Страница 15 из 32
Дальше все как в тумане. Я устала, в голове все смешалось, я была в том состоянии, когда сам себя не узнаешь, что-то наплывает, потом исчезает, как будто спишь на ходу. Помню, что я подняла Изабель с пола и содрогнулась, такой она была невесомой. Как ребенок, с тонкими косточками и податливым мягким телом. Затем я везла ее на тележке, пугаясь каждого встречного: казалось, все пялятся на платье Изабель и думают только о том, как бы половчее его стянуть. Потом я стояла в длинной очереди перед воротами Центра Трансформации, и, когда подошла моя очередь, я получила от официального лица положенную плату. В его лазах я прочла преувеличенный интерес к платью, а в его голове явно завертелись грязные мыслишки. Зажав в кулаке деньги, я сказала ему, что готова оставить Изабель в таком виде, если он обещает мне сжечь ее в этом платье. Он, понятное дело, согласился, подмигнув мне с грубоватым заговорщицким видом. Но сдержал ли он слово — это еще большой вопрос. Полагаю, что не сдержал, — гак что я стараюсь гнать от себя эти дурные мысли…
Покинув Центр Трансформации, я какое-то время, видимо, блуждала по улицам, мало что соображая, ничего не видя перед собой. Позже я уснула на каком-то крыльце, но после сна легче мне не стало, скорее наоборот. Я подумала, не вернуться ли мне домой, но поняла, что еще не готова. Сама мысль оказаться одной в пустой квартире, где мне нечем себя занять, приводила меня в ужас. Еще пару часов на свежем воздухе — и, возможно, приду в себя, подумала я. Тут я наконец очнулась, увидела, где я, и вдруг до меня дошло, что нет моей тележки. «Пуповина» по-прежнему была обмотана вокруг моей талии, но тележка сгинула. Я сбегала в конец улицы и обратно, заглянула во все подворотни — пустые хлопоты! Либо я забыла ее в крематории, либо ее у меня увели, пока я спала. Хороша же я была, что даже не могла сообразить, как это произошло. Ведь всё так просто. Ненадолго потеряла внимание, утратила бдительность и оказалась у разбитого корыта. Эта тележка была моим куском хлеба, и вот пожалуйста. Уж лучше сразу взять острую бритву и полоснуть по горлу.
В общем, жуть. Но самое забавное, что я не сильно расстроилась. Объективно, потеря тележки — катастрофа, но это дало мне то, о чем я втайне давно мечтала: серьезную причину уйти из мусорщиков. Я продолжала этим заниматься ради Изабель, но теперь, когда она умерла, я не могла себе представить, что вернусь к этому занятию. Мусорная эпопея была частью жизни, которая осталась в прошлом, у меня появился шанс открыть чистую страницу, заняться наконец чем-то стоящим.
Не теряя времени, я отправилась к специалисту по подделыванию документов в пятой избирательной зоне и продала ему свою лицензию мусорщика за тринадцать глотов. Этих денег мне должно было хватить на две-три недели, но я не собиралась останавливаться. Я вернулась в квартиру, полная радужных планов, прикидывая в уме, сколько я смогу выручить, продав оставшуюся домашнюю утварь. Всю ночь я собирала вещи и складывала посреди комнаты. Я прочесала стенные шкафы, вывалила все из выдвижных ящиков комода, а около пяти утра неожиданно обнаружила под половицами маленький клад: серебряные нож и вилка, Библия с золотым обрезом и кошелек с сорока восемью глотами мелочью. Весь следующий день, набив чемодан, я относила вещи Агенту По Восстановлению Качества, затем возвращалась за новой порцией и оттаскивала другому агенту. В результате набралось три сотни глотов (почти треть этой суммы пришлась на нож и вилку), добрых полгода безбедной жизни. В моих обстоятельствах это была фантастика. Я себе казалась богачкой, властелином мира.
Моя эйфория длилась недолго. Обессиленная после всех этих ходок с тяжелым чемоданом, я завалилась спать под угро, а уже на рассвете меня разбудил громкий стук в дверь. Я почему-то сразу сообразила, в чем дело, и успела подумать: «Только бы не убили». Я даже не успела подняться. Налетчики выбили входную дверь и ввалились в квартиру с дубинками и палками. Их было трое, двоих крепышей я сразу узнала: Гундерсоны, наши нижние соседи. Новости распространяются быстро. Двух дней не прошло, как умерла Изабель, а они уже тут как тут!
— Сучи ножками, подруга, — обратился ко мне один из братьев. — Сходи проветрись. Только без шума, если не хочешь, чтобы тебе сделали бобо.
От обиды хотелось завыть.
— Дайте мне только собрать сумку, — сказала я, вылезая из-под одеял.
Свой гаев я запрятала подальше, прекрасно понимая: один мой неверный жест — и они пустят в ход дубинки.
— Ладно, — сказал второй. — Три минуты, одна сумка. Бери свое тряпье и проваливай.
Мне несказанно повезло: ночью сильно похолодало, и я легла спать одетая. Это избавило меня от постыдной необходимости одеваться в их присутствии, но, что гораздо важнее, это спасло мне жизнь благодаря трем сотням глотов в карманах брюк. В ясновидение я не верю, но я как будто наперед знала, к чему идет дело. Головорезы внимательно смотрели, что я кладу в рюкзак, однако ни одному из них не пришло в башку, что при мне могут быть деньги, и немалые. Я убралась восвояси и дунула с лестницы, прыгая через две ступеньки. Внизу я на секунду остановилась перевести дыхание, а затем толкнула парадную дверь. В лицо точно доской ударило. Ледяной ветер бесновался, врезаясь в стены домов, швыряя предметы с яростью безумца, впиваясь в кожу острыми иголками. Я прожила в этом городе больше года, и что же? У меня были деньги, но ни работы, ни своего угла. После всех передряг надо было начинать с нуля.
Если ты думаешь, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется, то ты ошибаешься. Войти еще не значит выйти. Вход и выход — это не одно и то же, и нет никакой гарантии, что дверь, через которую ты только что вошла, окажется на месте, когда ты через секунду обернешься. Так обстоят дела в нашем городе. Каждый раз, когда тебе кажется, что ты знаешь ответ, вдруг выясняется, что сам вопрос бессмыслен.
Несколько недель я делала попытки отсюда выбраться. Поначалу просматривались разные возможности вернуться домой, и, так как деньги у меня были, я считала, что это не составит труда. Разумеется, я ошибалась, но признаться себе в этом решилась далеко не сразу. Сюда я приплыла на иностранном судне, выполнявшем благотворительную миссию, и логика подсказывала, что с таким же успехом я могу воспользоваться им еще раз. С этой целью я отправилась в гавань, готовая подкупить чиновника, который составляет списки пассажиров. Вот только на рейде не оказалось ни одного теплохода, ни одной рыбацкой шхуны, а ведь еще месяц назад их было полно! Береговая линия кишмя кишела рабочими, в основном мужчинами, их было невозможно сосчитать. Одни разгружали машины с мусором, другие таскали к воде кирпичи и камни, третьи складывали из них что-то вроде гигантской стены или форта. С вышек вооруженные полицейские наблюдали за строительством. Это был сущий содом: тарахтели дизели, рабочие сновали, как муравьи, кричали прорабы. Оказалось, это будущая Морская Стена, грандиозный проект, затеянный новым кабинетом. Вообще правительства у нас меняются так часто, что за этим трудно уследить; я, например, впервые услышала об очередном перевороте. Когда я поинтересовалась, зачем нужна Морская Стена, в ответ услышала, что она обезопасит нас в будущей войне.
— Угроза иностранного вторжения нарастает с каждым днем, — сказал мне незнакомец, — и наша обязанность как граждан защитить свою родину. Благодаря мудрости Такого-то (тут он назвал имя нового лидера) в ход пошел строительный мусор, и теперь тысячи безработных получили свой шанс.
— Сколько же им платят? — спросила я.
— Нисколько, — был мне ответ. — Раз в день они получают горячую пищу. Ну и крышу над головой. Записаться не желаешь?
— Нет, спасибо. У меня дела.
— Подумай, можешь не спешить, — сказал он. — Правительство рассчитывает, что за пятьдесят лет мы управимся.
— Надеюсь, — сказала я. — А уехать отсюда, пока вы строите, как-то можно?
— Пустой номер. — Он помотал головой. — В гавань никого не впускают, а раз корабли не заходят, то они и не уходят.