездом внучки, но, узнав, что она поехала к Лоретте, он счел, что, возможно, это даже к лучшему: Джинджер необходимо было покинуть «Островок спокойствия», чтобы посмотреть, какие еще перспективы может предложить ей мир. Том был доволен, что Джинджер поживет у Лоретты и что та окажет на нее влияние как женщина. Старик всегда беспокоился, что его внучка растет и развивается в обществе одних мужчин. Он был доволен даже тогда, когда Джинджер написала ему и сообщила о своем решении посещать школу мод и стать консультантом по моде. Ведь, останься она на ферме, она никогда не смогла бы этим заняться.

Чего Джадд просто не мог понять, так это почему, черт побери, ему понадобилось вбивать клин между Джинджер и собой.

Джинджер подошла к окну в своей спальне; грозовые тучи казались ей отражением ее беспокойных мыслей. Будь он проклят… будь проклят Джадд Бишоп, заставивший ее лицом к лицу столкнуться с тем, что до сих пор, с самого возвращения на ферму, было спрятано в ее сердце! Вина – какая это тяжелая ноша! Она никогда не простит себе нелепый выбор, который сделала много лет назад, и никогда не простит Джадду – ведь именно он побудил ее сделать такой выбор.

Шесть лет назад было легко принять решение и уехать из «Островка спокойствия». В то время казалось, что это единственный выход. Она бросила деда на волне эмоций, считая, что он ее предал, что старика оторвали от нее, и не кто иной, как Джадд.

Она решила уехать после того, как подслушала разговор между Джаддом и дедушкой. Мужчины сидели на крыльце – так они делали каждый вечер после ужина. Джинджер слушала их разговор, стоя в дверном проеме, они не знали, что она там. Они говорили об урожае, смеясь и обмениваясь впечатлениями прошедшего дня. Постороннему их разговор показался бы странным и загадочным или даже зашифрованным, потому что они понимали друг друга с полуслова, понимали даже без слов. Так могут беседовать только очень близкие люди. После особенно долгой паузы дедушка Джинджер наклонился и дотронулся до плеча Джадда.

– Я рад, что ты здесь, Джадд. Ты заполнил пустоту.

Эта фраза поразила Джинджер в самое сердце. Какая бы там пустота ни была у деда, ее заполнил Джадд. Ее, Джинджер, было недостаточно, и вдруг она почувствовала себя ужасно одинокой. Ее связь с дедом как бы прервалась. В ту же ночь она собрала свои вещи.

Теперь, после долгих лет, она смотрела на это немного по-другому. Она вела себя и чувствовала как обиженный ребенок, который убегает из дома.

Я их накажу. Так им и надо, пусть теперь тоскуют без меня, пусть умоляют меня вернуться… Обычные детские обиды, детское желание отомстить…

Но сегодняшние слова Джадда заставили ее осознать, какой эгоисткой она была. Она причинила боль деду, и теперь уже нет возможности загладить вину. Ее не было здесь, когда у дедушки случился сердечный приступ, она не проводила его в последний путь. Это было наказание за ее ребячество.

Тут молния пронзила небо, волосы на ее голове зашевелились, и она отошла от окна. Чуть ли не сразу прогремел гром, и Джинджер судорожно закрыла руками уши. Спазм сжал горло. Было трудно глотать.

«Это нелепо, – думала она, вышагивая по комнате, сердце бешено колотилось в груди. – Я взрослая, глупо бояться грозы». Но, как она себя ни убеждала, страх не отступал. Спуститься к Джадду? Это ей совсем не улыбалось, но еще сильнее не хотелось оставаться в комнате наверху одной.

Когда Джинджер появилась на кухне, Джадд как раз заканчивал убирать посуду.

– Я думал, долго ли ты сможешь выдержать, прежде чем снова сюда придешь, – сказал он, ставя последнюю тарелку в посудомоечную машину.

Она покраснела: ей не нравилось, что он знал ее слабость.

– Может, это подходящий случай поговорить о курах?

– Хорошо. – Он стал выдвигать стул из-за стола.

– Почему бы нам не пойти в кабинет, – предложила Джинджер, думая о плотных темных шторах на подкладке, висящих на окнах в той комнате.

– Хорошо, – снова согласился он; легкая улыбка промелькнула в его глазах, сообщая ей, что он знает, почему она хочет пойти именно в ту комнату.

Стоило им войти в кабинет, как Джинджер пожалела об этом. Это была единственная комната, в которую она не заходила после приезда. Она знала: из всех комнат дома именно в этой ощутимей всего присутствовал дух деда. Он проявлялся во всем – от большого дубового письменного стола, который дед купил много лет назад на аукционе, до слабого, но оставшегося аромата его трубки. Ей казалось, что дедушка вошел с ними вместе и сел на вращающийся стул за столом.

И как же возмутилась Джинджер, когда на дедов стул сел Джадд!

– Ты что, другого места не нашел? – раздраженно спросила она.

Джадд изучал ее целую минуту, потом пожал плечами и пересел на один из двух стульев с прямыми спинками, стоящих перед рабочим столом.

Джинджер медленно обошла комнату, касаясь руками вещей, которые, она знала, были дороги ее дедушке. На встроенных книжных полках стояли книги по сельскому хозяйству, фотографии в рамках и памятные предметы. Глиняная пепельница, вылепленная ею в третьем классе художественной школы, цветок из поделочной бумаги, все вещи, которые она когда-то делала ему в подарок, стояли на видных местах на полках. Воспоминания о дедушке нахлынули на нее, принеся с собой горе, которое Джинджер еще только начинала осознавать.

– Почему не может быть так, чтобы, когда кто-то умрет, у оставшихся стирались бы все воспоминания?

В ее голосе слышались слезы, которые она сдерживала все это время, с тех пор как узнала о смерти дедушки. Вплоть до этой минуты реальность его смерти по-настоящему не доходила до нее, лишь сейчас Джинджер с ужасом осознала, что деда не будет больше никогда.

Она почувствовала, что Джадд подошел и остановился позади нее.

– Ты тоскуешь по нему, – мягко сказал он.

Джинджер повернулась лицом к Джадду, горе сопровождалось таким накалом эмоций, что ей стало страшно.

– Конечно, тоскую! – воскликнула она, выпустив на волю то чувство, которое сумела вычленить из вихря эмоций, – ярость. – Я любила его, но что ты знаешь об этом? Ты-то не любил его: все, что ты хотел, – это заполучить ферму.

– Ах ты, дрянь! – грубо сказал Джадд, прижав ее спиной к книжным полкам. – Избалованная, бессердечная девчонка! Ты думаешь, только ты страдаешь? Только ты любишь? А тебе не приходит в голову, что твоего деда мог любить и кто-то другой?

Джинджер посмотрела в его глаза, сверкавшие яростью. Но за яростью Джинджер увидела глубокое страдание, и это противоречило всему, что она думала о нем. Она не хотела этого замечать, не хотела признавать, что Джадд любит ее дедушку и горюет о нем. Не хотела считать Джадда таким человечным.

Подавляя рвущийся наружу крик, она оттолкнула его: ей нужно было убежать. В смятении Джинджер вылетела из дома, не обращая внимания на грозу, которая сейчас была в самом разгаре.