Страница 79 из 173
В эти дни Сталин вел напряженную работу по консолидации фронта и тыла с целью изменить ход войны. Получив от разведки, в том числе и от легендарного Рихарда Зорге, информацию о том, что Япония не намерена начинать военные действия на Дальнем Востоке, советское командование решило перебросить часть войск, стоявших на границе с Маньчжурией, оккупированной японцами, к Москве. Прибытие бойцов Дальневосточной армии, которых стали именовать «сибиряками», обеспечило перелом в битве за Москву. Уже в середине октября Ставка начала вводить в действие резервные армии. Ставка планировала деблокировать Ленинград, закрыть дорогу немецким войскам на Кавказ, а для этого разгромить группировки, наступавшие на Ростов, ликвидировать угрозу Москве.
Одновременно Сталин принимал меры для быстрого ввода в строй эвакуируемых предприятий. 25 октября было принято постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б), в котором на Н.А. Вознесенского была возложена обязанность «представлять в Куйбышеве Совет Народных Комиссаров СССР, руководить работой эвакуируемых на Восток наркоматов… и добиться того, чтобы в кратчайший срок были пущены в ход заводы, эвакуируемые на Волгу, Урал и Сибирь».
Как отмечали очевидцы, в эти тяжелые дни Сталин являл собой пример выдержки и спокойствия. Теперь он не устраивал разносы военачальникам, как в предыдущие месяцы, а проявлял заботу о них, отмечал их заслуги, старался создать максимально благоприятные условия для их работы. 26 октября Сталин позвонил в госпиталь тяжело раненному генерал-полковнику А. И. Еременко, который был доставлен из окружения самолетом, и сказал: «Поздравляю вас, товарищ Еременко, с большими успехами. Войска вашего фронта, находясь в окружении, проявили высокую организованность, доблесть и мужество, и особенно похвально то, что, несмотря на абсолютное превосходство врага, в тягчайших условиях они проявили инициативу и дрались с невиданной дерзостью. Армии не только вышли организованно на новые рубежи, но нанесли врагу чувствительный урон. Поздравляю вас с этим успехом, – повторил он снова. – Беспокою вас в этот час, зная, что вы ждете известий о своих солдатах».
В ночь на 29 октября Сталин позвонил Василевскому и спросил, «мог ли бы он написать постановление о присвоении очередного воинского звания одному из генералов. Я ответил согласием, – рассказывал Василевский, – и спросил, о присвоении какого звания и кому идет речь, совершенно, конечно, не подозревая, что будет названо мое имя. Услышав свою фамилию, я попросил освободить меня от выполнения этого поручения. Сталин, шутя, ответил: «Ну, хорошо, занимайтесь своими делами, а уж в этом мы как-нибудь обойдемся и без вас». При этом Сталин согласился с предложением Василевского повысить в чине четырех работников оперативной группы Генштаба.
Василевский вспоминал: «Это внимание, проявленное к нам, тронуло нас до глубины души… И. В. Сталин бывал и вспыльчив, и несдержан в гневе, тем более поразительной была эта забота в условиях крайне тяжелой обстановки. Это один из примеров противоречивости личности Сталина. Припоминаются и: другие факты. В особо напряженные дни он не раз говорил нам, ответственным работникам Генштаба, что мы обязаны изыскивать в сутки для себя и для своих подчиненных как минимум пять-шесть часов для отдыха, иначе, подчеркивал он, плодотворной работы получиться не может. В октябрьские дни битвы за Москву Сталин сам установил для меня отдых от 4 до 10 часов утра и проверял, выполняется ли это его требование. Случаи нарушения вызывали крайне серьезные и в высшей степени неприятные для меня разговоры. Разумеется, это не была мелкая опека, а вызывавшаяся обстановкой необходимость». Правда, работа порою затягивалась «далеко за четыре утра», – писал Василевский. «Приходилось идти на хитрость. Я оставлял у кремлевского телефона за письменным столом адъютанта старшего лейтенанта А. И. Гриненко. На звонок Сталина он был обязан докладывать, что я до десяти часов отдыхаю. Как правило, в ответ слышалось: «Хорошо».
24-ю годовщину Октябрьской революции Сталин решил отпраздновать так же, как и в мирное время – с торжественным собранием и парадом на Красной площади. Правда, торжественное собрание состоялось не в Большом театре, как это было обычно, а на станции «Маяковская» московского метрополитена.
В докладе Сталин отметил, что со времени его выступления 3 июля «опасность для нашей страны… не только не ослабла, а, наоборот, еще более усилилась». «Немцы ведут теперь войну захватническую, несправедливую, рассчитанную на захват чужой территории и покорение чужих народов». Сталин подчеркивал, что Гитлер ставит целью истребление славянских народов и прибегает для этого к самым бесчеловечным методам, что Советский Союз в одиночку воюет с Германией, на стороне которой выступили Италия, Румыния, Венгрия, Финляндия.
В то же время он утверждал, что успехи немцев – временны, что европейский тыл Германии – непрочен, как непрочен и германский тыл гитлеровских захватчиков. Он обращал внимание на укрепление коалиции СССР, Великобритании и США: «Если соединить моторное производство США, Великобритании и СССР, то мы получим преобладание в моторах по сравнению с Германией, по крайней мере, втрое. В этом одна из основ неминуемой гибели гитлеровского разбойничьего империализма». Он возлагал большие надежды и на «появление второго фронта на континенте Европы».
И все же основным залогом грядущей победы над врагом являлся, по мнению Сталина, моральный перевес советского народа над агрессором. Сталин подчеркивал справедливые цели Великой Отечественной войны советского народа: «У нас нет и не может быть таких целей войны, как захват чужих территорий, – все равно, идет ли речь о народах и территориях Европы или о народах и территориях Азии, в том числе и Ирана». (Тем самым Сталин объяснял, что присутствие советских войск в Иране, куда они были введены в августе 1941 года совместно с британскими войсками с целью недопущения установления в Иране прогерманского режима, – временное.) «Наша первая цель состоит в том, чтобы освободить наши территории и наши народы от немецко-фашистского ига». Другая цель, по словам Сталина, состояла в том, чтобы помочь «славянским и другим порабощенным народам Европы… в их освободительной борьбе против гитлеровской тирании и потом предоставить им вполне свободно устроиться на своей земле так, как они хотят».
Сталин утверждал, что «неудачи Красной Армии не только не ослабили, а наоборот, еще больше укрепили как союз рабочих и крестьян, так и дружбу народов СССР… Любое государство, имея такие потери территории, какие имеем мы теперь, не выдержало бы испытания и пришло бы в упадок. Если советский строй так легко выдержал испытание и еще больше укрепил свой тыл, то это значит, что советский строй является теперь наиболее прочным строем». Сталин был убежден, что «моральное состояние нашей армии выше, чем немецкой, ибо она защищает свою Родину от чужеземных захватчиков и верит в правоту своего дела, тогда как немецкая армия ведет захватническую войну и грабит чужую страну, не имея возможности поверить хотя бы на минуту в правоту своего гнусного дела». Сопоставляя духовные богатства русской культуры, которыми вдохновлялись все советские люди, с бездуховностью нацистов, Сталин говорил: «И эти люди, лишенные совести и чести, люди с моралью животных имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации, нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова!»
Подчеркивая патриотический, освободительный характер Великой Отечественной войны, Сталин выражал уверенность в скором переломе в ходе военных действий: «Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР. Что же, если немцы хотят иметь истребительную войну, они ее получат. Отныне наша задача… будет состоять в том, чтобы истребить всех немцев до единого, пробравшихся на территорию нашей Родины в качестве ее оккупантов. Никакой пощады немецким оккупантам! Смерть немецким оккупантам!» Он повторил лозунг первых дней войны: «Наше дело правое – победа будет за нами!»