Записки президента

Георгиевич находится в какой-то зависимости от «Димы», то, что он не может уйти от неприятных ему контактов с Якубовским — это факт, от которого никуда нельзя скрыться.

Предложение Черномырдина было неожиданным. Он решил оставить Степанкова.

К этой идее, честно скажу, душа у меня не лежала. Но тут я не мог настаивать на смене прокурора потому, что готовой кандидатуры на этот пост не было. Назначать впопыхах на такую важную должность какую-то временную фигуру было бы непростительной глупостью. Поразмышляв, я согласился с Черномырдиным. При этом мы с ним решили: если Степанков начнёт заигрывать с Хасбулатовым и помогать несуществующему Верховному Совету, он немедленно будет снят с работы. На этом и договорились. Я, правда, знал, какой шум сейчас поднимет пресса, какие суровые разговоры мне предстоят с демократами — видимо, будут в предательстве обвинять, говорить, что из политической конъюнктуры я пошёл на недостойные компромиссы. Но решение принято, правильное или нет — покажет ближайшее время.

Дневник президента

22 сентября 1993 года

В 13.30 в Доме приёмов собрались руководители министерств. Я с удовлетворением обратил внимание на то, что все министры сбросили с себя ту нервозность, то излишнее волнение, с которым они жили последнюю неделю. Началась работа, началось конкретное дело, которое они, как профессионалы, должны достойно выполнить.

Я ещё раз подтвердил, что мы будем придерживаться однозначной тактики — не отвечаем на провокации, с предельной интенсивностью ведём дело к выборам. Тем самым оставляем в политической изоляции Белый дом. Порядок в Москве контролируем с помощью внутренних войск, так что основная нагрузка ляжет на Ерина. Если ситуация потребует более жёстких действий, армия в любой момент должна быть готова вступить в столицу.

После того, как мы простились, я по дороге в Кремль решил по своей старой привычке остановиться там, где было особенно много людей. На Тверской кортеж затормозил, я вышел из машины и тут же оказался в плотном кольце москвичей. «Ну, как, поддержите?» — был, естественно, мой первый вопрос. Без их поддержки все остальное никакого смысла не имело. Подбадривающие возгласы, сочувственные, понимающие улыбки. Было крайне важно слышать и видеть все это. Как будто вдохнул кислорода.

Знаю, кое-кто скептически относится к этим моим «хождениям в народ». Считают это пижонством, позой, говорят, что таким образом мнение народа не узнают. Я и сам знаю, что не узнают. Для этого существует несколько независимых источников, откуда информация по прямым каналам поступает непосредственно ко мне. Во время таких встреч происходит совершенно другое. Я вижу глаза многих людей. Я чувствую их эмоции, их состояние, их боль, их надежду. Этого ведь ни в каких справках, шифротелеграммах, сводках нет…

К этому моменту практически все руководители и правительства крупнейших западных государств, стран Восточной Европы, Азии, Америки, лидеры стран третьего мира высказались за тот путь выхода из политического кризиса, который я предложил своим указом от 21 сентября. Такая решительная, однозначная позиция мирового сообщества стала для обитателей Белого дома неожиданным ударом.

Второй, я думаю, не менее сильный удар был нанесён защитникам распущенного парламента в четверг, 24 сентября. В этот день в Москву прибыли абсолютно все руководители государств, входящих в СНГ. Хасбулатов и Руцкой вынуждены были даже по этому поводу высказать своё сдержанное негодование.

В среду и четверг, когда сотрудники аппарата сообщали мне о прибытии то одного, то другого самолёта с лидерами государств, я вспомнил, как спорил с некоторыми из своих министров, которые были уверены, что при такой нестабильной ситуации в Москве совещание в Большом Кремлёвском дворце не состоится. Я же был уверен, во-первых, что состоится, а во-вторых, что факт его спокойного, без суеты и нервозности, проведения станет ещё одним весомым аргументом в правоте того курса, который я решил неуклонно проводить.

Это совещание глав государств в Москве, на мой взгляд, было одним из самых эффективных. За те два года, пока мы были оторваны друг от друга, все так наелись суверенитета, суверенитета бездумного, экономически не просчитанного и не обоснованного, что просто сами шли друг другу навстречу. Никого не надо уже было подталкивать.

На совещании главы государств выступили с официальной поддержкой курса Президента России. Ну и, естественно, много было разговоров неформальных, с глазу на глаз. Практически каждый счёл своим долгом ясно высказать мне свою позицию по поводу решения распустить парламент. При этом оценки бывшего Верховного Совета были отнюдь не дипломатическими, язык официального документа такие слова вряд ли перенёс бы. Я видел искреннее участие в судьбе России абсолютно всех лидеров республик бывшего Союза.

К этому времени ситуация в Москве вокруг Белого дома обострилась до предела. 23 сентября примерно в 21.10 группа боевиков совершила попытку захвата караула, несущего дежурство в здании бывшего штаба Объединённых Вооружённых Сил СНГ на Ленинградском проспекте. Бандитов было восемь человек, вооружённых автоматами. Им удалось обезоружить солдат, несущих дежурство. По тревоге на помощь штабу был выслан ОМОН, который вскоре заставил боевиков бежать из здания. Во время перестрелки погибли двое. Капитан милиции Свириденко и совсем случайный человек, шестидесятилетняя женщина из жилого дома напротив, которая, услышав выстрелы, подошла к окну. Её, Веру Николаевну Малышеву, и настигла случайная пуля.

Это были первые жертвы необъявленной гражданской войны, которую пытался развязать Белый дом. После этого бессмысленного с любой точки зрения — и с политической, и с военно-тактической — кровавого акта противостояние с бывшим парламентом приобрело совсем другой характер. До этого момента в Белом доме засели как бы некие политические силы, не желающие подчиняться указу президента, пусть даже с вооружённой охраной, с экипированными боевиками, это было известно, но которые пытались вести диалог с властями в цивилизованных формах. Они созывали съезды, назначали новых министров, слали телеграммы в регионы, обращались в Конституционный суд… После этой трагедии все разговоры о конституционности, законности, депутатской заботе о русском народе превратились в циничный фарс.

То обстоятельство, что Белый дом предпринял боевой штурм военного объекта, говорило о следующем: либо руководство бывшего парламента уже не контролировало ситуацию и реальную власть там взяли вооружённые экстремисты, либо Хасбулатов и Руцкой решили проверить реакцию властей на первую кровь. Как там в Кремле отреагируют? А возможно, в Белом доме одновременно происходили два этих плохо управляемых процесса.

Павел Грачев этой же ночью отдал приказ об усилении охраны всех объектов Министерства обороны. Мы с ним, с Виктором Черномырдиным, другими министрами продолжали консультации по телефону. Наша позиция была общей — войска пока не должны вмешиваться в наведение порядка в Москве. По-прежнему основная нагрузка остаётся на Ерине, министре внутренних дел.

До этого момента режим оцепления Белого дома был чисто символическим: любой желающий мог пройти внутрь и, если надоело митинговать, вернуться домой или на работу. С 24 сентября Виктор Ерин отдал распоряжение организовать строгую блокаду здания силами сотрудников милиции. Теперь из Белого дома можно было только выйти, войти туда не мог больше никто. В здании было отключено электричество, отопление, прекращена подача горячей воды. Терпеть и дальше в центре многомиллионного города место, нашпигованное оружием и озверевшими от сознания уходящей власти политиканами, было невозможно. Но ни о каком штурме, ни о каком взятии Белого дома и речи в тот момент не было.

Между тем вокруг оцепления Дома Советов стали собираться большие толпы народа.

Помимо профессиональных анпиловских демонстрантов из движения «Трудовая Москва», сюда стягивались просто любопытные, сочувствующие, да и вообще — возбуждённые люди. Их возбуждала сама перспектива того небывалого политического спектакля, который начинался в Москве. То же самое, только в ещё более чудовищной, парадоксальной форме, происходило потом, когда шёл штурм. Штурм Белого дома, на который нас все же вынудили, заставили пойти. Тогда толпы любопытных стояли вокруг танков, на набережной, в районе обстрела, на крышах под прицелами снайперов. Почему? Меня долго мучил этот вопрос. Мне кажется, психологически это понятно. Люди, по-моему, даже не сознавали, что рискуют жизнью. Это потом приходит ужас, настигает шок от увиденного. А сначала интересно, даже весело.