Страница 24 из 32
Энн вздрогнула и прислушалась. В доме было тихо, где-то далеко раздавался стук топора: Фредерик готовил дрова для камина. За окном гладь озера напоминала лужу ртути: пока еще спокойное, но пройдет полчаса-час, и пройдет первая рябь. Энн знала, что это будет знак для нее.
Наверное, мне нужно сказаться больной и уйти в отдельную комнату, решила она. Не хочу, чтобы Фредерик это видел. А может быть, рядом с ним все будет по-другому?
Энн так хотелось верить в это!
– Не скучала здесь без меня? – Глубокий баритон Фредерика заставил ее вздрогнуть. – Какая-то ты странная сегодня. – Фредерик задумчиво посмотрел на нее. – Все в порядке, Энн?
– Да, все просто замечательно! – быстро и как-то нервно ответила она.
Фредерик вновь пожал плечами, решив, что, раз все в порядке, не стоит и лезть. Он свалил дрова у камина и принялся разводить огонь.
Энн задумчиво смотрела на яркое пламя и думала о чем-то своем. Если бы ее сейчас спросили, о чем же она задумалась, Энн ни за что не смогла бы ответить. Она просто думала обо всем и ни о чем. Фредерик и сам иногда бывал в таком состоянии и хорошо знал, что в такие минуты достаточно просто не мешать.
На плечи Энн опустился мягкий шерстяной плед, дверь в гостиную закрылась, и весело напевающий что-то Фредерик ушел на кухню.
Энн очнулась, лишь когда солнце осторожно попробовало край земли и, вполне удовлетворенное его мягкостью, плавно опустилось за горизонт. Солнце успело убежать от тяжелых туч, гонящихся за ним по пятам. Солнце всегда успевало убежать или просто спрятаться, солнце тоже боялось грозы.
Энн удивленно посмотрела на плед, на угасающие в камине дрова и поняла, что прошло уже много времени. Она осторожно встала, сложила плед и отправилась на поиски Фредерика. Какое-то чутье вело ее по старому дому. Энн уже знала, что может найти Фредерика даже с закрытыми глазами в любом месте. Ее притягивало к нему, словно стрелку компаса к северу. Это было сродни телепатии и ясновидению, это пугало и обнадеживало.
Энн шла по длинной галерее мимо копий самых известных работ Иеронима Босха. Сейчас, в красном мареве заката, она начала понимать, что же привлекает Фредерика в страданиях и боли. Она видела чистоту задумчивого Антония, сразившего искушающих бесов, видела парадоксальное соединение красоты и уродства толпы, окружающей венчанного терном Христа, уносилась к свету вместе с чистыми душами. Да, теперь, стоя на краю грозы, она научилась понимать красоту горя, красоту страдания, красоту искупления.
– Ты все же выполнил свое обещание, Фредерик, – пробормотала Энн, поднося руку к лику святого, но так и не решаясь прикоснуться.
– Теперь ты поняла, что я хотел сказать? – тихо спросил Фредерик, неожиданно появившийся за спиной Энн.
– Да, я поняла.
– Ты больше не боишься?
– Нет, я боюсь еще сильнее, – призналась она. – Сейчас, когда я поняла красоту, настоящую красоту, когда я научилась слушать тишину, мне страшно, как никогда в жизни. Будет гроза.
– Ну и пусть себе будет! – Фредерик беззаботно махнул рукой и улыбнулся. – Далась тебе эта гроза. Пойдем на террасу пить чай.
– Да-да, конечно, – согласилась Энн.
– Хочешь, вечером сразимся в шахматы? Нет ничего лучше хорошей партии, когда за окном сходит с ума природа, а ты сидишь у камина и пьешь хорошее вино.
Энн вновь кивнула и вдруг выпалила:
– Ты можешь увезти меня отсюда?
– Почему? – изумился Фредерик.
– Я боюсь. Отпусти меня, пожалуйста, обратно.
Бездвижное озеро отражалось в огромных серых глазах – или озеро было всего лишь отражением этих глаз? Фредерик так и не смог ответить на этот вопрос.
– Ну уж нет! – рассмеялся он, но смех получился какой-то ненатуральный, бездвижный, как и природа вокруг них. – Я тебя никуда не отпущу сейчас, когда только что заполучил. Пойдем пить чай. И не волнуйся ты так, все будет хорошо, у нас достаточно продуктов, чтобы не начать есть друг друга, даже если природа расшалится.
Энн вздрогнула, но вновь просить Фредерика не решилась.
Он не отпустит меня, пульсировала в ее голове навязчивая мысль. Он сам сказал, что не отпустит. Я должна как-то выбраться. Должна.
Гроза еще не началась, а Энн уже не могла управлять своими мыслями, своими чувствами. Она вспомнила все, что говорил ей Седрик, вспомнила фотографии, вспомнила вырезки из газет. Вспомнила и все странные фразы Фредерика.
Боже мой, мы ведь здесь совсем одни! Никто не знает, где я, даже Кэтрин я просто сказала, что еду за город. Она начнет волноваться лишь в понедельник. Сюда никто не сможет добраться, ни один человек. Есть всего одна лодка...
– Да что с тобой такое сегодня творится?! – Фредерик взял ее за плечи и крепко встряхнул.
– Ничего, просто столько всего случилось за последние дни! Я никак не могу прийти в себя. Дай мне время, – попросила Энн.
Фредерик с нежностью посмотрел на нее. Эти чудесные серые глаза, эти восхитительные, легкие, словно крылья птицы, брови, этот чудесный пушок над верхней пухлой губой... Он с первого взгляда полюбил все это, все, что было Энн Ланкастер. Строгой, доверчивой, умной, трепетной, безрассудной – такой разной и такой нужной ему, Фредерику Стрейту. Единственной нужной женщиной на всем свете. Нет уж, теперь он ее никуда не отпустит, как бы ни молили эти серые глаза. Сегодня ночью они будут вместе, и завтра утром, когда закончится так волнующая Энн гроза, она проснется и улыбнется ему.
– Пойдем пить чай.
Фредерик не смог сказать Энн обо всех чувствах, что переполняли его сердце. Хотел – и не смог. Что-то остановило его, может быть, странные блики в серых глазах? Странные, словно отраженные молнии будущей грозы.
– Да, чай, конечно, чай и шахматы – это здорово, – рассеянно сказала Энн.
Первый ветерок подул, когда они сидели в гостиной. На столике перед камином стояли две глиняные чашки с травяным настоем и шахматная доска с расставленными фигурками. Они сидели уже почти два часа, но за это время лишь одна пешка успела переместиться на две клетки.
Первый ветерок подул, по серому стеклу озера прошла рябь, и Энн поняла: пора.
– Мне нужно отлучиться на пару минут. – Она мило улыбнулась и встала.
– Надеюсь, ты вернешься той Энн, которую я уже успел хорошо узнать? – спросил Фредерик, крайне смущенный ее странным поведением.
– Да, когда я вернусь, – как-то обреченно пробормотала Энн и быстрой, нервной походкой вышла из гостиной.
Фредерик удивленно посмотрел ей вслед и пожал плечами. Мало ли что случилось? Может быть, она переживает из-за сестры, а может быть, у нее начались проблемы, ну... те самые. Не зря же она с утра побежала в магазин!
Надо будет ей как-то дать понять, что я хочу быть рядом с ней, стать для нее незаменимым. Может быть, стоит прямо сказать о своих чувствах без недомолвок и иносказаний? Да, как только она вернется, я сразу же признаюсь ей, что больше для меня нет ничего на этом свете, кроме Энн Ланкастер.
К сожалению, Фредерик так и не смог сказать Энн все это сегодня.
Энн стояла возле открытого окна, за которым уже вовсю бушевала природа.
Какая насмешка, думала она, сегодня я уже во второй раз собираюсь убежать через окно. Сначала к Фредерику, а теперь от него. Как жаль, что я так ошиблась, как жаль, что я была так слепа... Седрик прав, кругом прав: и эти странные разговоры, и увлечения, да и само знакомство было странным. Мистер Бернер ведь до сих пор ни слова мне не сказал о том, что нанял искусствоведа, не сообщил о получении документов...
За окном полыхнула первая молния, и дрожь пробрала Энн до самых костей. Она боялась, ужасно боялась. И она должна была что-то сделать, чтобы страхи не стали явью.
Энн сделала всего один шаг.
Ветер хлестал ее лицо ледяными струями, гром над головой раскалывал небо, молнии освещали предательски скользкие камни.
Энн бежала, спотыкалась, падала и снова бежала. Она за считанные мгновения вымокла до нитки, волосы прилипли к лицу, платье липло к телу, крупная дрожь била ее. В голове крутились какие-то странные образы, образы, рожденные грозой и страхом.