Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 43 из 55

— Нас с вами, увы, не было бы, — сказал Меншиков, словно прилежный ученик на экзамене.

— Не только нас с вами, но и всего человечества. Но означает ли это, что на Земле вообще не появился бы сапиенс? Отнюдь нет. Став разумными, мы заступили кому-то дорогу, заняли чье-то место, кого-то опередили. Еще в двадцатом веке было установлено, что некоторые виды животных при благоприятном стечении обстоятельств могли стать родоначальниками разумной расы. Хотя бы медведи, и они не единственный пример. Может быть, таких «потенциальных кандидатов в сапиенсы» гораздо больше, чем мы сегодня думаем. Просто мы — те, кому повезло. Просто мы успели раньше. Но откуда мы знаем, что обезьяне всегда и везде суждено успевать первой? Там, где обезьян не было вообще или обезьяна опоздала купить билет, образовавшийся вакуум заполнит другой вид, на последней ступеньке обязательно появится сапиенс, пусть и не хомо… Такой, например, как наши мохнатые хозяева. Предположим, что существует общий для всей Вселенной закон, по которому в случае отсутствия или опоздания обезьяны кто-то другой непременно окажется на последней ступеньке эволюционной лестницы. Предположим, что существует в космосе раса, открывшая этот закон и убедившаяся, что он верен. И предположим, что открытие этого закона наложило свой, особый отпечаток на отношение этой расы к животным. Каким оно будет? Быть может, в некоторых случаях примет вид своеобразного комплекса вины перед теми, кому нынешний сапиенс загородил дорогу. Быть может, любой охотник станет казаться преступником, а преступников, как известно, ловили и наказывали. Что с нами и делают. Стоит только предположить, что мы отбываем предписанное нам наказание, — автоматически не остается темных мест и загадок. Все логично и грустно. Никаких галактических пиратов — только исполнители приговоров. Нам с вами мстят, Варгин. Нет, не наши тюремщики. Нам мстят мамонт, дронт, стеллерова корова, тур, квагга. Мстят бескрылые казарки, странствующие голуби, львы Пелопонесского полуострова, волки Англии, берберийские и капские львы. Мстят все виды, начисто уничтоженные нашими предками, и мстят все звери, убитые нами самими ради развлечения. Мы перестали убивать друг друга, но по-прежнему считаем себя вправе убивать животных, которых и так однажды низвели на роль братьев наших меньших, однажды опередив их.

— Не всех, — сказал Меншиков. — Мы опередили не всех. Ведь не считаете же вы, что любой вид мог развиться в сапиенса?

— Я и не говорю, что буквально каждый вид является «потенциальным кандидатом». Не о том речь. Разговор идет о мировоззрении существ, подобных в своем отношении к животным нашим хозяевам. Для них мы — преступники, и нас наказывают.

— Да… — сказал Меншиков. — Позвольте вас поздравить, Лихов.

— Вы мне верите?

— Вопрос так не стоит. Если это для вас так уж важно — верю. Ваша гипотеза объясняет если не все, то очень многое. Только оттого, что она окажется верной, наши хозяева не перестанут быть преступниками.

— Но почему?

— Следуя их логике, я должен теперь лобызаться с каждым медведем. А я не хочу. Пусть где-то там, в далеком созвездии, отдаленные потомки родичей нашего медведя водят космические корабли, но на Земле наш земной медведь остается низшим животным, так и не ставшим Урсус Сапиенс, и нет никакого преступления в том, что я на него охочусь. Наказывать меня за это столь же бессмысленно, как за то, что в далеком прошлом люди одного со мной цвета кожи истребили пруссов и маори. Никаких земных законов я не нарушал.

— Но мы живем не только на Земле, но еще и в космосе. И охотимся в космосе… Если я не ошибаюсь, в прошлом, когда у нас существовали границы, путешественник обязан был подчиняться законам того государства, в которое попал?

— Что ж, можно держаться подальше от мест, где действуют идиотские законы.

— Да? — спросил Лихов тихо и недобро. — Вы в самом деле полагаете, что, изменив трассы полетов, мы разрешим проблему? Так просто? Мы ведь столкнулись с чужой логикой, поймите вы это. Логика. Чужая. И по ней выходит, что часть нашего общества составляют преступники. Что же, у нас не найдется других чувств, кроме оскорбленного самолюбия?

— Мы достаточно сильны, чтобы дать отпор, если это понадобится.

— Вот и знакомый голос, — тихо сказал Лихов. — Всегда правы только мы. Права она или нет, это моя страна… Сколько раз звучал этот голос в нашей истории? Значит, мы нашли-таки гипотетического врага? Да нет, мы его старательно изобретаем…

— Как хотите, — сказал Меншиков. — Как бы там ни было, я никогда не соглашусь, чтобы землян отправляли на смерть во имя моральных принципов, которые исповедует другая раса. И не нужно о чужой логике. Да, они правы, но и мы правы. Так тоже бывает — оба правы, и потому каждый должен оставаться при своем. Пусть не вмешиваются в наши дела, и мы ответим тем же. Нужно лишь договориться уважать обычаи друг друга.

— Но сосуществование не всегда сотрудничество…

— Да что вы предлагаете, в конце концов? — разозлился Меншиков. — Выдавать им тех, кого они считают преступниками?

— Я хочу, чтобы вы поняли, как трудно будет решить эту проблему. Как и положено, как и следовало ожидать, Первый Контакт оказался непохож на все, что мы о нем напридумывали. Отдел разработки проблем контакта далеко, а мы — здесь. Тем более важно, чтобы вы…

— Я понял, — сказал Меншиков. — Могу вас заверить — я буду беспристрастным и объективным, когда стану докладывать обо всем. Это мой долг. Но я считал «остроухих» преступниками и буду считать. Мы, с их точки зрения, преступники? Но не больше, чем они с нашей. Мы — убийцы, а они — пираты. Поэтому я считаю себя вправе стрелять в любого из них, кто попытается помешать мне спасти людей. Простите, у меня нет времени.

Он распахнул дверцы шкафа, на ощупь отыскал тяжелый холодный бластер и заткнул его за пояс. Рассовал по карманам энергетические обоймы, сунул туда же тюбик с мазью. Натянул новую куртку. Лихов не шевелился.

— А не остаться ли мне здесь? — спросил он задумчиво, то ли обращаясь к Меншикову, то ли споря с самим собой.

— Не говорите глупостей. — Меншиков свинтил с дула бластера фальшивое сверло и швырнул его на пол. — Они с вами и разговаривать не станут, преспокойно пошлют в лес, а там вы загнетесь. Ну, я пошел работать…

Глава 11. Побег

Он вышел в коридор, беспечным прогулочным шагом направился к лестничной площадке. Казалось, шары смотрят в спину хитрыми невидимыми глазками. Меншиков молниеносно обернулся, падая ничком, выбросил вперед руку с бластером, и дважды сверкнула сиреневая молния, нанизав ничего не успевшие понять шары на шампуры раскаленной до диких температур плазмы. Они просто не успели бы подать сигнал…

Выпрямившись, Меншиков вдохнул резкий запах чужой горелой синтетики. От шаров не осталось и крупинки, только сизый дым не спеша таял под потолком, «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда…» — нараспев продекламировал Меншиков своего любимого поэта, поднялся на третий этаж и проделал там то же самое, потом вразвалочку спустился вниз и уничтожил шары там. Получилось так легко и просто, что он почувствовал даже некоторую обиду и разочарование. Вышел во двор, сверкнула фиолетовая молния, и на территории тюрьмы не осталось ни одного шара. Путь был свободен, но из предосторожности Меншиков лег на землю у самой стены и пролежал там минут пятнадцать, выжидая, не появится ли диск со встревоженными тюремщиками. В просветы листьев фальшивых лип светили знакомые звезды Каравеллы Колумба и Звездного Филина, понемногу возвращалась уверенность в том, что жизнь прекрасна.

Диск не появился, значит, никакого командного центра в тюрьме не было. Как и аварийной сигнализации. Шары действовали по автономной программе. Что ж, да здравствуют самостоятельные программы, нех жие, банзай, вансуй… Меншиков встал, смахнул с себя пыль и выдавил на ладонь колбаску пахучей пасты. Потер ладонь о ладонь.

Паста уничтожила покрывавший ладони защитный состав, пленку телесного цвета с фальшивыми отпечатками пальцев, и спасатель теперь мог лазить по стенам и потолку, как муха. Вернее, как геккон, потому что принцип биологи «Динго» позаимствовали именно у геккона — на ладони приживлялись микроскопические волоски, не меньше сотни тысяч на квадратный миллиметр, и ладонь прилипала к любой самой гладкой поверхности. Для сильного человека влезть на стену было не труднее, чем вскарабкаться на руках по канату.