Страница 21 из 26
Эймос поднялся навстречу маленькому элегантному человечку, за которым шла полная девушка продавщица.
– Вы менеджер?
Она утвердительно кивнула на вопрос Эймоса:
– Да.
– Вы ему все рассказали? – Эймос помог подняться Лайле.
– Да. – Глаз у нее подергивался непрерывно.
– Что он сказал?
– Он не понимает, почему ваша жена не хочет показать свою сумку, если вы не брали часы.
– Скажите, я жду извинений.
– Non credo, та con gli americani non si sa mai.
– Я уловил что-то об американцах, что вы ему сказали?
– Я сказала, что вы странные люди и вас трудно понять.
– Давайте все забудем, – сказала Лайла, – пожалуйста. – И взяла мужа под руку.
– В таких случаях, – сказала девушка, – помогает полиция.
– Полиция! – Эймос оглядел пустой магазин. – Мы пришли сюда купить часы. Посмотрите. – Он достал бумажник и вытащил пачку туристских чеков. – Пусть сосчитает. Какого дьявола нам надо красть часы, когда мы можем за них заплатить? Скажите ему, что это я написал «Фрэнси».
Девушка повернулась к менеджеру:
– Dice che ha scripto Francie.
– Ma chi e questo Francie? Di che cosa parla?
– Он говорит, что не знает, что такое «Фрэнси», и понятия не имеет, о чем вы говорите.
– Песня, боже мой, песня, ее знает каждый, – и вдруг, жестикулируя, запел перед менеджером, девицей и охранником, – спросите, слышали они это? Я ее написал. Я вполне респектабельный господин. Скажите ему.
– Vuole che lei sappia che lui e un uomo per bene, – сказала девушка менеджеру.
– Ma e propio sparito un orologio? – Менеджер обратился к охраннику.
– Li ho contati io stesso. Due volte, – ответил тот.
– Allora contiamo una terza volta, – сказал менеджер, и они с охранником, видимо, пришли к соглашению.
– Они снова пересчитают часы. Все пошли к прилавку, Эймос внимательно следил с близкого расстояния, как они начали пересчитывать, и поэтому не видел, когда Лайла вдруг встала на колени, и вдруг услышал ее голос.
– Посмотрите, посмотрите… – повторяла она снова и снова. Тогда девица тоже встала на колени и вдруг начала быстро говорить.
– О, простите, я сожалею, ужасно сожалею… – Она держала исчезнувшие часы в руке. – Они, должно быть, упали, – объяснила она Эймосу, – закатились под прилавок, их почти не было видно. Я… очень жаль, простите.
Менеджер глядел на нее, ожидая, и она объяснила:
– L,orologio le caduto. Nessuino l,ha visto. Era mezzo nascosto dal tapeto. Sono i
Менеджер прижал к лицу изящную руку.
– Mi dispiacemoltissimo, – сказал он.
– Он просит извинения за все.
– Он извинился? – спросил Эймос.
– Он извинился.
– Он полон раскаяния?
– Да, да.
– Он подтверждает, что мы не жулики?
– У нас никогда не случалось подобного. Это один из двух лучших часовых магазинов в Риме.
– Отлично. Тогда не будете ли добры продать моей жене часы?
– Эймос… нет…
– Ну перестань, Лайла, что теперь еще случилось?
– Нет, я сказала! – Она повернулась и выбежала из магазина, а остолбеневший сначала Эймос двинулся за ней. Оказавшись в ночной римской толпе, он стал с сожалением думать – ведь золотая идея была сначала, хорошая, милая идея, и смотрите, что с ней теперь стало, и можно считать сущим везением, что он не существовал во времена Голгофы, потому что, если бы это было так и если бы он каким-то образом сумел приблизиться к кресту и протянуть страдальцу чашу с водой, то она обратилась бы неминуемо в солено-горькое питье в его руках.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Что касается Венеции, то, даже несмотря на всю свою романтическую душу, Эймос испытывал по отношению к этой стране одно желание – чтобы она поскорее затонула. Хотя понимал в глубине души, что это несправедливо – здания сами по себе были великолепны. Но из каналов воняло, гондольеры были жуликами, его коллеги туристы лихорадочно щелкали камерами, снимая все, что только попадало им на глаза, аборигены, взращенные на макаронах и туризме, сбегались отовсюду, торчали из дверей и проемов, хватали вас за рукав, заклинали посетить завод стекла и многие другие достопримечательности и утомляли вас до смерти.
А главное, попасть в Венецию оказалось сверхтрудно. Эймос прилетел самым ранним рейсом из Рима, а следующий рейс был только через несколько часов, и это означало, что, поселившись в отеле «Гритти-Палас», он обнаружил впереди массу свободного времени, и оно тянулось невыносимо долго в ожидании Лайлы. Сначала он сидел в номере, глядя в окно на Гранд-канал, размышляя о том, что скажет Лайле, когда она появится. Он понимал, что настало время для серьезного разговора о возникшей ситуации и о том, как ее разрешить цивилизованно, чтобы восторжествовали мир и согласие.
Потом покинул отель, предварительно получив подробные инструкции от консьержа, как добраться до собора Святого Марка. Пьяцца Сан-Марко. Консьерж повторил инструкции дважды, хотя его никто об этом не просил, попутно объяснив Эймосу, что Венеция самый сложный на свете город, хотя ему не приходилось бывать в Токио.
Эймос довольно легко, не считая пары ошибочных шагов по пути, добрался до Пьяццы, и когда подходил к прославленному месту, сердце у него забилось сильнее, потому что, конечно же, Венеция была самым романтическим местом на свете, и Пьяцца, в свою очередь, самым романтическим местом в Венеции, и он уже воображал, как они с Лайлой рука в руке гуляют здесь при лунном свете, а все их трудности разрешаются сами собой… Но когда вплотную приблизился к заветному месту, испытал потрясение. Во всех туристических справочниках говорилось, что это самое спокойное, тихое место в Венеции, но Эймос, озираясь с ужасом вокруг, мог сравнить его теперь разве что с сутолокой в буфете стадиона Палмер, когда вы пытаетесь купить хот-дог в перерыве игры между Принстоном и Йелем. Он шел по слепящей площади, где орали дети, звонко зазывали уличные разносчики, хлопали крыльями голуби. Его толкали, людская толпа шумела, играла дюжина оркестров. Это явно не было тем местом, где может расплавиться или смягчиться сердце Лайлы, решил Эймос. Кроме того, оркестр наигрывал «Фрэнси», фальшиво, но очень громко, снова, снова и снова.
Все же он походил по площади пару часов, разглядывая все магазинчики-ловушки для туристов, окаймляющие площадь со всевозможными сувенирами, и наконец сел в тени подальше, как можно дальше от оркестров, и заказал бутылку холодной минеральной воды. Прочитал вчерашний номер «Геральд Трибюн», не нашел там успехов своего Вилли, но решил, что не будет считать это дурным предзнаменованием. Он пробыл на площади столько времени, пока, по его расчетам, не прибыл самолет Лайлы, потом поспешил к отелю и все же опять ошибся пару раз, направляясь не в ту сторону, проклиная себя за это, и поэтому, когда вошел в номер, Лайла была уже там, распаковывая вещи. Он обнял ее:
– Нравится отель?
– По-моему, обслуги маловато, ты не считаешь?
Эймос кивнул:
– Пришлось самому открывать двери лифта, представляешь? Ужасно.
– Как тебе город? Наверно, дух захватывает? Действительно Сан-Марко так красив, как говорят?
– Я там еще не был. Подумал, что лучше первый раз пойти туда вместе.
– Где же ты был сейчас?
– Где был? – Он пожал плечами. – Рассматривал витрины.
Лайла посмотрела на него внимательно:
– Это очень трогательно, Эймос, что ты подождал меня. Спасибо.
Он улыбнулся.
– Сейчас развешу несколько вещей, и мы идем.
– Отлично.
Она порылась в чемоданах, достала несколько платьев, встряхнула, попыталась разгладить рукой и повесила в шкаф. Все остальное не стала трогать, сказала, что готова, и они вышли из отеля.
– Я расспросил, как туда пройти, – сказал Эймос, – держись поближе, здесь ужасная толчея. – По дороге нарочно ошибся пару раз, как будто выбирая путь, и наконец сказал: – По-моему, это рядом.
– Господи, как я волнуюсь.