Страница 2 из 86
После ярмарки Роулингз рассказывала, как ее обнимал и целовал Каргилл. Из этого следовало, что Каргилл в нее влюблен. Аннабелла представляла себе Каргилла влюбленным, однако не могла себе представить, чтобы любая, даже Роулингз, смогла ответить ему взаимностью.
Она доедала завтрак, когда появилась Уотфорд, снова в сопровождении Ады Роулингз, и сказала, глядя на нее:
– Бедняжка! – Повернувшись к подруге, она добавила: – Завтра ей исполняется семь лет.
– Как много! – На круглом красном лице Ады Роулингз появилась улыбка. – Вы чувствуете себя семилетней, мисс Аннабелла?
– Не знаю, Роулингз.
– Что вам подарят на день рождения?
– Еще не знаю, Роулингз, – повторила она.
– Ничего, узнаете, когда возвратится ваша мама.
– Да, Роулингз.
Роулингз одобрительно кивнула ей, а потом, повинуясь зову Уотфорд, последовала за ней в соседнюю комнату. Прислушавшись к их разговору, Аннабелла забеспокоилась, хоть и не понимала его подтекста.
Ада Роулингз спросила:
– Куда это она помчалась с такой прытью?
– Как и тебе, мне остается только догадываться. За деньгами, за чем же еще?
– Думаешь, она их получит?
– Ее дядя так люто его ненавидит, что не даст ей ни гроша.
– Разве это не ее деньги?
– Пусть так, но дядя – ее опекун и останется им еще два года. Когда ей исполнится тридцать, она получит… то, что останется.
– Знаешь, Бетти, иногда мне становится жаль ее. Она никогда не улыбается. Я служу в этом доме уже четыре года и ни разу не видела ее улыбающейся.
– Она сама виновата: не надо было связываться с таким типом, как он. С ним все время приходится бороться. Ей надо было сообразить, что он женится на ней не из-за ее внешности и не для того, чтобы она согревала ему постель.
Обе захихикали. Аннабелла, смотревшая в полуоткрытую дверь, опустила голову и уставилась на поднос с миниатюрным кофейным сервизом из хрупкого фарфора.
– Скольких он перепробовал, по-твоему? Последовал новый приступ смеха, и Уотфорд ответила:
– Нашла кого спрашивать: я умею считать только до десяти!
– Кажется, он уже неделю не выходит?
– Да, но ты видела, как он умудрился сегодня поутру спуститься по лестнице?
– Видеть-то видела, но это далось ему нелегко – весь посерел! Ему надо беречь свое бедро.
– Он его бережет, не сомневайся. Доктор прописал ему покой. Это все, чем можно лечить растяжение сухожилия. Но бездействие ему не по нраву. Он чувствует себя, как лев в клетке.
– Странно, что он не созовет своих дружков, особенно молодого Розиера. Вот это красавчик!
– Наверное, такое смирное поведение объясняется ее сегодняшней поездкой. Ему хотелось, чтобы она еще пошарила в сундучке, а она при своем спокойном облике упряма, как мул. Смиренная внешность бывает обманчива. Узнай она хотя бы половину из того, что он вытворяет, она бы ему волосы повыдергала! Но, как говорится, с глаз долой – из сердца вон.
– Да, это так. Слава Богу, что она не видит всех его проделок. Но, если хочешь знать, Бетти, я согласилась бы на сотню таких, как он, вместо одной ее. Лучше его вопли, чем один ее взгляд. Так и Джон говорит: лучше добрый пинок в задницу, чем ежедневное благолепие. Ох, и надоели ему вечные молитвы! Он говорит, что человек должен сам решать, верить ему или нет.
– Немудрено! Он был бы лицемером, если бы не потерял веру, выполняя такие поручения! Странно, что его еще не задерживают при появлении в Шилдс.
– Верно. В то воскресенье, когда хозяин опустился на церковную скамью, я подумала: «Как у тебя только хватает наглости!» Пятью минутами раньше Джон рассказал мне, что привез его домой в четыре утра. Он совершенно вымотался, иначе не распустил бы язык. Он не рассказывает мне всего, но и этого довольно.
На этом этапе их разговора Аннабелла помимо воли привстала и громко скрипнула стулом. Девушки тут же подскочили к двери.
– Вы закончили, мисс? – спросила Уотфорд.
– Да, Уотфорд, спасибо.
– Идите в классную и немного почитайте. Потом, когда погода прояснится, я поведу вас гулять.
– Я бы предпочла выйти в галерею. Немного поразмыслив, Уотфорд ответила:
– Идет. Но с условием: сидите там спокойно, не бегайте и не играйте, пока я не приду. И не подходите к крайнему окну. Вам все понятно?
– Да, Уотфорд.
– Повернитесь, я сниму с вас передник.
Аннабелла послушно повернулась. Уотфорд развязала шелковые ленты у нее на шее и на талии. Потом она стала расчесывать ее длинные каштановые волосы, жалуясь подруге:
– Если их не расчесывать каждый час, они страшно перепутываются.
– У вас чудесные волосы, мисс Аннабелла. – Ада Роулингз нагнулась к ребенку, обращаясь к ней громко, как к глухой.
– Да, Роулингз, – вежливо ответила девочка и добавила, памятуя материнские уроки общения со всеми, даже со слугами: – Спасибо.
– Готово, – объявила Уотфорд. – Ступайте за книгой и помните, что я вам наказала.
– Хорошо, Уотфорд.
Удаляясь в классную комнату, она услышала, как Ада Роулингз сказала:
– Очень послушная малютка.
– Даже слишком. Это как-то неестественно.
– Думаешь, она доносит на нас?
– Нет. Надо отдать ей должное, она держит язык за зубами, хотя иногда кое-что слышит. Держу пари, что, если бы она наябедничала на меня матери, я бы тотчас узнала об этом от мадам. Пока мне везет. Нет, я не знаю с ней хлопот. Я же говорю, что жила бы припеваючи, если бы не обстановка, которую создает госпожа. Когда она дома, то такое впечатление, будто кто-то умер.
– Что ж, на сегодня похороны откладываются. Давай воспользуемся этим.
– Пейдж, но с ней мы справимся.
До Аннабеллы долго доносилось их хихиканье. Она немного постояла на лестнице. Дом затих. Миссис Пейдж, должно быть, завтракает с дворецким у себя в комнате, остальные едят в кухне. Она осталась одна, и одиночество может продлиться весь день. От этой перспективы ее тело сделалось до странности легким, и она почувствовала себя счастливой, готовой прыгать до потолка, носиться по дому, даже кричать от восторга.
Под бой часов в холле, показывающих девять, она вышла в галерею. Дождь перестал, июньское солнце заставляло жмуриться. Вдоль всей глухой стены стояли стеклянные шкафы, а в них толстые книги в дорогих переплетах. В это утро Аннабелла сперва обратила внимание на них, а не на окно. Книжные шкафы были заперты. Мать объясняла ей, что эти книги по большей части посвящены истории стекла и его изготовлению и им нет цены.
Впрочем, не во всех книгах говорилось о стекле. Ей часто доводилось, забравшись на ступеньки, читать заглавия на корешках, демонстрируя матери свой ум. Пьесы и сонеты Вильяма Шекспира. Кто такой Шекспир?
Драматург и поэт. Но его сочинения предназначены для взрослых, она для них еще мала.
«Потерянный рай». Как рай мог потеряться, мама?
«Из-за дурных поступков человека. Когда люди поступают плохо, они теряют хорошее в жизни. Чем больше ты будешь читать Библию, тем лучше будешь понимать, как это получается».
Сегодня она захватила в галерею Библию и французскую книжку. Мать ежедневно писала ей письмецо по-французски, а она отвечала. Сегодняшнее письмо, адресованное «mon cher enfant», было бесхитростным: «Желаю тебе счастливого дня. Твоя любящая мама».
Прежде чем уехать, мать задала ей задание: попробовать перевести на французский кусочки из «библейского пирога». Неважно, сколько ошибок она сделает. Вряд ли их будет много – она отлично успевала по французскому.
Они с матерью много разговаривали по-французски. Она уже не помнила, когда это началось. Не помнила она и того давнего времени, когда не умела читать и писать. Мать говорила ей, что она очень умная девочка.
Под обложкой Библии лежала карточка, озаглавленная «Библейский пирог». Пирог состоял из следующих компонентов:
«– 4 1/2 чашки 3 Царств 4, 22.
– 1 1/2 чашки Судей 5, 25, последнее предложение.
– 2 чашки Иеремии 6, 20, 2-я строфа.