Страница 12 из 55
— Надеюсь, — сказал я без всякого воодушевления.
Теплоход остановился на рейде. Невысокие синие волны шлепали о борт. Матросы установили трап с перилами, пассажиры расступились, и я, навьюченный аппаратурой от лучших фирм, прошел к борту под перекрестным огнем пугливых, любопытных, восторженных взглядов. Теплым напутствием прозвучал чей-то громкий шепот:
— Пропал репортер, а жалко, симпатичный…
Я оставил это без внимания, поправил ремни и шагнул на трап — увы, это были не те ремни и не тот трап. Я был единственным пассажиром, высаживавшимся в городе (Догарда собирался прилететь туда двумя днями позже), и капитан не стал заходить в порт. Вряд ли на такой шаг его толкнули одни заботы об экономии топлива. Наверняка боялся. Слухов расплодилось несметное количество, и они были настолько нелепыми, что им верили даже умные люди. Как всегда. Реликтовый мистицизм. Стоит случиться чему-то странному, и моментально расползутся дилетантские гипотезы, в ход пойдут, как водится, пришельцы с неподвижных звезд, хулиганствующие призраки тамплиеров, шаманы малоизвестных племен и дерево-людоед из девственных джунглей Борнео. А достоверной информации нет, надежных отчетов нет, серьезных исследований нет, есть только паническое письмо отцов города во все инстанции, вплоть до Ватикана и Красного Креста. Письма, похожие на громогласный рев заблудившегося карапуза. Исключение представляет только последнее письмо — анонимное, но не паническое, скорее загадочное, однако, безусловно, написанное нормальным человеком. И еще у нас есть самоубийство одного и полное молчание другого — а это люди, в которых до недавнего времени никто не посмел бы усомниться. Их послужной список, их деловые качества… Они ничем не уступают, а в чем-то и превосходят человека, которого сейчас зовут Адам Гарт. Один из них даже был? в свое время учителем и наставником так называемого Адама Гарта…
Уверенно застучал двигатель моторки, острый нос задрался над волнами, и голубая вода вскипела белой пеной, борт теплохода остался позади. Навстречу мне летел город — белая балюстрада набережной, яркие платья и пестрые рубашки, качающиеся на привязи яхты, стеклянные здания, большая надпись «Добро пожаловать!», выведенная белой краской на парапете, разлапистые пинии, приткнувшийся в квадратной выемке ало-голубой гидропланчик. И метеориты. Вот ты и прибыл, сказал я себе, вот ты и прибыл. Адам, только твой Эдем, похоже, полон чудовищ и прочей нечисти…
С о в е р ш е н н о с е к р е т н о. С т е п е н ь А-1.
Полковник Кропачев Антон Степанович (Голем).
Профессиональный контрразведчик. Родился в 2010 г.
В 2028–2031 гг. служил в авиадесантных частях войск ООН. В 2033 г. закончил военное училище «Статорис» (факультет контрразведки). В настоящее время — следователь. Отдел кризисных ситуаций МСБ, член Коллегии МСБ. Девять национальных и пять международных орденов. Нобелевская премия мира (2039). Холост.
Моторка остановилась у широкой каменной лестницы, стукнулась бортом. Три нижних ступени лестницы были под водой, а в воде плавали апельсиновые корки, мятая пачка от сигарет и страница комикса.
Я взял чемодан и пошел вверх по лестнице. Итак, добро пожаловать. Мир входящему. Будем надеяться, что и уходящему тоже…
Поднявшись на уровень земли, я поставил чемодан и огляделся. Тут же кто-то за моей спиной спросил:
— Приезжий?
Я медленно обернулся. Передо мной стоял крупный мужчина в белом костюме и фуражке с затейливым гербом какого-то яхт-клуба. Тоном профессионального гида он спросил:
— Памятные места, достопримечательности, древности?
— Специализируетесь?
— Специализировался, — сказал он. — Экскурсионные прогулки, морские и по городу. Автобусы, моторки. Ныне — архимертвый сезон. Один трактор остался. Туристы отхлынули, и грех их за это винить…
Он посмотрел в небо, голубое, безоблачное, исчерканное во всех направлениях дымными полосами. Метеориты падали и падали, безостановочно, как на конвейере, сгорали над крышами, распадались пылающей пылью, сыпались, как зерно из распоротого мешка, и не было им числа, и не было им конца. Каждую секунду — метеорит. Может быть, чаще. Небо напоминало паучью сеть, раскинутую над городом. Правда, паучья сеть красивее.
— Время бросать камни… — сказал он. — И хоть бы один на землю упал.
— Да, впечатляет, — сказал я. — Словно небо взбесилось.
— Скажите лучше — преисподняя.
— Преисподняя вроде бы располагается в подземельях, — сказал я. А здесь — небо…
— Так как насчет достопримечательностей?
— Понимаете, я ведь приехал сюда работать. Из-за границы. «Географический еженедельник» Международный журнал, редакция в Женеве.
— Не слышал…
— Больше узкопрофессиональный, чем развлекательный и научно-популярный, — сказал я. — Мало кто знает.
— Может, это и к лучшему, что узкопрофессиональный, — сказал он. Потому что обычные заезжие журналисты суют нос под одну рубрику с двухголовыми телятами и очевидцами приземления летающих тарелок. Правда, до вас уже был один такой — тоже с самими серьезными намерениями, узкопрофессиональный и близкий к кругам.
— И что?
— И ничего, — сказал он. — В первые дни развил бурную деятельность, а теперь просиживает штаны в моем кабаке. Вроде бы мне это только на руку хороший клиент, бочку уже выпил, наверное. А с другой стороны, обидно очень уж деловым показался сначала, а теперь забыл и о делах, и о своем Стокгольме (услышав про Стокгольм, я навострил уши). Когда только с него отчет потребуют? Или в ваших международных журналах такое поведение в порядке вещей?
— Да нет, — сказал я. — Он что, тоже из международного?
— Да. Какая-то «Панорама». Лео Некер. Не слыхали?
— Нет. А вашим любезным предложением насчет достопримечательностей, быть может, и воспользуюсь. Где вас найти?
— Бар «Волшебный колодец», — сказал он. — После пяти всегда открыто. Милости просим. Меня зовут Жером Пентанер.
— Адам Гарт.
Он кивнул мне и вразвалочку пошел вдоль парапета.
Я увидел условленную скамейку, сел, достал из кармана магнитофон и вставил первую попавшуюся кассету Наконец-то появился мой человек.
— Здравствуйте, — сказал он. — Я Зипперлейн.
— Присаживайтесь, — сказал я после обмена ритуальными словесами пароля. — Антон Кропачев.
— Тот самый?
— Тот самый.
Он сел, тихонько покряхтывая по-стариковски. Ему было под шестьдесят, седой, худощавый, похожий на коршуна. Несмотря на теплую погоду, он напялил синий плащ и застегнул его на все пуговицы. Некоторые на него оглядывались.
— Вам не жарко?
— Представьте, нет. Почему-то все время зябну. Может быть, это от нервов, как вы думаете? (Я пожал плечами.) Черт его знает… Опоздал вот, что совершенно недопустимо. Пойдемте, машина у меня за углом. Мы сняли для вас номер. Собственно, можно было и не заказывать, половина отелей пустует, да уж положено так… Что вам еще нужно? Машина?
— Пока что нет. Я хочу сначала осмотреться сам, чтобы не зависеть от чьих-то суждений и мнений, которые наверняка ошибочны — ведь никто ничего не знает точно. И номер в гостинице меня, откровенно говоря, не устраивает. Нельзя ли поселить меня под благовидным предлогом в частном доме, где есть… как вы их зовете?
— Ретцелькинды, — сказал он. — По аналогии с вундеркиндами. Ретцелькинд — загадочный ребенок. Кажется, термин неточный, на немецкий переведено плохо, да так уж привилось…
— Странный термин.
— Потому что вы слышите его впервые.
— Вы правы, — сказал я. — Итак? Между прочим, вас должны были предупредить о возможном варианте «частный дом».
Он думал, глядя перед собой. Над крышами безостановочно вспыхивали метеориты, и это производило впечатление, а в первые минуты даже ошеломляло.
— Есть вариант, — сказал Зипперлейн. — Подруга моей племянницы, очень милая и понимающая женщина. Сын шести лет, муж погиб.