Черная маска

Рэнсом расправил ее распущенные волосы на своей руке, погладил их шелковые пряди. Потом очень осторожно он расстегнул ей блузку, спустил с плеч бретельки рубашки и положил руку на ее грудь. Нежно прикасаясь к алебастру ее кожи, как будто само осязание этой упругости доставляло ему наслаждение, он провел большим пальцем по соску, который сразу напрягся и принял форму ягоды. Судорожно вздохнув, он прижался губами к этой ягоде.

— Ты восхитительна, — прошептал он. — Восхитительна…

Осторожно, как будто движение было случайным, Летти провела пальцами по его сильной шее, спустила руку ниже, к пуговицам рубашки и медленно, как бы невзначай начала расстегивать их одну за другой. Он позволил ей это, целиком сосредоточившись на выяснения секрета застежки на поясе ее юбки. Поглощенные каждый своим занятием и словно не обращая внимания на то, что делает другой, они раздели друг друга. Кончиками пальцев Летти проделала бороздки в волосах на его груди, коснулась широкой и твердой плоскости его живота. Он поцеловал ложбинку меж ее грудей, уколов их прикосновением бороды, потом нагнулся и погрузил язык в ее пупок. Она положила ладонь на его сухое мускулистое бедро, медленно и тяжело дыша. Он провел языком по чувствительной коже внутренней стороны ее колен, сначала одного, потом другого, и не позволил ей сдвинуть их. Кончиком пальца она легко провела по гладкой поверхности его похожего на клинок члена. Он проложил губами обжигающую влажную тропинку вверх по ее бедрам и, не обращая внимания на сдавленные протесты, вкусил ее медовой сладости, проникая внутрь, пока она не затихла, подрагивая от удовольствия.

Сначала это казалось общим развлечением, игрой. Но время тянулось, удовольствие от всего этого связывало их крепчайшими узами, жаркими и влажными, беспредельными. Постепенно игривость улетучилась. Осталось лишь сплетение разгоряченных тел, напряженных мышц и нервов, бьющихся сердец, прерывистого и стесненного дыхания.

Прижимая Летти к себе, Рэнсом расправил на помосте ее юбки и лег на спину, так что она оказалась сверху.

— Теперь твой черед, — прошептал он.

Опьянение от свободы и удивительная в своей страстности благодарность охватили Летти, смешались с бившимся в ней болезненно сдерживаемым желанием. Затаив дыхание, она опустилась на него и слегка вскрикнула, когда он проник внутрь, заполнив ее всю, став ее частью, казалось, неотделимой. Она надвигалась на него, вцепившись в его мускулистые плечи, а потом приподнималась, и ее волосы взмывали вверх, как золотисто-каштановое облако. Он помогал ей, прилаживаясь к ее ритму, поддерживая этот бешеный темп. Наслаждение стремительно нарастало, переполняя их сплетенные тела. Летти казалось, что она целиком растворилась в этом движении, ее тело пылало и превращалось во что-то другое.

И вдруг все взорвалось. Это было живительное извержение жидкого огня. Задыхаясь, Летти застонала и затихла; в тот же момент он приподнялся, переворачиваясь и снова погружаясь в нее.

Новый всплеск бурной радости унес с собой остатки напряжения. Летти заплакала от болезненного и беспредельного облегчения так неожиданно, что слезы полились из ее глаз горячими дорожками на раскинувшиеся волосы.

Рэнсом обнимал ее и слегка покачивал в такт колебаниям старого парома. Его горящие глаза смотрели в темноту.

12

Веющий над водой легкий ветерок высушил покрывавшие их тела капли пота, остудил разгоряченные тела. Вокруг пищали комары. Рэнсом дотянулся до белеющего пятна нижней юбки и потянул ее, чтобы накрыть Летти. Но юбка не поддавалась, и он обнаружил, что Летти судорожно сжимает край в кулаке. Рэнсом отодвинулся от нее и приподнялся на локте. Тогда она сдавленно всхлипнула, быстрым движением стерла с лица слезы и повернулась на бок, спиной к нему. Он прикоснулся к ее плечу, но потом убрал руку: пожалуй, впервые в жизни он не знал, что сказать; не мог придумать, как должен звучать его голос.

— Мне очень жаль, — только и смог негромко произнести он.

Горло ее сжалось от звучавшей в его голосе острой боли. Она молча покачала головой — ей тоже было трудно говорить.

— Больше это не повторится, Летти. Даю вам слово. Пожалуйста…

Она глубоко вздохнула, и, когда заговорила, ее было еле слышно.

— Дело не в вас.

— Нет?.. Тогда в чем же? Я вас обидел?

— Нет. Все дело… во мне.

— Я не понимаю вас. Объясните мне. — Он взял ее за плечо и повернул к себе, в голосе его звучала настойчивость.

— Я чувствую… я чувствую себя шлюхой!

Сказать это оказалось не так трудно, как она думала. Летти вдруг поняла, что этот человек не будет изображать добропорядочность и богобоязненность. Он не осудит ее.

Рэнсом молчал. Ему вдруг показалось, будто его ударили в самое сердце.

— Я не виню вас, — быстро проговорила она, изо всех сил стараясь взять себя в руки. — Я лишь хочу сказать… Я должна была сопротивляться, но не делала этого. Я должна ненавидеть вас — но не могу. И я не должна… не должна…

— И вы никогда не должны позволять себе наслаждаться физической близостью, потому что хорошие женщины так не поступают?

— Да, — выдохнула она, и ее захлестнула волна отчаяния, вызвав новый поток слез. Он усмехнулся:

— Интересно, кто же вам это сказал?

Летти так удивилась, что даже перестала плакать.

— Все говорят…

— Они не правы! В том, что вам приятно, когда я к вам прикасаюсь, нет ничего предосудительного. Это объясняется лишь тем, что так устроено женское тело — и мужское тоже. Это самый большой дар, который один человек может преподнести другому. Это единственное вознаграждение нам за то, что мы родились. С вами было бы не все в порядке, если бы вы не были способны чувствовать.

— Но тогда почему…

— Почему так говорят? Потому что слишком многие люди невежественны и глупы. Кроме того, это очень удобно для охваченных опасениями отцов и эгоистичных мужей, которые, заметьте, не стесняются, когда это касается их собственных удовольствий.

— Да, но…

— Вы такая, какой сделал вас господь бог. А значит, в этом нет ничего дурного.

Он говорил с такой убежденностью, будто все происшедшее между ними было действительно абсолютно естественным. Постепенно Летти успокоилась настолько, что даже начала чувствовать некоторую обиду: ведь ее так уверенно зачислили в число невежественных людей.

— А вы откуда все это так хорошо знаете? — несколько резко спросила она.

— Во время войны я повстречался с одной милой вдовой. Я ходил в разведку, линия фронта неожиданно передвинулась, и я застрял на вражеской территории. Три недели эта дама прятала меня в своем амбаре. Когда мы встретились, я был совсем зеленым, как арбуз в мае, но когда мы расставались, я был уже довольно зрелым.

— Вы провели там три недели?

— Ну, я был слегка ранен в ногу. Она сказала, что мне необходимы упражнения. И, если вдуматься, она была права.

Излишняя веселость в его голосе показалась ей неуместной.

— Вы предрасположены к ранениям в ноги… Но едва ли это служит оправданием вашего любвеобилия. Кстати, как ваша рана?

— Какая?

— На ноге. Разве вы забыли, как я попала в вас в кукурузном сарае?

— Она давно зажила, — сказал он, потом поспешно добавил:

— Хотя временами нога немеет — вот как сейчас.

Летти бросила на него подозрительный взгляд:

— Я не верю ни одному слову.

— И что? Вы не предлагаете мне упражнений?

Рэнсом провел ладонью по округлости ее груди, и Летти с ужасом почувствовала, что ее снова охватывает возбуждение.

— Как, опять?!

— Уверяю вас, это возможно.

— Может быть, и возможно, но не так уж необходимо!

Летти с досадой заметила, что в голосе ее нет той силы, какую она намеревалась ему придать. Очевидно, на нее подействовали его проповеди. Ей даже стало досадно, что она больше не чувствует себя несчастной и преступной-необходимость в этом пропала.

— Необходимо или нет — вопрос спорный, — усмехнулся он.