Всего лишь миг

Мысль о танце заставила Эди соскочить со стула. Ей надо было перепечатать отчеты, и она хотела вымыть голову – еще столько надо сделать до вечера.

Глава пятая

– Прошу, – Эди открыла перед Клифом дверь. – Потерпите несколько минут, я сейчас избавлю вас от моего присутствия.

– О чем речь, – сказал он, входя в комнату и окидывая Эди взглядом с головы до ног: темноволосая головка, скромное черное платье, облегающее ее изящную фигуру, серебристые туфельки на стройных ногах.

– Ну что вы меня так рассматриваете? – Эди смущенно засмеялась и принялась крутить тонкую серебряную цепочку, украшавшую шею.

– Простите. – Покраснев, Клиф направился к окну.

– Бабушка у Розы. Я вернусь в половине одиннадцатого, самое позднее – в одиннадцать. – Эди взглянула на часики, охватившие тонкое запястье. – Маркус может появиться в любую минуту, – добавила она скорее про себя, чем обращаясь к Клифу.

– Маркус?

– Да. Доктор Маркус Пауэрс. Это он пригласил меня на балет. – Эди с любопытством посмотрела на Клифа, на глубокие морщины, перерезавшие вдруг его лоб. – Что-нибудь не так?

– Все так, – резко отозвался он, принимаясь устанавливать камеру.

Но, конечно же, все было не так. Не так представлял себе Клиф ее выход в свет. Он думал, Эди идет в театр с приятельницами, со школьными подругами или бывшими сослуживицами, но уж никак не с мужчиной.

– Вот и он, – сказала Эди, глядя в окно из-за спины Клифа. – Как я выгляжу, нормально?

– Сойдет, – даже не потрудившись взглянуть на нее, отрывисто сказал Клиф. Нормально? Нет, слишком хорошо, чтобы идти на люди. Лучше бы ей укоротить волосы и сделать подлинней платье. Вот какая мысль пронеслась у него в голове, когда, взяв со стола блестящую серебряную сумочку, Эди направилась к дверям.

– Увидимся позднее, – сказала она. Клиф улыбнулся вымученной улыбкой.

– Поторопитесь. Не заставляйте его ждать. Эди посмотрела на него долгим взглядом.

Затем, обдав ароматом духов, исчезла за дверью.

Клиф тут же обшарил глазами тротуар под окном. Он смотрел, как Эди и доктор быстро перебежали улицу, направляясь к припаркованному на другой стороне спортивному автомобилю последней модели. Конечно, у него должна быть спортивная машина под стать его ультрамодному итальянскому костюму. Может, у него и нижнее белье – бикини в цветочек, хмуро подумал Клиф. Ничего невероятного для человека по имени Маркус. Доктор Маркус Пауэрс. Клиф уже ненавидел его.

Спортивная машина с треском сорвалась с места, унося Эди и хваленого доктора в театр. Кто знает, может, он и по-французски говорит, и носит на мизинце кольцо. Эти мысли почему-то привели Клифа в подавленное настроение, уныние окутало его, как привычный домашний свитер.

Клиф глубоко вздохнул, почувствовав вдруг, как тихо стало в квартире, словно, покинув ее, Эди забрала с собой жизнь. Клиф взглянул на часы. Она сказала, что вернется в половине одиннадцатого, самое позднее – в одиннадцать. Четыре часа. Он сидел, глядя, как секундная стрелка его ручных часов медленно обходит круг за кругом. Четыре часа. Он вздохнул, подозревая, что это будут самые долгие четыре часа в его жизни.

Но вот Клиф встал, потянулся. Зашел в ванную комнату. Поплескал холодной водой в лицо, стараясь не думать о том, как соблазнительно выглядела Эди, идя на свидание с этим ее врачом. Вышел из ванной, остановился в дверях спальни Эди. Будь она закрыта, он ни за что не вошел бы туда. Но полуприкрытая дверь манила его, словно печатное приглашение на званый ужин.

Клиф осматривал комнату опытным глазом полицейского, но расшифровывать то, что он видел, ему помогало сердце мужчины.

Комната Эди сразу открыла ему несколько вещей. Обои в цветочек, покрывало с воланом говорили, что ее хозяйка – женщина. Односпальная кровать свидетельствовала о том, что обычно эта женщина спит одна. Кипа книг на полу показывала, что она ведет спокойную, уединенную жизнь. Эти первые впечатления были сразу же зарегистрированы в его сознании – результат многолетнего служебного опыта.

Комната Эди. Ее присутствие чувствовалось во всем. Яркие, сочные краски, оживлявшие все вокруг, неуловимый аромат, державшийся в воздухе. Это увидел, почувствовал не полицейский, а мужчина.

Клиф подошел к туалетному столику и не удивился, что там очень мало косметики.

Вполне естественно, Эди почти ею не пользуется, ей это ни к чему. Рука Клифа задержалась на флаконе духов, он поборолся с желанием открыть пробку и посмотреть, не оттуда ли струится тот нежный аромат, который казался ему присущим самой Эди. Но он предпочитал думать, что запах этот не имеет искусственного источника и просто исходит от ее кожи, поэтому поставил духи на место. Клиф ощутил, как напряглись его мышцы, когда глаза остановились на персиковом шелковом лоскутке, лежащем в ногах кровати и вызвавшем в его памяти полуобнаженное тело Эди.

Кровь гулко забилась в жилах, когда он вспомнил, как глаза ее из светло-карих, цвета дуба, потемнели, приобрели цвет ореха в то время, как он ее целовал. Блестящие каштановые волосы потоком лились с плеч. С приглушенным проклятьем Клиф схватил ночную рубашку и бросил в другой конец комнаты, чувствуя отвращение к самому себе и своим жалким фантазиям.

Клиф вышел из спальни, вернулся в общую комнату и снова сел у окна. Пальцы, которыми он провел по волосам, дрожали. Я ее не стою, прошептал он и тут же упрямо добавил: но и этот хлыщ доктор с его спортивным автомобилем – тоже. Клиф посмотрел на часы, затем с каменным выражением лица уставился в окно.

Балет был дивный, декорации потрясающие, костюмы великолепные. Лучшая постановка «Жизели» из всех виденных Эди. Маркус, как всегда, был само обаяние, и все же к тому времени, как наступил антракт, Эди чувствовала себя несчастной. Несколько раз она ловила себя на том, что мысли ее сами собой оставляют «Жизель» и устремляются к Клифу.

Самый трудный человек из всех, кого ей довелось знать в жизни. Она не понимала его, он делал тщетными все ее попытки узнать его поближе. И обладал поразительной способностью задевать ее за живое, раздражать, как впившийся в кожу клещ.

Спору нет, Клиф напугал ее своим поцелуем. Вернее, тем, что поцелуй этот так взволновал и смутил ее. Последние два дня она решила его избегать, но ей это не удалось.

Эди смотрела, как Маркус прокладывает себе путь через огромное фойе. Вот кого понять совсем не трудно. Почему же ее мысли вновь и вновь возвращаются к этому чужому человеку в ее квартире, который ставит ее в тупик?

– Пожалуйста, – произнес Маркус, улыбаясь и протягивая ей бокал вина.

– Спасибо, – негромко сказала Эди и украдкой взглянула на часы. Начало десятого. Клиф сидит в темноте перед окном… Она отогнала вставшую перед ней картину и принялась потягивать вино.

– Дорогая, у вас все в порядке? Вы немного рассеянны сегодня, – сказал Маркус, и в его темных глазах мелькнуло чувство, которое можно было принять за участие.

– Простите. Я слегка устала.

– Что, бабушка не дает вам спать по ночам? Ей стало хуже?

Эди покачала головой.

– Не знаю. Бывают дни, когда я думаю, что она держится молодцом, а потом все вдруг меняется, и я спрашиваю себя, сколько я еще смогу ухаживать за ней дома. Я знаю, что рано или поздно мне придется положить ее в частную лечебницу, и мысль об этом разрывает мне сердце. – Эди не сказала Маркусу, что у нее есть и другая причина не спать ночами.

Маркус наклонился к ней, обдав запахом дорогого одеколона.

– Выкиньте все это из головы до конца балета. Вы слишком прекрасны, чтобы о чем-то беспокоиться. – Он бросил на нее проникновенный взгляд.

Того, кто плохо знал Маркуса, чарующее журчание его голоса и задушевный взгляд могли бы обворожить. Но Эди-то знала, как легко слетают с его губ красивые слова, и имела тайное подозрение, что, когда Маркус проникновенно глядит ей в глаза, он любуется собственным отражением в ее зрачках.