Трибьют

Она потянула экземпляр «Великого Гэтсби» и почувствовала, как ее пальцы проваливаются сквозь обложку. Опасаясь, что страницы просто сгнили, она осторожно вытащила и раскрыла книгу. Внутри в обрамлении неровных краев вырезанных страниц лежала стопка писем, перевязанная выцветшей красной ленточкой.

— Труди Гамильтон, — прочла Силла. — Вот те на!

Она села на пол, положив раскрытую книгу на колени и прижав кончики пальцев к губам. Письма к ее бабушке, отправленные на имя, которым она не пользовалась с самого детства.

Адрес отправителя был указан на верхнем конверте — абонентский ящик на почте в Малибу. А почтовый штемпель…

Силла осторожно подняла стопку конвертов и повернула ее к свету.

«Фронт-Роял, Виргиния, январь, 1972». За полтора года до ее смерти, подумала Силла.

Любовные письма. А что еще это может быть — перевязанные ленточкой и спрятанные в тайник? Секрет женщины, постоянно находившейся под микроскопом славы и спрятавшей их, прежде чем трагически уйти из жизни в расцвете лет, подобно Гэтсби.

Я становлюсь чересчур романтичной, сказала себе Силла. Может, это просто болтовня старой подруги или дальней родственницы.

Но в душе она не сомневалась — это были любовные письма. Положив их на место, Силла закрыла книгу и отнесла ее вниз.

Сначала она приняла душ, не осмеливаясь взять в руки найденное сокровище, пока не смоет с себя грязь чердака.

Чистая, одетая во фланелевые брюки и фуфайку, с заколотыми на затылке волосами, она налила себе стакан вина, принесенного Фордом. Она потягивала вино и смотрела на книгу.

Письма теперь принадлежат ей, в этом Силла не сомневалась. Конечно, ее мать будет возражать — мягко говоря. Она будет плакать, говоря о своей утрате и своем праве на все, что принадлежало Дженет. А потом продаст письма на аукционе, как уже много раз продавала вещи Дженет.

Ради следующих поколений, будет утверждать Дилли. Ради зрителей, которые обожали ее. Но все это вранье, думала Силла. Она сделает это ради денег, ради отраженного света славы, ради разворота в журнале «Пипл» с фотографиями Дилли, на которых она держит пачку писем, а ее глаза затуманены слезами, и с вставками, изображающими ее и Дженет.

Но она сама верит в собственную ложь, сказала себе Силла. Это один из ее талантов, как и умение в нужный момент вызывать у себя слезы на глазах.

Что с этими письмами произойдет потом? Они вновь будут спрятаны, вернувшись к отправителю? Или их повесят в гостиной, как подписанную пластинку?

— Сначала их нужно прочесть.

Силла вздохнула, поставила вино, затем подтащила табуретку к кухонному столу. Очень осторожно она развязала выцветшую ленточку и вытащила письмо из верхнего конверта. Бумага шелестела, как сухой осенний лист. Две страницы, исписанные четким почерком.

Любимая!

Мое сердце бьется чаще от осознания того, что я имею право так тебя называть. Любимая моя. Что я такого сделал в жизни, что заслужил этот бесценный дар? Каждую ночь ты мне снишься — звук твоего голоса, аромат твоей кожи, вкус твоих губ. Я весь дрожу, вспоминая, какое это неземное наслаждение — любить тебя.

И каждое утро я просыпаюсь в страхе, что это только сон. Может быть, это игра воображения — как мы сидели у огня той холодной звездной ночью и разговаривали, как никогда не разговаривали прежде?

Только друзья — другого я и представить себе не мог, и другого я не хотел. Как такая женщина могла захотеть кого-то вроде меня? Неужели это произошло? Неужели ты оказалась в моих объятиях? Неужели твои губы искали мои? Неужели мы бросились друг к другу, как безумные, под потрескивание дров и музыку? Может, это был сон, любимая? Если да, то я хотел бы вечно жить во сне.

Теперь, когда мы так далеко друг от друга, мое тело томится по тебе. Я тоскую по твоему голосу, но не тому, который доносится из радиоприемника или проигрывателя. Я тоскую по твоему лицу, но не на фотографиях или на экране. Я тоскую по тебе настоящей. Прекрасной, пылкой, живой женщине, которую держал в объятиях в ту ночь — и в другие ночи, которые нам удалось украсть.

Приезжай скорее, любимая. Возвращайся ко мне и к нашему тайному миру, в котором есть только ты и я. Я посылаю тебе всю свою любовь, всю страсть в этом новом году.

Теперь и навсегда, только твой.

«Здесь? — размышляла Силла, аккуратно складывая письмо. — Это случилось в этом доме, перед камином? Неужели Дженет нашла любовь и счастье в этом доме, в последние полтора года своей жизни? Или это была очередная причуда, очередное мимолетное увлечение?»

Силла сосчитала конверты, обратив внимание, что адрес на них написан одной рукой, хотя почтовые штемпели отличались. Сорок два письма, подумала она, причем последнее пришло всего за десять дней до того, как Дженет свела счеты с жизнью.

Пальцы Силлы слегка дрожали, когда она разворачивала последнее письмо.

Всего лишь одна страница, с тревогой отметила она.

На этот раз все. Звонки, угрозы, истерики — всему этому конец. Все кончено, Дженет. Последняя встреча была ошибкой, и она больше никогда не повторится. Должно быть, ты сошла с ума, когда звонила мне домой и говорила с моей женой, но я много раз видел в тебе признаки болезни. Пойми меня — я не брошу свою жену и свою семью. Я не поставлю под угрозу все, чего добился, свое будущее. Ты говоришь, что любишь меня, но что может женщина, подобная тебе, знать о любви? Вся твоя жизнь построена на лжи и иллюзиях, и на какое-то время я был пленен ими, пленен тобой. Но это прошло.

Если ты действительно беременна, как ты утверждаешь, то нет никаких доказательств того, что ребенок мой. Не смей мне больше угрожать, что раскроешь тайну, или ты об этом пожалеешь — обещаю.

Оставайся в Голливуде, где твоя ложь — это валюта. Здесь она ничего не стоит. Ты мне не нужна.

— Беременна, — прошептала Силла, и ей показалось, что это слово эхом разнеслось по дому.

Потрясенная, она отодвинула табуретку и открыла заднюю дверь, чтобы вдохнуть несколько свежих глотков холодного воздуха.

Калвер-Сити

1941

— Чтобы понять, — сказала Дженет Силле, — ты должна начать с самого начала. Это было не так уж давно.

Ладонь, сжимавшая руку Силлы, была маленькой и мягкой. Как и во всех снах о Дженет, изображение сначала напоминало старую фотографию, выцветшую и потертую, а потом медленно наполнялось цветом и глубиной.

Две длинных косы лежали на плечах поверх легкого платья в полоску, похожие на лучи света на лугу с увядшими цветами. Яркие, холодные и чистые синие глаза смотрели озорно и весело.

Вокруг Силлы и девочки, которая станет ее бабушкой, сновали люди, пешком и в открытых автобусах, заполнявших широкую улицу. Пятая авеню, узнала Силла, — или ее декорации из кинофильмов.

Расцвет кинокомпании «Метро-Голдвин-Майер». Звезд больше, чем может выдержать небо, а ребенок, сжимающий ее руку, станет одной из самых ярких из них.

— Мне семь лет, — говорила ей Дженет. — Я выступаю уже три года. Сначала эстрада. Я хотела петь и танцевать. Мне нравились аплодисменты. Как будто тебя обнимают тысячи рук. Я мечтала о том, чтобы стать звездой, — продолжила она, ведя за собой Силлу — Кинозвездой в красивом платье среди ярких, ярких огней. Как карамелька в кондитерской.

Дженет умолкла, хитро улыбнулась и сделала сложное и энергичное па, так что ее поношенные детские туфельки мелькнули в воздухе.

— И еще я умела танцевать. Выучивала движения с первого раза. У меня волшебный голос. Я помню весь текст, и кроме того, я могу играть. Знаешь, почему?

— Почему? — спросила Силла, хотя уже знала ответ. Она читала интервью, книги, биографии. Она знала эту девочку.

— Потому что я верю. Каждый раз я верю в то, что играю. Я делаю эту историю настоящей для себя, и эта история становится настоящей для людей, которые приходят смотреть кино. А с тобой такое бывает?

— Иногда. Но после того как кино заканчивается, бывает грустно.