Рассвет

Когда бы он не заговаривал о своей матери, его лицо светлело. Та ли это пожилая женщина, которая встретила меня с ледяными глазами и обжигающими словами?

Раздался стук в дверь, и появилась миссис Бостон.

– О, – сказала она, – я не знала, что вы здесь, мистер Катлер.

– Все в порядке, миссис Бостон, я как раз собирался уходить.

– Я пришла, чтобы узнать, хочет ли уже Евгения поесть что-нибудь.

– Евгения? Да, верно. Я уже успел забыть твое настоящее имя, – улыбнулся он.

– Я ненавижу его, – закричала я, – я не хочу менять свое имя.

– Конечно, ты не хочешь, – сказал он. Я облегченно вздохнула, пока он не добавил: – Сейчас. Но я уверен, что через некоторое время мама убедит тебя. Тем или иным путем она обычно заставляет людей понять, что к лучшему.

– Я не стану менять свое имя, – настаивала я.

– Посмотрим, – ответил он, очевидно, неубежденный. Он оглядел комнату. – Ты нуждаешься в чем-нибудь?

Нуждаюсь в чем-нибудь? Да. Я нуждаюсь в том, чтобы вернуться в свою прежнюю семью. Я нуждаюсь в людях, которые действительно любят меня и действительно заботятся обо мне и которые не смотрят на меня как на немытую и грязную личность, способную заразить их самих и их драгоценный мир. Я нуждаюсь в том, чтобы спать там, где спит моя семья, и если женщина наверху является моей настоящей матерью, я нуждаюсь в том, чтобы она обращалась со мной, как со своей настоящей дочерью, а не принимала докторов и лекарства перед тем, как увидеть меня.

Я хотела вернуться туда, где вещи были такими плохими, какими они и выглядели. Я нуждалась в том, чтобы слышать голос Джимми и иметь возможность окликнуть его в темноте и разделить с ним мои страхи и надежды. Я нуждалась в том, чтобы моя маленькая сестренка звала меня, и я нуждалась в том, милом папе, который приходит и приветствует меня, обнимая и целуя – а не в том отце, который стоит в дверях и говорит мне, что я должна сменить свое имя.

Но не было смысла говорить обо всем этом моему подлинному отцу. Я не думаю, чтобы он понял.

– Нет, – ответила я.

– О'кей, тогда ты должна пойти с миссис Бостон и поесть что-нибудь. Проведите ее прямо туда, миссис Бостон, – сказал он, выходя. Потом он обернулся ко мне: – Скоро я снова поговорю с тобой.

– Я не голодна, – повторила я, как только он ушел.

– Вы должны что-нибудь поесть, детка, – убеждала она. – И вы должны это сделать сейчас. У нас тут расписание на все. Миссис Катлер… она тут управляет хлыстом.

Я понимала, что она не оставит меня в покое, поэтому я встала и последовала на кухню. Когда мы достигли лестницы, я посмотрела наверх. Моя настоящая мать была где-то там, в своей комнате, и еще не в состоянии повидаться со мной. Сама эта мысль звучала так, словно я была монстром с когтями и клешнями. Какой она окажется, когда мы наконец встретимся? Будет ли она более любящей и вдумчивой, чем моя бабушка? Будет ли она настаивать на том, чтобы я немедленно была переведена наверх, чтобы я могла быть ближе к ней?

– Идемте же, – торопила миссис Бостон, видя, что я остановилась.

– Миссис Бостон, – сказала я, все еще глядя на лестницу, – если вы называете мою бабушку «миссис Катлер», то как вы называете мою мать? Никто не путается?

– Никто не путается.

– Почему?

Она взглянула наверх, чтобы быть уверенной, что никого нет поблизости, чтобы подслушать нас. Потом наклонилась ко мне и прошептала:

– Ее называют «маленькой миссис Катлер». А теперь, пойдемте. Нам предстоит еще многое сделать.

Кухня мне показалась сущим бедламом.[14] Официанты и официантки, обслуживающие гостей в столовой, стояли в очередь перед длинным столом, чтобы наполнить свои подносы тарелками с едой.

Еда была деликатесной, но миссис Бостон стояла за мной, нетерпеливо ожидая, пока я закончу. Как только я встала из-за стола, мы вышли, чтобы встретиться с мистером Стенли.

Это был стройный мужчина лет пятидесяти с редкими каштановыми волосами, узким лицом, маленькими глазками и длинным ртом. Было что-то птичье в его облике и в его порывистых, коротких движениях. Он стоял, держа руки перед собой, и разглядывал меня.

– Хм, – он вскинул голову, – ей может подойти старая форма Агаты.

Я хотела получить старую форму Агаты даже меньше, чем хотела получить ее работу, но мистер Стенли был очень энергичен и не собирался вести какие-то разговоры. Он отыскал эту форму, нашел мне пару белых туфель моего размера и белые носки и передал мне все это, словно я вступала в армию. Я даже должна была расписаться за все.

– Если кто-либо, кем бы он ни был, портит что-то, он платит за это, – предупредил он, – если что-то пропадает, тоже платят. Из этого отеля вещи не должны уходить так легко, как это бывает в других. Это для порядка, – с гордостью сказал он. – Когда вы придете сюда утром, вы отправитесь в восточное крыло вместе с Сисси.

– Вы знаете, как отсюда вернуться в вашу комнату? – спросила миссис Бостон, когда мы вышли. Я кивнула. – О'кей, тогда мы увидимся утром.

Я посмотрела ей вслед и отправилась назад. Дойдя до старого крыла, я остановилась у гостиной и вошла в нее, чтобы рассмотреть семейные фотографии на камине. Здесь была Клэр Сю, когда она была маленькой девочкой, и здесь был Филип, стоящий вместе с ней перед одной из смотровых площадок. Я нашла фотографию Филипа и нашей матери, которую я уже видела мельком, но как раз? когда я потянулась к ней, чтобы придвинуть поближе, в дверях появилась моя бабушка. Я отскочила, когда она заговорила.

– На твоем месте, Евгения, я бы хорошо отдохнула этой ночью, – сказала она, переводя взгляд с меня на фотографии. – Ты должна подготовиться к ежедневному распорядку.

Я быстро поставила фотографию обратно.

– Я говорила вам, что мое имя Дон.

Я не стала ждать, когда она ответит. Я поспешила прочь в мою маленькую комнату и захлопнула за собой дверь. Я стояла там и прислушивалась, не последовала ли она за мной, но не услышала никаких шагов. Тогда я перевела дух и повернулась к своему маленькому чемодану.

Я вынула из него фотографию мамы, когда она была молодой девушкой, и поставила ее на маленький столик. Когда я смотрела на нее, я вспомнила ее последние слова, обращенные ко мне: «Ты никогда не должна плохо думать о нас. Мы любим тебя. Всегда помни об этом».

– О, мама! – вскричала я, – смотри, что произошло с нами. Почему ты и папа сделали это?

Я полезла в ящичек, где спрятала жемчуг, и вынула его. Держа его, я чувствовала близость к маме, но я не могла носить его. Просто не могла. Не здесь. Не в этом ужасном месте, которое стало моим новым домом. Эти жемчужины предназначались для того, чтобы их носили по счастливому поводу, а мое нынешнее положение вовсе не соответствовало этому определению. Я взглянула на жемчуг еще раз, а затем убрала его. Никто в Катлер'з Коув не должен знать о его существовании. Эти жемчужины были для меня последней ниточкой к моей семье. Они были единственной вещью, которая придавала мне какое-то чувство уверенности, и они должны были стать моим секретом. Если я когда-нибудь почувствую себя одинокой и захочу вспомнить счастливые времена, я буду просто доставать их из ящика и держать в руках. Может быть, когда-нибудь я снова надену их.

Наконец, измученная всем тем, что произошло в этот худший день моей жизни, я разложила свои вещи и приготовилась ко сну. Я свернулась под покрывалом, которое пахло чистотой, но было грубым на ощупь, подушка была слишком мягкой. Я ненавидела эту комнату больше, чем самые ужасные квартиры, в каких нам приходилось жить.

Я смотрела на белый потрескавшийся потолок. Трещины, словно нити, проходили по нему зигзагом. Потом я повернулась на бок и выключила лампу. Никакой свет снаружи не проникал ко мне сквозь окно, за ним было только ночное небо. В комнате стояла полная темнота. Даже после того, как мои глаза привыкли к ней, я едва могла различать комод и окно.

Всегда было трудно привыкать к новому месту, когда мы бесконечно путешествовали и переезжали из одного города в другой. Первые ночи были тоскливыми, и мы с Джимми как-то устраивались поуютнее только потому, что были вместе. Сейчас, в одиночестве, я прислушивалась к каждому шороху в старинной части отеля и скрипу. Я должна привыкнуть ко всем этим звукам, пока ничто не будет уже удивлять меня.

14

Так в старом Лондоне называлась больница Св. Марии Вифлеемской (по англ. Вифлеем – Бедлам). Стало синонимом сумасшедшего дома или просто шумного места, суматохи и т. п.