Список Семи

— Каким образом ваш брат попал в Бедлам? — спросил Дойл.

— Джон напал на полицейского, пытаясь прорваться в Букингемский дворец. Одна из наиболее характерных маний Джека заключается в том, что он болтает о своих связях с королевским двором и лично с королевой Викторией.

— И что это за связи?

— Он утверждает, что выполняет задание ее величества, выясняя какие-то секреты, представляющие угрозу трону и государству. И этой угрозой, по его убеждению, являюсь я. Поэтому он преследует меня повсюду. Это продолжается уже много лет. Обычно наши столкновения, заканчивались вполне безобидно; случай же с нападением на полицейского завершился, к сожалению, гораздо печальнее.

— Почему он так поступает?

— Как вам известно, любое отклонение в психике человека объяснить однозначно довольно трудно. Один известный психиатр из Вены, с которым я консультировался, полагает, что Джонатаном движет инстинктивное желание восполнить потерю родителей, то есть королева в определенном смысле заменяет ему мать. Спасая ее от выдуманных угроз, он словно воскрешает свою родную мать.

— Да, я понимаю.

— А что он говорил об этом, доктор? — отстраненно спросил Александр.

«Старший Спаркс хочет выяснить, что мне известно, — промелькнуло в голове Дойла. — Вот и разгадка. Ему нужна информация!»

— Джонатан был очень привязан к матери, не так ли? — тоном заинтересованного ученого спросил Дойл.

— Да. Я бы сказал, да.

Дойл опустил глаза, чтобы не выдать себя взглядом.

— И вы тоже?

Александр улыбнулся, обнажая ряд белых зубов.

— Каждый мальчик привязан к своей матери…

Поднимаясь в гору, экипаж замедлил ход; Эйлин слабо пошевелилась и что-то невнятно пробормотала.

— А ваш отец, мистер Спаркс?

— Что отец? — Улыбка словно застыла на губах Александра.

— Как вы относитесь к отцу?

— Сейчас мы говорим о Джоне, не так ли?

Дойлу показалось, что в голосе Спаркса прозвучали напряженные нотки.

— Конечно, — сохраняя чуть заметный наступательный тон, проговорил Дойл. — Но раз уж вы знакомы с основами психологии, то вам должно быть известно, что взаимоотношения в семье являются одним из основных факторов, формирующих психику человека. — Александр никак не прореагировал на эту тираду, и Дойл продолжал: — Как бы вы вкратце охарактеризовали отношение Джонатана к вам?

На лице Александра Спаркса не дрогнул ни один мускул.

— У меня не было возможности… видеться с ним часто, большую часть своего детства я провел далеко от дома, в школе.

— Но какие-то контакты у вас с братом были? Переписка? Совместные прогулки?

Спаркс заерзал на сиденье.

— В пределах обычного, — нехотя процедил он.

— Значит, вы писали брату?

— Изредка…

— И конечно, встречались, когда вы приезжали домой?

Дойл почувствовал, что Александр колеблется.

— Да, естественно, — наконец ответил он.

«Ему не хочется говорить об этом, — подумал Дойл. — Он не хочет, чтобы у меня возникли какие-то подозрения. Странно. Выходит, Александр Спаркс просто недооценивает меня».

— У вас были сложности в отношениях с братом?

— Сложности?

— Вы были с ним соперниками?

Александр снова улыбнулся.

— О нет. Вовсе нет.

— Мальчики частенько объединяются против общего врага. С этой точки зрения ваши родители не были для вас таким врагом?

— Простите, я не совсем понимаю.

— Я пытаюсь уяснить, не испытывал ли Джонатан враждебности по отношению к родителям? — скороговоркой произнес Дойл. — Иными словами, не был ли тот страшный пожар чем-то большим, чем следствие некой случайности?

Высказанное Дойлом предположение сразу успокоило Александра Спаркса.

— Надо же. Интересно, — протянул он. — Признаюсь, доктор, мне часто приходила в голову эта же мысль.

— В самом деле? А вы не могли бы припомнить, был ли у Джона какой-нибудь талисман или что-нибудь в этом роде? — бесстрастным тоном продолжал Дойл. — Такие безделушки — фетиши, как мы их называем, — помогают понять внутреннюю природу душевного заболевания.

— Талисманы?

— Это может быть все, что угодно: камешки, ожерелья, дешевенькие украшения, даже локоны волос.

По лицу Александра пробежала легкая тень. Уж не догадался ли он об игре, которую вел Дойл?

— Нет, ничего такого я не припоминаю, — сказал Александр, выглядывая из окна экипажа.

Дойл в раздумье кивнул головой.

— Агрессивного отношения к детям, в особенности к младшим, Джонатан никогда не выказывал?

— Нет, никогда, — с некоторым раздражением ответил Александр.

— А к женщинам? По мере того как он становился старше?

— Нет. Во всяком случае я об этом ничего не знаю.

— А когда вы почувствовали, что враждебность Джона направлена против вас?

— Ни о какой враждебности по отношению ко мне я не говорил…

— Значит, вы отрицаете…

— Я не говорил…

— Но враждебность все-таки была?

— Он был очень нервным ребенком.

— Может быть, он ревновал вас к матери?

— Возможно.

— Может быть, Джонатан считал, что любовь матери должна принадлежать ему одному?

— О да, я думал об этом!

— Возможно, он ревновал к ней и отца?

— Разумеется, ревновал, — убежденно проговорил Александр.

— Возможно, он думал, что стоит только устранить всех соперников, и ее любовь…

— Совершенно верно!

— То есть был только один путь, не так ли?

— Да, наверное.

— И поэтому вы подожгли поместье?

— Именно!

Дойл остановился. Александр Спаркс поймал себя на слове, едва успев произнести его. На его холодном и неподвижном лице появилось выражение глубочайшего презрения.

— Следовательно, вы действительно верите, что Джонатан убил родителей? — спросил Дойл, пытаясь сохранять тон заинтересованного ученого.

— Да, — холодно произнес Александр.

Губы его искривила зловещая ухмылка; ноздри раздувались; глаза угрожающе потемнели. Что-то неистребимо хищное появилось во всем его облике. Дойл вздрогнул, увидев, что скрывается под благопристойной маской, которую надел на себя этот человек.

— Понятно, — сказал Дойл. — Весьма интересно, мистер Спаркс. Я приму к сведению все сказанное вами. Это хорошая пища для размышлений.

— Почему бы вам не поразмышлять вслух теперь же? — с нескрываемой угрозой проговорил Александр Спаркс.

— Действительно, — пробормотал Дойл. — Если то, о чем вы рассказали, — правда, а я не вижу причин, заставляющих вас говорить неправду, то совершенно ясно, что ваш брат опасен для общества. И разумеется, вам грозит большая опасность!

Спаркс откинулся на сиденье, удовлетворенно хмыкнув.

«Пожалуйста, Боже, пусть он думает, что перед ним безмозглый педант», — молил Дойл. Он не смел поднять глаза на Александра, но чувствовал, что тот прожигает его взглядом. «Может быть, я зашел слишком далеко? Определить это невозможно. Слава богу, что Спаркс до сих пор не перерезал мне горло. И тем не менее факт остается фактом: в какой-то момент мне удалось перехитрить Александра. Это обстоятельство могло привести Спаркса в ярость, однако он не показывает это из гордости, скрывая свои истинные чувства. Совсем как Люцифер», — усмехнулся про себя Дойл. У каждого человека есть свои слабости, и это совершенно естественно, однако с Александром Спарксом все обстояло не так, как с простым смертным, и теперь Дойл был уверен, что угроза, исходившая от этого человека, невероятно велика! Он и Эйлин живы только потому, что их могущественный враг хочет точно узнать, что им известно о нем, Александре Спарксе!

Многое в истории Джека Спаркса оставалось неясным для Дойла, но невольное признание Александра в убийстве родителей снимало с Джека все подозрения раз и навсегда. Потрясающая мелодия, которую Дойл слышал ночью в поезде, была выражением боли и страдания. Все, о чем ему рассказывал Джек, было чистой правдой.

Дойл раздвинул занавески. Экипаж поднимался вверх по узкой каменистой дороге, петляющей между голыми скалами, спускающимися к самому берегу, за кромкой которого виднелось свинцово-серое море. Рассвет едва занимался.