Дело в том, что...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

– Евреи и здесь все испортили, – говорила Лайла. Эймос быстро взглянул на нее со своего кресла с чрезмерно пышной обивкой:

– О чем ты?

Лайла показала в направлении окна:

– Рим.

Эймос встал, подошел к окну и стал смотреть на изумительный вид: ступени Испанской лестницы и за ней Виа-Кондотти, которая, несмотря на некоторую схожесть с Гринвич-Виладж, была не хуже любой другой улицы мира с рядами магазинов. Они только что закончили распаковывать чемоданы, кондиционер работал на полную мощь, и, оглядываясь вокруг, Эймос подумал, что навряд ли бывают отели лучше, чем «Хасслер».

– Кто тебе сказал такое?

– Мама.

– Тогда надо быстренько высечь эти слова в камне.

– Мама говорит, что Рим действительно был потрясающим городом до войны. Потом явились евреи. Ты знаешь ее мнение: все они сделали себе состояния на черном рынке.

Она говорит, что теперь шагу нельзя ступить, чтобы они не роились вокруг тебя. – И копируя тон своей матери: – «Они просто кишат кругом, Лайла. Это ужасно. Париж уже ничто. Теперь они разрушат Рим. Я говорю тебе: на свете просто нет места, где бы их не было, от них нет спасения нигде!»

– Святая душа и поэтическое сердце – твоя мамочка.

– Я давно заметила, что ты слишком смело ее судишь, только когда ее нет поблизости.

– Я хотел бы сказать ей все это прямо в лицо, но не могу, потому что я трус. А она сильнее меня.

– Да, она сильная. Все ее сто пять фунтов.

Зазвонил телефон.

– Не забыла, что пушки молчат?

Лайла кивнула, взяла трубку и разразилась обычным восторгом.

– Мамочка, как я рада, привет!

– Ну-ка еще раз, и побольше энтузиазма.

Лайла знаком заставила его молчать.

– Да, мы действительно в Риме. – Она сделала паузу, слушая мать. – Джессика осталась в Лондоне. И с ней все в порядке. Мы оставили ее с Мэри Поппинс, поэтому считаем, что все будет в порядке. Как ты поживаешь, мама? – Опять внушительная пауза. – Что ты говоришь? Подожди, я скажу об этом Эймосу, он рядом. Эймос, в Нью-Йорке проблемы с водой, представляешь, опять ввели ограничения.

– Хорошо, что твоя мамочка пьет только кровь. Лайла быстро зажала нижний конец трубки:

– Веди себя прилично и, если захочешь высказаться в таком же роде, предупреждай заранее.

Эймос просиял улыбкой.

– Он считает, что они нарушают закон, мама.

Эймос подошел к окну и стал смотреть на улицу.

– У нас все хорошо, мама. Я позвонила, чтобы предупредить, боялась, что ты будешь искать нас в Лондоне.

Опять пауза.

– Нет, мама, действительно у нас все хорошо. Наша поездка проходит даже лучше, чем мы думали. Просто находиться так близко от Италии – а Эймос всегда хотел посмотреть Италию – и надо быть дураками, чтобы не поехать. Мы здесь пробудем день-два, потом отправимся в Венецию и оттуда обратно в Лондон. Пауза.

– Мы не взяли Джессику, потому что для нее это было бы тяжело.

Пауза.

– Конечно, я говорю правду.

– Спроси ее, не привезти ли ей немного плазмы, – вставил Эймос.

– Здесь Эймос умничает, мама. Он последние дни не в себе.

– Спроси, слышала ли она, что евреи окончательно разрушили Рим?

– Ты права мама, он просто умора.

Пауза.

– Мама, не пора ли сменить тему? Мы оставили ее, потому что оставили, и приехали в Рим, потому что приехали.

Пауза.

– Мы хотим побыть несколько дней только вдвоем, мама. Что в этом плохого?

Продолжительная пауза.

– Послушай, мама, но ведь ты очень часто оставляла меня одну в детстве, то с одной прислугой, то с другой. Ты стареешь, мама, если думаешь, что никогда не оставляла меня. Мама, нет ничего страшного в том, что родители оставляют ребенка с Мэри Поппинс. Я позвоню тебе в следующий раз уже из Лондона. После Венеции. Это всего два-три дня, так что не волнуйся. До свидания, мама. Да, конечно, я знаю, что ты меня любишь. До свидания. – Она подержала еще немного трубку, потом повесила.

– Она знает, что у нас неприятности, правда?

Лайла кивнула.

– Вероятно, уже звонит мадам Нху, чтобы поделиться новостями.

Лайла не отвечала, продолжая стоять рядом с телефоном.

Эймос подошел к ней:

– Выбрось из головы, детка. Сейчас только час дня, а твоя мама не вылезет из могилы раньше полуночи. А теперь пошли к Нино.

Нино стал открытием Эймоса два часа назад в аэропорту. Они с Лайлой летели в Рим разными рейсами, что, вероятно, выглядело глупо, но Эймос после рождения дочери ни разу не летал вместе с женой, за исключением тех случаев, когда летели все втроем, вместе с Джессикой.

Эймос прилетел в Рим первым и, пройдя таможню, таскался со своим багажом по залам аэропорта да Винчи с разговорником в руке, говоря каждому, кто, по его мнению, был похож на водителя такси.

– Parla inglese?

Но никто не говорил по-английски, и его спина уже начинала ныть от тяжести чемодана, как вдруг за его спиной раздалось:

– Я говорю.

Эймос повернулся и еле сдержал возглас удивления при виде гиганта. По крайней мере шесть и четыре фута, решил Эймос. Ручищи величиной с ногу, заросшее черными курчавыми волосами неожиданно приятное лицо, которое не портил даже огромный шрам через левую щеку и лоб.

– Вы говорите по-английски?

– Я говорю потрясающе.

– Отель «Хасслер».

Гигант взял его чемодан.

Эймос лихорадочно полистал разговорник, ища слово «стоять» и наконец с облегчением пробормотал:

– Macchia. Macchia.

Гигант явно был смущен.

– Macchia?

– Si, – сказал Эймос и рассмеялся, потому что в спешке перепутал слова «стоять» и «пятно». Scusi, – извинился он, я имел в виду – Alt.

Гигант поставил чемодан на пол.

– Вам будет со мной сложно. – Эймос снова полез в разговорник. – Видите ли, mia mogile прилетит на другом aereo, и она будет здесь в любую secondo, поэтому мы должны aspettare, capisco?

– У вас дети, да? Поэтому вы летите раздельно?

– Эй, вы действительно прекрасно говорите по-английски.

Гигант наклонил голову.

– Потрясающе, – сказал Эймос.

Лайла прибыла через несколько минут, Эймос после короткого объятия показал ей Нино, который ждал в стороне.

– Он ласковый, как щенок.

И Лайла ответила:

– Надеюсь, он настроен дружелюбно.

И Нино повел их из аэропорта прямо на итальянское пекло. Обхватив весь их багаж одной рукой, указал свободной:

– Моя.

Эймос приблизился к «мерседесу».

– Ваша собственная?

– С каждым годом все больше, – последовал ответ, – как вы это называете…

– В рассрочку? – пришла на помощь Лайла.

– В рассрочку, да. Вношу понемногу каждый месяц. Будет моей, когда мне стукнет сто сорок шесть лет. Сюда, пожалуйста. – Он открыл дверцу. – Садитесь.

Пока они размещались, он положил чемоданы в багажник. Сел за руль, запустил двигатель и посмотрел в зеркало заднего вида.

– Рим начнется через двадцать пять миль. Я скажу, когда надо смотреть.

– Как долетела? – спросил Эймос, когда такси плавно тронулось с места.

– Меня полеты не волнуют, ты знаешь. Подумаешь, покричала от страха какой-то час.

Эймос улыбнулся и взял ее руку. Она была в белом платье, волосы уже отросли, лишившись следов мастерства Видала Сассуна, и выглядела она просто сногсшибательно.

– Отличное платье, – сказал Эймос, – новое?

– Отличная попытка, Эймос, но я одевала его в день нашей помолвки.

Черт побери. Он ведь чувствовал, недаром платье показалось знакомым.

– Ты, конечно, поняла, что я пошутил.

– Принимая во внимание наши условия, верю.

И вдруг шофер громко запел «Фрэнси».

– Прости, что я назвала ее паршивой. Это прекрасная песня.

– Принимая во внимание наши условия, верю. – Эймос наклонился вперед и дотронулся до плеча гиганта.

– Вам нравится эта песня?

– «Фрэнси» – вы имеете в виду?

– Вам, по-моему, она нравится.

– Потрясающе.

– Значит, хорошая песня?