Черная маска

— Я не верю этому, — повторила тетушка Эм, откидываясь в своем кресле-качалке.

Летти мысленно вернулась к той ночи в хижине, вновь увидела Шипа в старушечьем одеянии. Что же сказал тогда Джонни? «Вы знаете, когда я смотрю на вас в этом обличье старой женщины, это мне напоминает…» Ему не дали закончить. А ведь он, возможно, увидел сходство с каким-то конкретным человеком. Очень даже возможно…

Голос полковника, негромкий и язвительный, прервал ее мысли:

— Вы, кажется, намерены защищать этого человека, миссис Тайлер. Может быть, вы с ним лично знакомы?

— К сожалению, нет.

— Неужели?

Неожиданно заговорил Рэнни, который до сих пор следил за разговором сосредоточенно и хмуро:

— Полковник, я скажу вам то же, что сказал людям в простынях. Это мой дом. И это моя тетушка.

Полковник Уорд очень внимательно посмотрел на него, потом коротко кивнул и вновь повернулся к пожилой женщине:

— Простите, если я вас обидел. Я постараюсь закончить это поскорее. Вполне очевидно, миссис Тайлер, если вы и незнакомы с Шипом, то по меньшей мере знаете, как с ним связаться. Скажите, как вы это делаете?

Летти понимала, что этот вопрос был неизбежным с самого начала, с того момента, когда имя Шипа оказалось связанным с Джонни и с ними двумя. Она была уверена, что тетушке Эм не удастся избежать рассказа о передаче записки через дупло дерева. А это было равнозначно выдаче Шипа федеральным войскам. Но какое это имело значение теперь, когда на Шипа пало такое страшное подозрение?..

Однако пока шел спор, к тетушке Эм вновь вернулись самообладание и сообразительность. Она прямо посмотрела на полковника и сказала не правду, за которую ей придется просить у бога прощения еще до вечерней молитвы.

— Это была чистая случайность. Неожиданная встреча. Один из тех случаев, когда происходит то, чего ждешь, и как раз в нужный момент. Разве так не бывает?

— Что вы этим хотите сказать?

— Что пути господни неисповедимы.

— Вы очень хорошо понимаете, о чем я спрашиваю, — покраснев, сказал полковник. — Если вы думаете, что, защищая этого человека, совершаете героический поступок, то вы глубоко заблуждаетесь. На каждый добрый поступок, который он совершил, приходится один отвратительный, который перечеркивает все хорошее.

— Но это было простое совпадение, я же говорю вам! Правда, Летти?

Летти не могла не откликнуться на этот призыв, не могла в тот момент обвинить тетушку Эм во лжи, даже если потом ей пришлось бы об этом сожалеть.

— Да, это так. Как-то вечером я столкнулась с Шипом, когда возвращалась от пруда Динка. Ведь вы, полковник, кажется, сами говорили мне, что он иногда использует именно это место.

— Вторая случайная встреча?

В какой-то момент она подумала, что полковник знает больше, чем говорит. Но потом сообразила, что он имеет в виду встречу в ее спальне в ночь приезда в Сплендору.

— Странно, правда?

Ее ровный, лишенный эмоций голос, казалось, на секунду привел полковника в замешательство. Но только на секунду.

— Неужели вы тоже готовы выгораживать его, мисс Мейсон? Я думал, вы убеждены, что этот человек убил вашего брата? Что же изменило ваше мнение?

В самом деле, что? Ей и самой хотелось бы знать.

— Какое-то время я действительно была убеждена в этом. Но теперь я вижу, что это, как вы говорите, глубокое заблуждение.

Рэнсом чувствовал, как дрожит рука Летти, которую он сжимал, но вынужден был сидеть и слушать, почти не вмешиваясь. Нельзя было себе позволить проявить больший интерес, хотя в эти мгновения решалась его судьба. Впрочем, он думал сейчас не о своей судьбе, его мучила смерть Джонни — Джонни, которого он благополучно переправил в Техас. Когда они виделись в последний раз, Джонни смеялся… А еще Рэнсом думал о женщине, сидящей рядом. Сдержанность Летти удивляла и беспокоила его. Он ожидал, что она тут же с горечью изобличит Шипа, окажет полную поддержку офицеру федеральной армии, укажет дерево и тайник. То, что она не сделала ни того ни другого, вызвало у него какую-то странную, радостную тревогу. Он отдал бы все, что у него есть, лишь бы узнать, что она думает, что чувствует, что означает ее дрожь…

Летти изо всех сил старалась хоть немного успокоиться, но у нее ничего не получалось. Она сознавала, что слаба — слаба нравственно, умственно и физически. Она оказалась распутной, отдала себя в руки убийцы! Не нужно винить климат, обстоятельства или даже Шипа. Виновата она одна, и никто другой. Она опозорена. Надежды на спасение нет. Жалкое существо, порабощенное собственной чувственностью…

Боже! Но как же могло случиться, что человек, обнимавший ее, слившийся с ней в такой страсти, оказался хладнокровным убийцей? Как могла она этого не почувствовать? Он явился к ней, а руки его были в крови. Какое это было для него восхитительное развлечение — догнать ее на пароме и получить плату за спасение Джонни, зная все это время, что Джонни уже нет в живых. Ее возлюбленный убийца!

Но ведь он был так ласков, так удивительно нежен с ней…

Нежный и жестокий. Ласковый и свирепый. Добрый и злой. Должно же быть какое-то объяснение этому! А может, их и в самом деле двое? Два ночных всадника, именующих себя Шипом?..

Летти понимала, что ищет оправданий, чтобы успокоить свою совесть. Оправданий не было. Существовал только один Шип.

А тетушка Эм была так уверена, что он невиновен. Она — чудесная женщина, но ее обманули. Обманули так же, как Летти, когда заставили поверить в благородного борца за справедливость. Все это только легенды, милые старые сказки о рыцарях и чести, о великих подвигах, совершенных при невероятных обстоятельствах. Может, это когда-то и было, но теперь люди совершают подвиги, только если вынуждены спасаться или если они рассчитывают чего-то добиться — например, милости женщины.

«Все, что я делал, все, что пытаюсь делать, — лишь для того, чтобы меньше людей пострадало…» Слова! Пустые слова!

Рэнни крепче сжал ее руку, и это заставило Летти вернуться к действительности. Полковник как будто собирался уходить — он держал шляпу в руке. Стараясь выглядеть спокойной, Летти вежливо кивнула ему. Уже спускаясь по лестнице, Уорд обернулся:

— Ах да, я забыл сказать. Похороны состоятся сегодня во второй половине дня. Когда и где, я пока не знаю. Думаю, примерно через час эти будет известно, а может, и сейчас уже решено. Уверен, вы захотите приехать.

Извещения о похоронах были расклеены на столбах и деревьях повсюду в Накитоше и кое-где за городом, вдоль уходящих в обе стороны дорог. Листки с соответствующими соболезнованиями на фоне плакучей ивы окаймляли черные рамки. Время и место прощания были вписаны от руки. Панихида по Джонни должна была состояться в маленькой церкви к югу от города.

Тетушка Эм, как требовал обычай, с утра отвезла провизию в дом миссис Риден. Вернулась она довольно скоро. Лицо было бледное, с покрасневшими от слез глазами она сказала, что мать Джонни слегла и никого не хочет видеть.

Белая дощатая церковь стояла у извилистой проселочной дороги. Узенькая, с покатой крышей, она походила на тысячи таких же церквей от Нью-Гэмпшира до Техаса, хотя кровельная дранка была из кипариса, который мог появиться только из луизианских болот. Приход был методистский. Священник — высокий худой мужчина с руками, слишком длинными для его рукавов, и выступающим кадыком — занял место за простенькой кафедрой, у которой стоял покрытый цветами гроб.

Прихожане обмахивались платками, шляпами и веерами, терпеливо снося духоту. День был слишком жаркий, а в церквушке собралось слишком много народу. Воздух был плотно насыщен запахами перегретых человеческих тел, выходных нарядов, извлеченных из глубины шкафов, и пыльных церковных книг. Но самым сильным был тяжелый аромат увядающих цветов жасмина, призванный заглушить еле уловимый запах, который невозможно было спутать ни с каким другим, — запах смерти.

Священник, то и дело вытиравший лицо платком, был краток в своем надгробном слове. Закончив речь, он подал знак, гроб подняли на плечи и вынесли его на церковный двор. Могила была вырыта в ряду других могил, на каждой лежал могильный камень цвета ржавчины, изготовленный из железняка. Гроб поставили рядом с могилой.