Марбург

Как-то я заглянул в «Популярную медицинскую энциклопедию», которая осталась еще от родителей, и прочел статью про гемодиализ. Там указана цифра лет, в продолжение которых больные могут жить на искусственной почке. Кровь отхлынула у меня от сердца. Но вслед за этим я вспомнил и год издания этой книги, и как за последние двадцать лет шагнула вперед техника, в том числе и медицинская. А вот продолжительность жизни собаки ни на день не изменилась. А Роза у нас живет уже около десяти лет.

Это в самом начале нашей «другой жизни», когда Саломея ушла на диализ, казалось бы, ничего не изменилось, кроме одного: всем стало легче. Почти пропали внезапные, как гроза, высокие вечерние температуры. Саломея еще два-три раза в месяц пела спектакли. Несколько раз между двумя сеансами своих процедур, как бы бросая вызов судьбе и предсказаниям врачей, она умудрялась съездить на двух-трехдневные гастроли. Сразу после сеанса диализа – на аэродром, куда-нибудь в Киев или Бухарест на один спектакль, а потом, через день или два, я её встречал в аэропорту серой, почти не могущей сделать несколько шагов, и сразу же вёз в клинику. При этом она тщательно, до поры до времени, скрывала свою болезнь. Вначале еще были ученицы, мастер-класс, она еще могла принять участие в каком-нибудь правительственном концерте. Товарки дивились, завидуя её худобе, сухому блеску в глазах и внезапно возникшей острой, будто прощальной, грации. Она появлялась на сцене еще в открытых платьях, но уже в перчатках, закрывающих руки почти до самых плеч.

Постепенно всё это начинало уходить. Сначала пришлось отказаться от большой сцены, потом от парадных концертов. Уже реже, что-то щебеча и шныряя взглядом по всем углам, забегали ученицы. Саломее, когда-то, как и все оперные певицы, женщине выносливой и сильной, словно волжский грузчик, стало тяжело выходить гулять с собакой, вот тогда-то я начал думать, что и век Розы летит слишком быстро. Кто кого обгонит в этой гонке: природа или возможности медицины?

Как я завидую мужикам, которые могут вплыть в трёх– или семидневный запой, внезапно уйти к любовнице, прогулять, не задумываясь о последствиях, зарплату, проиграть в карты казённые деньги. Это всё люди взрыва и необузданных чувств, ломоносовские натуры. Мне ближе характер Пастернака. Вот только в консерваторское общежитие я смог в свое время забраться на четвертый этаж в комнату Саломеи по водосточной трубе. Я всегда, даже сквозь муть самого безудержного застолья, помнил, что у меня завтра лекция и надо быть в форме, что наступает время расплачиваться за дачу или покупать новую резину на машину, что, кровь из носа, – надо уже сегодня с рассвета расстаться с замечательной, встретившейся мне только три дня назад девушкой, потому что завтра с гастролей возвращается Саломея или надо ехать на вокзал встречать её полудикую родню. Я всё должен был помнить, всё рассчитывать, держать в сознании тысячу обстоятельств.

Итак, наступило время, я начал думать о том, что Роза слишком быстро стареет. И рёшил действовать, озаботился вопросом собачьей демографии. Эта мысль посетила нас обоих, и меня и Саломею, но, кажется, думали мы по-разному. В моем сознании присутствовал совершенно эгоистический момент. Саломея уже не может без Розы: о ком она будет заботиться и кому рассказывать о своих болезнях и прошлых триумфах, кто будет верно встречать её у дверей, заставлять больше двигаться по дому, ходить в магазин или на рынок за мясом, наконец, кто будет лечить от гипертонии, потому что Саломея взяла себе в ум, что, когда она гладит Розу по шерстке, у нее падает давление и меньше болит голова. Присутствие Розы «оттягивало» Саломею от меня, то есть Саломея меньше меня «грузила». Другими словами, я думал о себе в той же степени, в какой и о Саломее.

Саломея Розу жалела как-то по своему: ну как же, собачка не познает радости встречи с каким-нибудь красивым псом, значит, ей так и коротать собачий век девственницей. А разве я когда-нибудь спорю с Саломеей? Я просто подкладываю ей свои собственные решения. Роза – образцовая по родословной собака: не агрессивна, послушна, сметлива, чистоплотна. Достанешь ли в будущем щенка из такой же хорошей и породистой линии? Я уже рассчитал, как примусь содержать двух собак, одну на смену другой. Мама с дочкой или мама с сыном? И задача не казалась мне достаточно трудной.

Но Роза оказалась девицей на удивление высоконравственной. Несколько сезонов подряд мы знакомили её с породистыми кавалерами общей фамилии ротвейлеров, и каждый раз наша перепуганная девица не могла взять в толк, что от нее требуется. С удовольствием бегала за очередным ухажером или от него убегала, трепала его или сама подвергалась трёпке, но заключительного объятия не получалось. В этих долгих лирических играх и я пытался ассистировать, и Саломея часами распивала на кухне чаи с хозяином какого-нибудь пса-тяжеловеса, пока собаки носились по квартире, но успеха от всего этого не было. У меня уже всё давно было рассчитано: кому из наших знакомых уходили и какие щенки, остается ли главный дублёр или дублёрша Розы у нас или воспитывается где-нибудь в интеллигентном, может быть даже в артистическом, доме, откуда его или её, при трагической необходимости, можно будет востребовать. План казалось был уже близок к осуществлению, когда Роза сдалась одному черно-палевому рыцарю, но это был как бы последний день в расписании игр. Я по профессорской привычке всё прочитал не только о ротвейлерах, но и вообще о разведении собак, практически всю пришедшую ко мне в руки литературу.

Мы с Саломеей внимательнейшим образом – как престарелые родители оглядывают талию нашалившей дочки, – наблюдали за Розой, делясь некоторыми вроде бы возникшими признаками. Они, признаки эти, возникали лишь в нашем воображении. Нам показалось сначала, что Роза стала лучше есть, у неё вроде бы вырос аппетит. А кто-нибудь видел собаку с плохим аппетитом? Потом возникло ощущение, будто бы Роза немножко раздалась в ширину. На это Саломея ответила усиленным питанием своей подруги: вместо традиционного телячьего сердца в ход пошла вырезка и говяжья шейка. Как будущая мать, Роза стала получать добавку в рацион: рыночный творог. И она действительно пополнела, стала чаще мечтательно глядеть на холодильник в кухне и плотоядно облизываться.

Самые большие трудности у романиста, да и просто у рассказчика наступают, когда ему необходимо одно событие вписать в другое. Худо-бедно, если мы имеем дело с событиями крупными и знаковыми, на помощь приходит старый как мир приём контраста. Особённо удачно этим приемом пользуется кинематограф: герой умирает на поле брани – его возлюбленная собирается на бал. В моем случае надо описывать ползучее, но тотальное наступление болезни. Что Роза? Ну, кажется, у нее будут щенки, мы их ожидаем. Как прежде, каждое полугодие знакомим нашу собаку, нашу суку, с разными кобелями – между делом, между работой, чтением лекций, бытом. Такое милое прелестное баловство: знаменитая президентская собака, помахивая хвостом, ходит из одной комнаты в другую. Её вовремя выгуляют, вовремя покормят сбалансированным кормом, когда надо, приведут ухажера, и первоклассный ветеринар или специальный мастер по случке за этим присмотрит. Собака ткнется в колени хозяину или хозяйке, ее погладят. Мирная собачья жизнь на фоне мирной и ухоженной жизни. Лишь ее некий благородный фон, как канарейка, которая живет на кухне, как аквариумные рыбки в детской.

Но здесь, в нашем случае, действие с надеждами и неудачами развивалось на фоне жесточайшей болезни, изменений психики, обострений и ремиссий и ясного сознания, что лучше быть не может, выздоровление невозможно, а смерть, если не внезапно и моментально, то обязательно на больничной койке, и что бы с тобой ни случилось, будь то инфаркт, инсульт или диабетическая кома, тебя, в сознании или без, всё равно повезут на каталке в диализный зал. Здесь речь идет не о собаке-игрушке, а о компаньонке, еще одной живой душе в квартире. Это компаньон по жизни, почти равноправный по значению.