Мимолетный привкус бытия

Перед ним планета Лори.

Ему уже показывали фотографии, сделанные камерой. «Чайной розы», однако они не идут ни в какое сравнение с этими. С орбиты планета смотрится, как ткань, разрисованная цветами. Поверхность кажется древней, сглаженной эрозией. Горы или холмы увенчаны сгустками тумана, неровные лабиринты между ними переливаются бесчисленными оттенками лимонно-желтого, кораллового, изумрудного, золотого, бирюзового, желто-зеленого, оранжевого, лавандового, алого и множества других цветов, для которых Эрон не может подобрать названия. То ли это неведомая растительность, то ли еще что-то. От такого великолепия Эрон широко раскрывает рот. Растительность тянется на много миль!

Следующие снимки сделаны в атмосфере, на них — горизонт и небеса. Небо на плачете Лори фиолетово-синее усеянное перистыми облаками с жемчужными краями. На другом

– Какая прелесть! — шепчет Элис Берримен.

Они вместе бредут дальше, разглядывая новые изображения, зажженные над игровыми площадками Лужайки. Эрон никак не насмотреться на бесконечное разнообразие огромных растенийсамых фантастических форм. Понять, действительно ли они велики, сложно. Иногда на снимках появляются стрелки, указывающие то ли на плоды, то ли на гроздья семян.

Обойдя клетку с птицами, Эрон оказывается перед снимками, сделанными в ночное время и демонстрирующими биосвечение «растений». Безумные краски, позволяющие представить, как они мигают и беспрерывно меняются. В темном небе Эрон замечает две луны, висящие над планетой Лори. Он одергивает себя: хватит называть это «планетой Лори»! Если планету и можно теперь с кем-то ассоциировать, то, скорее, с командиром Ку, хотя ей, вероятнее всего, будет присвоено невыразительное официальное название.

Эрон замечает еще одно изображение, вывешенное в нише для шахматистов: снятые крупным планом гроздья плодов, излучающие в инфракрасном спектре. Подобную гроздь Лори привезла с планеты вместе с образцами почвы и воды. Эрон изучает данные; «фрукты» теплые, излучаемая ими радиация несколько превосходит фон. Обращает на себя внимание также их свечение. Растения висят примерно на уровне его плеча. Исходит ли от них угроза? Уж не в этом ли объяснение его дурных снов? Он внимательно смотрит на фотографию и никакой опасности не усматривает.

За аквариумами его поджидают снимки поверхности планеты, сделанные перед выходом из строя бортового компьютера. Вот фотография первой вылазки на поверхность, почти в натуральную величину: путешественники стоят в скафандрах и в шлемах перед люком «Чайной розы». Рядом простирается бесконечный плоский «пляж», в отдалении виднеется море. Разглядеть лица почти невозможно, но Эрон находит Лори. Рядом с ней стоит австралийка. Ее рука в перчатке почти касается руки штурмана из команды Ку, которого тоже зовут Ку; «малыша» Ку можно опознать по двухметровому росту. Между фотографом и группой — флагшток со стягом Организации объединенных наций. Поразительно… У Эрона сжимается горло. Судя по флагу, его колеблет ветер. На планете дуют ветры! Движение воздуха? Это трудно представить…

Вначале он не обратил внимания на тексты, сопровождающие каждое изображение, но теперь его взгляд выхватывает слово «ветер». «От десяти до сорока узлов, — читает он. — Дует непрерывно. Предполагаем, что доминирующие жизненные формы, являясь бесчерешковыми видами, получают часть питания благодаря постоянному движению ветра сквозь бахрому «листвы» (см. «Состав атмосферы»). Проведены исследования переносимых воздухом клеток, похожих на гаметы или пыльцу. Доминирующие жизненные формы, напоминающие растения, размножаются, судя по всему, методом распыления. Обнаружено более двухсот разнообразных форм — размерами от нескольких метров до одноклеточных. Организмов, способных к самостоятельному передвижению, нет».

Приглядевшись, Эрон замечает, что задний план изображения представляет собой целый ковер из лишайников и мягких стеблей. Он бредет мимо фотографий, на которых команда «Чайной розы» вывозит из корабля транспортные механизмы.

В конце экспозиции зрители собираются в кружок.

– Вы только посмотрите! — говорит кто-то со вздохом. — Нет, взгляните!

Люди расступаются, и Эрон понимает, о чем речь. На последней фотографии он видит трех людей в скафандрах, но со снятыми шлемами.

Эрон широко распахивает глаза. Все его существо замирает. Он видит Мей Лин со взъерошенными ветром короткими волосами, Лиу Эндо, повернувшего непокрытую голову, чтобы полюбоваться грядой холмов, покрытых цветочными замками, и «малыша» Ку, широко улыбающегося прямо в камеру. Позади троицы колышется на ветру пунцовая растительность.

Воздух, свежий воздух! Эрон чует его упоительный аромат и испытывает необоримое желание пройтись по лугу в сторону холмов. Это же рай! Уж не минуту ли спустя команда сорвет с себя скафандры и откажется возвращаться на корабль?

Эрон не может их винить. Когда он, собственно, жил, жил по-настоящему? Ему вспоминается Брюс Янг: вот кому не стоит разглядывать снимок…

Толпа несет его дальше, в просторный зал, который обычно используют как библиотеку или зал заседаний. Кафедра стоит посередине, чтобы оратор находился в центре внимания. Сейчас на ней никого нет; позади кафедры — экран, усеянный звездами. Год за годом Эрон и его спутники наблюдали на этом экране, как растут солнца Центавра, как разделяются на пары. Сейчас на экране осталось одно-единственное солнце — сияющая звезда, вокруг которой вращается планета Лори.

Некоторые не тратят времени на ожидание, уткнувшись в персональные дисплеи. Эрон сидит позади женщины, лейтенанта Паули, выполняющей в команде Тима Брона обязанности штурмана. Эрон видит на ее дисплее титры: «Экспедиция «Гамма Центавра». Выдержки из устного доклада д-ра Лори Кей». Видимо, это первый отчет Лори, не содержащий упоминаний о конфликте.

Паули выключает дисплей. Эрон ловит ее взгляд, но она мечтательно улыбается, глядя сквозь него. Алстрем садится неподалеку и, как ни странно, тоже улыбается. Эрон внимательно смотрит на лица окружающих и понимает, что, находясь три недели взаперти, не догадывался, как на них подействовала планета. На них? Сам он тоже близок к эйфории.

Капитан Йелластон направляется к кафедре, но его продвижение замедляет град вопросов. Эрон уже много лет не видел такого ажиотажа. Господи, что же будет, если придется вернуться на Землю? Эта мысль невыносима. Он вспоминает, как весь первый год путешествия на этом же экране они наблюдали родное Солнце, которое день ото дня становилось все меньше…

Что произойдет, если планета все же окажется непригодной для жилья? Если им придется лечь на обратный курс и еще десять лет наблюдать за растущим желтым Солнцем? Даже думать об этом больно. Такой исход прикончит и его, и всех остальных.

У тебя может возникнуть проблема, доктор, крупная проблема. Нет, эта планета просто обязана оказаться подходящей. Выглядит она, по крайней мере, привлекательной, даже красивой.

В зале устанавливается тишина. Йелластон может начинать. Эрон видит в противоположном конце зала Соли, неподалеку от нее — Коби, между ними сидит Тиг. У другой стены, в компании Дона и Тима, — Лори. Она вся подобралась, как жертва насилия в суде; скорее всего, ее огорчают материалы, которые просматривались на индивидуальных дисплеях до начала выступления. Эрон клянет себя за чувствительность, из-за которой ему передается ее настроение, и спохватывается — по ее вине он пропустил начало выступления Йелластона.

– …надежда, которую мы теперь можем питать. — Йелластон говорит сдержанно, но тепло. «Кентавр» редко слышит его голос: капитана нельзя назвать прирожденным оратором. — Хочу поделиться с вами одним соображением. Несомненно, это пришло в голову не только мне. Располагая в последние годы неограниченным свободным временем, — пауза для ритуальных улыбок, — я коротал досуг за изучением нашей собственной планеты и миграций на ней. Разумеется, большая часть истории затерялась во тьме веков, однако в летописи новых колоний бросается в глаза одно повторяющееся обстоятельство: люди, испытавшие огромные страдания, пытаются найти более подходящие места обитания в рамках нашего родного мира.