Эрос на Олимпе

Об этом думал хромой Дух Огня, молча созерцая сидящую напротив жену. Все в ней казалось ему удивительным и необыкновенным. Золотые волосы, присыпанные голубой пудрой, фиолетовые глаза, шея белая и трепетная, груди, скрывающиеся под прозрачной тканью, все это благоухание и горячее тело, закутанное в ткани цветные, мягкие, неощутимые, как сон. Даже все искусные украшения, которые сам изготовил, имели для него обаяние какой-то непостижимой тайны. Афродита говорила, смеялась, пила нектар, а он никак не мог уяснить истинного смысла ее слов и улыбок. Она жила в каком-то своем, совершенно отдельном мире, дорога в который была ему неведома.

Гефест любил ее безрассудно, и в любви этой словно казнил себя. Избегал ее, проводя целые месяцы в кузнице или на излюбленном острове Лемнос, и возвращался опять, чтобы с суеверным трепетом коснуться хоть ленточки, которой она стягивала прическу. Он знал, что она изменяет ему… На ее всегда влажных губах чувствовал горечь чужих поцелуев. Следя за взглядом ее глаз, устремленных на разнузданную роспись потолка, хотел перехватить очертания каких-то дорогих ей видений, которых, как ему казалось, были полны ее задумчивые воспоминания.

Афродита чувствовала на себе тяжелый взгляд повелителя огненных гор, и ее ласковая душа затягивалась сумраком сомнений. Она никак не могла сообразить, как ей себя вести, ведь он никогда не говорил ей об этом. По-своему ей было понятно, что он мог бы сказать: несомненно желает, чтобы она все делала скрытно; он самолюбив, и сознание, что другие видят его позор, для него непереносимо. Но как же можно что-нибудь скрыть, когда повсюду столько любопытных глаз? Из-под древесной коры глядят темные очи Гамадриады, наяда с зелеными волосами шпионит из-за речного тростника, за каждым уступом горы сидит нимфа или сатир, а среди луговых цветов и трав притаились маленькие леймониады, любовницы полевых кузнечиков.

Не знала богиня, что делать, и пришла ей в голову мысль, что безопаснее всего ей будет с любовником в собственном доме. Стоит он несколько в стороне от больших олимпийских дворцов, и в него можно проникнуть незаметно. Прислугу отпустит под каким-нибудь предлогом, а хариты преданны ей. К тому же выберет такой день, когда муж будет далеко. Все это она сказала своему любовнику.

А любовником ее тогда был Арей – бог войны. Как он был прекрасен, великолепен, силен! Правда, как-то раз разбойники засадили его в бочку[33] и если бы не Гермес, он бы не выбрался… Афина его всегда побеждает, хотя и дева она… И запах его не очень приятен, поскольку он все время проводит во фракийских горах, где люди ходят в тулупах… Шумлив и хвастлив, говорить умеет только о войне… Так-то так, зато он очень хорош во многих-многих других отношениях. О нем вспоминается со сладостным томлением.

Началось это у них как бы случайно. Знались очень давно, но не обращали друг на друга внимания, пока как-то под стенами Трои… Диомед, грубый, греческий герой, ранил Киприйскую деву в руку, и Арей увез ее без сознания на Олимп. И второй раз – на той же самой троянской равнине… Под жилистой рукой Афины оба легли в пыли, пропитанной кровью воинов. Когда очнулись, взглянули друг на друга с симпатией. На следующий день Арей навестил больную кузину и принес ей подарки, с благодарностью принятые. Он покорил ее своей простотой, а она не смогла бы ответить, если бы он спросил, почему сопротивляется. Поэтому не сопротивлялась.

Афродите казалось: на сей раз она так хитро все устроила, что никто даже не догадается. Встретились тайно в покинутом алькове Гефеста, никто их не видел. Один только бог, тот, что все видит, бог-солнце Гелиос. Проезжая на своей огненной колеснице над дворцом Гефеста, усмотрел через верхние окна Афродиту и Арея, сомкнувших объятия. Как-то странно его это задело. Никогда не любил сплетен, хотя обо многом мог бы порассказать, но сейчас вдруг его охватило такое отвращение к этим двум развлекающимся тайной любовью, что вечером, едва распряг коней, он устремился к хромому кузнецу и все ему раскрыл.

Гефест ни словом не отозвался. Смотрел, как медленно закрываются двери за пламенеющим богом, который удалился слегка обиженным. Отпустил всех циклопов и остался в кузнице один. Взял кусок железа и начал ковать. Сметал молотом красные завихрения пылающего металла и вытягивал его во все более тонкую проволоку. Очень долго так трудился. Кончил только на следующий день около полудня и тогда направился в свой дворец. Осмотрел альков, тот был пуст: Афродита после утреннего купания отбыла куда– то на своей колеснице, запряженной голубями. Гефест вернулся в кузницу и принес оттуда то, что изготовил ночью. Были это металлические сети,[34] очень тонкие, совсем незаметные. Он натянул их вокруг столбов, поддерживающих ложе, и на балках потолка, затем присмотрелся и кивнул головой: был доволен, никто не заметит этой «паутины». Уходя, сказал слугам, что выезжает на Лемнос, а когда вернется – неизвестно. Может, через месяц, может быть, раньше.

Афродита обрадовалась отъезду мужа. Послала одну из харит, чтобы предупредила Арея. Под вечер услышала в прихожей знакомый звон доспехов. Поздоровались, но очень беседу не затягивали. Собственно, говорить им, как всегда, было особенно не о чем, поцелуи и ласки заменяли слова. В конце концов они впали в страстное забытье, а когда очнулись, заметили, что не могут пошевелиться: что-то их связывает и сковывает вместе. Это были именно те сети. В момент, когда мир перестал для них существовать, предательские нити оплели кругом их ложе и теперь не давали вырваться.

Возлюбленные не понимали, что случилось, и эта неизвестность еще больше увеличивала их тревогу. Затем отворились окованные бронзой двери, и на пороге появился Гефест. Он, казалось, почернел от гнева и ненависти. Вместе с тем в уголках его горящих глаз таилась почти игривая ухмылка. Муж глядел на них, и взгляд его жег, как огонь. Видно было, какое наслаждение доставлял ему их испуг. Афродита плохо знала своего мужа. Никогда не могла бы сказать, как будет вести себя и что предпримет этот кобольд (подземный дух. – Примеч. пер.). Только в голове у нее промелькнуло, что может получиться, как с тем креслом Геры: Гефест подарил матери разукрашенное кресло, а когда та в него уселась, что-то сковало ее, и сидела она так целыми днями, пока хитроумный кузнец не соизволил избавить ее от издевательского узилища.

В этот раз он, однако, поступил по-другому. Поднял крик и созвал всех богов Олимпа. Богини остались дома. Дворец Гефеста заполнила толпа бессмертных. Некоторое время все взирали с изумлением. Затем жестокий смех сотряс небесный свод. Такого зрелища еще никто им не устраивал. Ибо мощный, страшный, неудержимый, неустрашимый, уничтожающий, как пожар, человекоубийца Арей лежал бессильный, как дитя в пеленках, а рядом – его золотистая любовница вся розовая от стыда, который делал ее наготу еще более нагой. Боги в толпе обменивались шепотом и смехом. В ногах ложа стояли Аполлон и Гермес. Оба смотрели как бы с некоторым сочувствием. Неожиданно Аполлон обратился к быстроногому сыну Майи.

– Признайся, – сказал он довольно громко, – хотел бы ты добровольно вот так, связанный, лежать бок о бок с Кипрейской девой?

– Хоть сейчас! И пусть узы будут троекратно сильнее, и пусть смотрят на это все боги и все богини!

В словах его был такой сердечный запал, что богов опять охватил сладостный смех. Только Посейдон не смеялся. Когда они успокоились, он подошел к Гефесту и попросил его закончить эту нелепую забаву. Молчавший до сих пор Гефест заговорил. Слова вылетели из него подобно языкам огня. Он жаловался, а казалось, что угрожает.

И хромой он, и некрасивый, и отвратительный. А жена у него – чудо из чудес. Никто не знает, как она прекрасна, знает он один. Все это не то, эти обнаженные прелести, тело упругое и нежное. Есть еще другие вещи. Он их знает. Но где она все время? Там, где юность, где стройные, гибкие тела, где весь этот шумный мир, залитый солнцем. Ее жизнь там, а не здесь. А что он? Посмешище. Прокоптившийся кузнец. Никто его не принимает всерьез. Его нельзя любить, уважения он тоже недостоин. Видите! Даже его дом не уважают. А ведь любой дом, даже самого ничтожного человека, охраняет чистое благословение Гестии. Но хватит об этом. Так далее не может продолжаться. Он отошлет ее туда, откуда взял. Пусть только вначале Зевс отдаст тот выкуп, который муж отдал за нее. Только и всего. Да и Арей должен ему возмещение за чужеложество. И он, Гефест, не выпустит этого смазливого ловеласа, пока тот не выплатит ему всего.

33

… разбойники посадили его в бочку – От и Эфиальт, сыновья Посейдона, великаны огромного роста и сверхчеловеческой силы, те самые, которые подняли бунт против Олимпа и угрожали святой столице богов.

34

Были это металлические сети… – первым о любви Арея и прекрасной Афродиты поведал Гомер в «Одиссее» (песнь VIII).