Рассвет

Он так взглянул на меня, что я поняла, что попала в точку.

– Ты становишься слишком сообразительной, Дон. Не так-то просто спрятать что-то под одеяло, когда ты рядом. Не говори ничего об этом маме. Я действительно однажды заезжал туда на несколько часов. Я работал достаточно близко, чтобы сделать крюк и вернуться в тот же вечер.

– Ладно, но если мы были тогда так близко, то почему мы не съездили туда все вместе, папа?

– Я сказал, что я был близко. Но мне бы потребовалось несколько часов, чтобы съездить за вами, затем несколько часов, чтобы добраться до фермы, – объяснил он.

– Кого же ты видел на ферме?

– Я видел мою маму. Отец уже умер к тому времени. Однажды просто упал на поле, схватившись за сердце. – На глазах папы выступили слезы, но он быстро смахнул их. – Мама выглядела такой постаревшей, – он покачал головой. – Я уже сожалел, что пришел. Это разбило мое сердце – видеть как она сидит там в своем кресле-качалке. Смерть папы, Рейбен попал в тюрьму, проблемы с другими моими братьями и сестрами… Она поседела из-за этого и даже не узнала меня. А когда я сказал, кто я, она проговорила: «Орман в домашней маслобойке сбивает для меня немного масла». Я обычно делал это для нее все время.

– Ты видел свою сестру Лиззи?

– Да, она замужем, у нее четверо детей, двое – погодки. Это она рассказала мне о Рейбене. Я не оставался там слишком долго и никогда ничего не говорил твоей маме, потому что это плохие новости, так что ты не проболтайся теперь.

– Не проболтаюсь, обещаю тебе. Я очень сожалею, что не сумела повидать дедушку, – печально сказала я.

– Да, тебе бы он понравился. Возможно, он достал бы свою губную гармошку и наиграл что-нибудь для тебя, а потом вы бы вдвоем сыграли и спели что-нибудь вместе, – папа мечтал вслух.

– Ты, должно быть, говорил мне раньше, что он играет на гармошке, папа, потому что это запомнилось мне.

– Может быть, – согласился он. Он стал мурлыкать себе под нос что-то, наверное, мелодию, которую играл его отец. Мы молча доехали до дома. Я все размышляла о папе и секретах, которые он хранил.

Джимми еще не было дома, потому мама ничего не знала о наших неприятностях в школе. Мы с папой переглянулись и решили оставить все это при себе.

– Где Джимми? – спросила мама.

– Он со своими новыми друзьями, – сказал папа. Мама взглянула на меня и поняла, что это ложь, но ничего не спросила.

Но когда Джимми не пришел домой к ужину, мы вынуждены были рассказать маме о драке и его неприятностях. Она слушала и кивала головой.

– Я знала об этом, – сказала мама. – Никто из вас не стоит и поросячьей ножки, когда лжет. – Она вздохнула. – Наш мальчик просто несчастлив и, может быть, никогда другим не будет.

– О, нет, мама, Джимми еще добьется больших успехов. Я просто знаю это. Он очень умный. Вот увидишь, – уверяла ее я.

– Надеюсь, – она снова начала кашлять. Ее кашель изменился, стал более глубоким, сотрясал все ее тело. Мама говорила, что это означает, что ей становится лучше. Но я не верила, что ей лучше, и по-прежнему очень хотела, чтобы она пошла к настоящему врачу в больницу.

Я вымыла посуду, все убрала и решила поупражняться в пении. Папа и Ферн были моей аудиторией, причем Ферн очень внимательно слушала. Она хлопала своими маленькими ладошками вместе с папой. Мама слушала меня из своей спальни. Потом позвала меня и похвалила мой голос.

Становилось темно, начался, как и предсказывал папа, холодный дождь. Капли застучали в окна барабанной дробью. Потом были гром и молнии, ветер свистел повсюду, проникая во все щели. Я накрыла еще одним одеялом маму, потому что ее знобило. Мы решили, что положим малышку Ферн спать в эту ночь в одежде. Я так волновалась за Джимми, потому что он все еще где-то бродил в эту темную, штормовую ночь. Я думала, что у меня сердце разорвется. У него не было денег, значит, он голодный. Я приготовила ему тарелку с едой. Ее нужно было только подогреть, когда он придет.

Но вечер проходил, а он все не возвращался. Я долго не ложилась спать, глядя на дверь и прислушиваясь к шагам в подъезде, но они или подымались по лестнице, или направлялись в другую квартиру. Раз или два я подходила к запотевшему окну и вглядывалась в темноту.

Наконец я тоже пошла спать, но в середине ночи проснулась от звука открывающейся двери.

– Где ты был? – прошептала я. Я не могла видеть его глаза.

– Я собирался убежать, – сказал он. – Я даже оказался в пятидесяти милях от Ричмонда.

– Джеймс Гэри Лонгчэмп, ты не мог этого сделать.

– Я сделал. Я ехал автостопом, одна машина подбросила меня до какого-то дорожного ресторанчика. У меня оставалась какая-то мелочь, так что я смог взять себе чашку кофе. Официантка сжалилась надо мной и принесла мне булочку с маслом. Потом стала расспрашивать. У нее сын моего возраста. Она должна много работать, потому что ее муж погиб в автомобильной катастрофе пять лет назад. Я собирался выйти и продолжать ловить попутные машины, но начался очень сильный дождь, так что я не мог выйти. Официантка была знакома с одним водителем грузовика, который возвращался в Ричмонд, и она попросила захватить меня, поэтому я и вернулся. Но я не останусь, я не буду возвращаться в эту школу для снобов, и тебе тоже не следовало бы, Дон, – многозначительно заключил он.

– О, Джимми, у тебя были все основания выйти из себя. Богатые ребята не лучше бедных, которых мы знаем, с нами обращаются несправедливо, потому что мы не богатые, как другие, но папа не хотел обижать нас, послав в «Эмерсон Пибоди». Он пытается делать для нас только хорошее, – говорила я. – Ты должен признать, что это прекрасная школа и там много интересного. Ты сам говорил мне, что некоторые твои учителя очень хорошие люди. Ты уже начал делать школьные работы лучше, разве не так, и тебе нравится играть в команде, верно?

– Мы по-прежнему похожи на рыб, вытащенных из воды. Ребята никогда не примут нас и не будут с нами дружить, Дон. Лучше я буду ходить в обычную общественную школу.

– Сейчас, Джимми, ты не можешь рассуждать спокойно, – прошептала я и взяла его за руку, она была очень холодной. – Ты совсем замерз, Джеймс Гэри, а твои волосы мокрые. И вся твоя одежда. Ты можешь подхватить воспаление легких!

– Кого это трогает?

– Меня трогает. А теперь сними мокрую одежду, поживее, – велела я и отправилась за полотенцем. Когда я вернулась, он уже завернулся в одеяло, бросив свою одежду на пол. Я села рядом с ним и начала вытирать его волосы. Мне показалось, что он улыбается.

– Я никогда не встречал такую девочку, как ты, Дон, – сказал Джимми. – И я говорю это не только потому, что ты моя сестра. Думаю, я вернулся обратно только потому, что не хотел оставлять тебя совсем одну во всей этой кутерьме. Если будешь ходить в эту школу, некому будет защитить тебя.

– О, Джимми, я не нуждаюсь в защите, кроме того, там же папа, разве не так?

– Конечно, как будто он защитил нас сегодня. Я пытался сказать ему, что не виноват, но он даже не слушал меня. Все, на что он был способен, так это орать на меня, что я не ценю добра и подвожу его. А потом ударил меня.

Он опустил голову на подушку.

– Он не должен был бить тебя, Джимми, ты напомнил ему его брата Рейбена, который сейчас в тюрьме.

– Рейбен?

– Да, – сказала я и улеглась рядом с ним. – Он рассказал мне о нем все. Он так напугался, когда ты попал в эту передрягу. Папа говорит, что ты похож на Рейбена и даже ведешь себя иногда, как он.

– Я не припоминаю, чтобы папа упоминал кого-нибудь по имени Рейбен.

– Я тоже. Он ездил к себе домой, – прошептала я еще тише и рассказала ему все, о чем просил меня молчать папа.

– Я сам собирался податься в Джорджию, когда ушел отсюда, – задумчиво произнес Джимми.

– Куда? О, Джимми, можешь ты попробовать еще раз, еще один только раз, ну для меня? Не обращай внимания на этих противных ребят, занимайся только своим делом.

– Трудно не обращать на них внимания, когда они ведут себя так нагло и отвратительно, – он отвел взгляд.