Черная маска

— Он много делает. Вчера я видела, как он пахал на муле на одном из дальних полей.

Салли Энн осторожно сняла перышко, приставшее к губе, прежде чем вступить в разговор.

— Да, но прошлой ночью у него опять начались головные боли. Наверное, ему не следовало пахать — он очень устает.

— Нельзя ему ничего говорить, — вздохнула тетушка Эм. — Он просто не будет слушать. — Она повернулась к Летти:

— Зато ваши занятия идут ему на пользу. Я очень благодарна вам за то, что вы тратите время на него и на Лайонела.

— И на Питера, — кивнула Салли Энн. — Ему тоже очень нравятся ваши занятия.

— Мне самой интересно заниматься с ними, хотя я не знаю, запоминает ли что-нибудь хоть кто-то из них. Им бы все шутить…

— В любом случае это очень хорошо для Рэнни, — серьезно сказала тетушка Эм. — Не только учеба, но и то, что вы так естественно разговариваете с ним. Видите ли, ведь многие не знают, как с ним себя вести, особенно девушки.

— Они либо проглатывают язык, либо начинают болтать без умолку, заметила Салли Энн. — Но это когда они не могут найти предлог, чтобы не оставаться рядом с ним.

Тетушка Эм тяжело вздохнула и покачала головой:

— Так было не всегда…

— Конечно же, нет! — Салли Энн улыбнулась, глядя куда-то вдаль. — До войны половина красавиц округа сходила с ума по Рэнни. А вы бы видели, как они стаями кружили вокруг, когда Брэдли привез его сюда, а он еще был без сознания. Его постель на метр была завалена затейливо расшитыми подушечками! Лайонела и Питера тошнило от всех этих печений и конфет, которые он был не в состоянии есть. Каждый день в доме приходилось вытирать пыль, потому что экипажи все подкатывали и подкатывали к подъезду, а девушки умоляли позволить только взглянуть на него. Но все это закончилось в ту же минуту, когда стало известно, что он… не совсем в порядке.

— Не надо так говорить, Салли Энн. — В голосе тетушки Эм звучало раздражение. — Он всего лишь несколько медлителен.

— Да знаю я, знаю! Извините, но от того, как с ним обращаются, можно стать полным идиотом.

— Ну, до этого ему далеко, — заметила Летти, бросив быстрый взгляд на кузину Рэнни.

Гневный румянец делал Салли Энн еще привлекательнее. Летти вдруг подумала, что ей еще нет и тридцати, странно, почему она снова не вышла замуж. А может, и не странно? Так много мужчин ее возраста не вернулось с войны… Более того, Летти слышала, что на Юге считается, будто вдовы оставляют свои сердца в могилах. И это вдвойне трудно было преодолеть, если муж погиб на войне как герой, пожертвовавший своей жизнью ради прекрасного прошлого. А если симпатии Салли Энн отданы кузену, которого она так пылко защищала, ее тем более можно пожалеть…

Руки тетушки Эм лежали неподвижно, а взгляд устремился за перила веранды.

— У меня болит сердце, когда я думаю, что Рэнни никогда не женится, что у него никогда не будет детей, — грустно сказала тетушка Эм. — Он всегда так хорошо обходился с младенцами, совсем не боялся, как некоторые мужчины, брать их на руки. Что будет с ним и со Сплендорой, когда меня не станет?

Конечно же, это был риторический вопрос.

— Он по-прежнему хорошо ладит с детьми — с Питером, например, заметила Салли Энн.

Наступила тишина, они вернулись к своей работе. Летти вспоминала, как рано утром Рэнни, Питер и Лайонел прошли по дорожке, направляясь на рыбалку. В руках у них были удочки и банка с червями, которых они накопали за кухней. Они собирались попытать счастья у пруда Динка, а может, дойти до реки. Мальчишки подскакивали, стараясь не отстать от Рэнни, болтали с ним, как будто он их ровесник… Впрочем, он и был им в каком-то смысле. «Неужели он никогда не испытает преимуществ и удовольствий обычного мужчины?» — с грустью подумала Летти.

Однако жалость казалась неуместной. Было в нем, несмотря ни на что, какое-то прирожденное достоинство, которое не допускало жалости.

— Кто-то идет, — сказала Салли Энн.

Голос молодой женщины звучал ровно, без интереса, но Летти почувствовала в нем напряжение. Она подняла глаза и заметила синюю форму. Неудивительно, что Салли Энн сразу напряглась… Необычным было только то, что обладатель этой формы приехал в аккуратной черной коляске с желтыми колесами и серебряной отделкой. Полковник Уорд сошел у парадных ворот, снял форменную шляпу и приближался к дому по дорожке. Его приветствие было непринужденным и естественным. Тетушка Эм, словно хотела компенсировать молчание Салли Энн, была сама любезность и предложила гостю кофе или чай с пирожным.

— Спасибо, мэм, вы очень добры, но не сейчас. У меня выпало несколько свободных часов, и я решил заглянуть к мисс Мейсон — пригласить ее прокатиться.

Он разговаривал с тетушкой Эм, но слова его и улыбка предназначались Летти. Она тоже ответила улыбкой.

— Это очень любезно, но вы видите, у нас в самом разгаре эта… тонкая работа.

— Это совершенно неважно! — заявила тетушка Эм. — Поезжайте. Мы с Салли Энн справимся сами. Вам ведь надо посмотреть окрестности. Когда начнется ваша работа, едва ли вам представится такая возможность.

— Нет, в самом деле мне неловко: я обещала помочь…

— Ерунда. Отправляйтесь.

— Ну, ладно. Если вы настаиваете.

Летти возражала бы и дальше, но ей показалось, что Салли Энн будет чувствовать себя уютней, если полковник удалится. Отложив подушку, она поднялась в спальню взять шляпу и перчатки, пригладить волосы и смахнуть приставшие перья. Через несколько минут она сидела рядом с офицером в синей форме, а коляска весело катилась по дорожке.

— Очень мило с вашей стороны, — вежливо сказала Летти.

— Всегда рад доставить вам удовольствие. Кроме того, нам, янки, следует держаться вместе на вражеской территории.

Она быстро взглянула на него:

— Вы действительно все еще думаете так?

— Иногда. Как, например, сейчас, когда я увидел эту юную вдову. С женщинами труднее всего. Мужчины Юга могут забыть и простить, женщины Юга никогда. Если Конгресс в ближайшее время не примет решительных мер, нам уже никогда не избавиться от этой горечи. Но не об этом я собирался поговорить, когда просил вас поехать со мной. Я хотел убедиться, что с вами обращаются, как подобает, и что вы довольны своим жильем.

— О да, не сомневайтесь. Меня здесь приняли как родную.

Уорд спросил, ездила ли она, как собиралась, к ручью, и Летти ответила утвердительно, но дала понять, что ничего из этой поездки не вышло. Она всем так отвечала после возвращения, даже не упоминая тех двоих, которые на нее напали. Иначе пришлось бы объяснять, как ей удалось спастись от них, а Летти не хотелось разыгрывать роль героини или упоминать Шипа в качестве спасителя либо в любом ином качестве. Это, однако, не помешало Летти поинтересоваться у своего спутника, не было ли чего-нибудь слышно о Шипе за последние несколько дней.

Лицо полковника помрачнело:

— О, этот человек не позволяет забыть о нем ни на секунду! Прошлой ночью он остановил отряд моих людей, которые должны были доставить в город арестованного — старика Джима Хэтнелла. Этот вздорный старый козел за день до этого разрядил двустволку в солдат, которые приехали конфисковать его имущество за неуплату налогов. Шип заявил, что старик почти слеп от катаракты и не смог отличить солдат от грабителей. Он даже осмелился спросить, как же быть с правом человека на защиту своего жилища! Он также был настолько любезен, что посоветовал нам не тратить времени на поиски старика, поскольку тот уже на пути в Техас, где собирается остановиться у своей внучки.

— А правда, что этот человек был слеп?

— Не знаю. Может быть.

— А вы уверены, что это был Шип?

— Он оставил свою визитную карточку. Солдаты клялись, что он был семи футов ростом, здоров, как бык, и говорил с немецким акцентом. Впрочем, тут я сомневаюсь в их объективности. Должны же они были объяснить, как одному человеку удалось справиться с шестерыми.

— Невероятно!

— Это, черт побери, просто выводит из себя! Я не могу понять, как он все это придумывает. Все его «подвиги» так непохожи один на другой, что теряется всякий смысл. Как будто он идет на все, чтобы запутать нас, или же у него не в порядке с головой. Можно подумать, что он в одиночку воюет за то, чтобы исправить все несправедливости на этом свете.