И проиграли бой

Джим спросил:

— А ты у тех ребят, ну, у Джоя с Диком, главный?

— Я? Нет, я, конечно, говорю им, что и как делать, но их никто не заставляет. Приказывать я не имею права. Все приказы — только после общего голосования.

— Ну, во всяком случае, к тебе, Мак, прислушиваются. А мне бы поскорее к работягам, что на фермах спины гнут. Там себя в деле попробовать хочется.

Мак чуть заметно улыбнулся.

— Чего это тебя в ссылку потянуло? Я-то чин невелик, а вот комитету, по-моему, куда важнее сейчас такой человек, чтоб печатать умел. Ты всю романтику из головы выкинь: ах, какая благородная партия; ах, какое безобразное чудище-капитализм! — голос у Мака сделался резким и суровым. — Работа у нас повсюду. В поле — тяжело и опасно. Но и в нашей тихой заводи — не легче. Не угадаешь, сегодня ли, назавтра ли в ночь заявится куча ублюдков из Американского легиона,[3] вдрызг пьяные, с барабанным боем, и тебя до полусмерти изобьют. Поверь мне, я это на своей шкуре испытал. Ведь для этих горе-ветеранов и армия-то лишь казарма да плац, где их полгода муштровали, заставляли штыком в мешок с опилками тыкать. Кто пороху понюхал, не чета этим молодчикам. Зато во всем подстрекательство да мятеж разглядеть, да громче всех о своем патриотизме кричать — лучше этих субчиков никто не справится. Уж они-то отстоят родину от пятерых парней, дай только ночку потемнее да виски побольше. А все их военные отличия — триппер от девок — да и то, потому что слишком пьяны были, чтоб в медпункте презервативы взять.

Джим усмехнулся.

— Не очень-то ты, Мак, солдат жалуешь, а?

— Я не жалую бывших штабных вояк. Сам я воевал во Франции. Солдаты — доброе, честное, глупое стадо. От этой стадности тошно, но славные были ребята. — Мак присмирел, воинственный пыл угас, Джим заметил, как он даже смущенно скривил губы.

— Чего-то я больно разошелся. Скажу лишь одно, Джим: есть на то причина. Однажды ночью такие вот храбрецы ворвались ко мне вдесятером и избили. Когда я уже упал и потерял сознание, они топтали меня, слома ли правую руку. А потом подожгли дом моей матери, где все это происходило, хорошо, мать успела меня во двор вытащить.

— А из-за чего все вышло? — спросил Джим. — Что ж ты такого наделал?

Мак заговорил с прежней язвительностью.

— Я-то? Занимался «подрывной» антиправительствен ной деятельностью. Всего-то выступил с речью, сказал, что у нас есть голодающие. — Он поднялся. — Пойдем-ка, Джим, домой. Ребята, наверное, уже помыли посуду. Эх, и чего ради я завелся! Сломанная рука порой о себе напоминает, и я тогда сам не свой.

Они медленно двинулись по аллее. Сидевшие на скамейках подобрали ноги, чтобы не мешать Маку и Джиму.

— Если сможешь, замолви за меня словечко, скажи, чтоб меня к полевым рабочим послали, а, Мак? Вот было бы здорово.

— Ладно. Но ты все-таки учись вырезать трафареты и работать с мимеографом. Парень ты хороший; я рад, что ты с нами.

3

Джим сидел под ярким светом лампы и печатал письма. Иногда замирал и прислушивался, повернувшись к двери. В доме было тихо. Лишь на кухне шумел, закипая, чайник. Где-то далеко на улицах позванивали трамваи, доносились шаги прохожих, это лишь подчеркивало тишину в доме. Джим взглянул на будильник — его повесили на гвоздь в стене, — встал, прошел на кухню, помешал варево, убавил газ: над конфорками остались лишь маленькие голубые язычки.

Вернулся в комнату, подошел к машинке и услышал быстрые шаги по гравиевой дорожке. В комнату буквально ворвался Дик.

— Мак еще не приходил?

— Нет, — ответил Джим. — Ни Мака, ни Джоя нет. Ну, как, собрал сколько-нибудь сегодня?

— Двадцать долларов.

— Ну, молодчага. И как тебе удается. Целый месяц будет на что кормиться, если Мак не накупит на все деньги марок. Не напасешься на него. — Никак это Мак! — крикнул Дик.

— Или Джой.

— Нет, только не Джой.

Дверь отворилась, и вошел Мак.

— Привет, Джим! Привет, Дик! Ну, как наши сторонники? Много дали денег?

— Двадцать долларов.

— Молодец!

— Слышь, Мак, а Джой сегодня снова учудил.

— Что еще?

— Завел речугу на перекрестке, подходит к нему полицейский, а Джой его возьми да ткни в плечо перочинным ножом. Посадили, конечно, «преднамеренное покушение на жизнь» в протоколе записали. И сейчас сидит за решеткой, орет, ругает всех на чем свет стоит.

— Мне и показалось, что утром он особо не в себе был. Вот что. Дик. Завтра мне отсюда уезжать, да и сегодня еще дел полно. Сбегай-ка позвони Джорджу Кемпу, Оттман, 4211. Расскажи ему, в чем дело, что Джой тронутый. Попроси его приехать, и пусть ведет дело Джоя. У того чего только нет: шесть подстрекательств к мятежу, двадцать, а то и все тридцать задержаний за бродяжничество; раз десять оказывал сопротивление представителям властей, а сколько раз он привлекался за хулиганство. Если Джордж не вмешается, нашему Джою не миновать каторги. Пусть Джордж упирает на то, что Джой — алкоголик, может, и выпустят. Он помолчал. — Господи, если врачи доберутся до Джоя, бедняге конец. Пусть Джордж велит Джою помалкивать. Управишься с этим, Дик, снова обойди наших сторонников, попробуй собрать денег, вдруг Джоя выпустят под залог.

— А можно мне сперва поесть? — спросил Дик.

— Нет, сперва свяжись с Джорджем. Теперь дай мне десять долларов из тех двадцати. Завтра мы с Джимом едем в долину Торгас. Позвонишь Джорджу, вернешься, тогда и поешь. И сразу же иди по домам наших доброхотов. Дай бог, Джордж успеет сегодня вечером подготовить бумаги в суд.

— Ну, я пошел, — буркнул Дик и поспешно вышел.

Мак повернулся к Джиму.

— Сдается мне, упрячут беднягу Джоя до конца его дней. Уж больно далеко зашел. Раньше нож в дело он не пускал.

Джим кивнул на стопку отпечатанных писем.

— Я почти закончил. Мак. Еще три штуки осталось. Куда, говоришь, мы поедем?

— В долину Торгас. Там тысячи акров яблоневых садов, урожай ждет богатый. Тысячи две бродяг-работяг соберутся. А Ассоциация садовладельцев уже объявила, что снижает сборщикам расценки. Это, конечно, удар ниже пояса. Если нам удастся поднять там бучу, не будет спокойной жизни и в Тандейле, где хлопок собирают. А это уже немало! Такого шороха можно навести! — он принюхался. — Слушай-ка, а пахнет вкусно. Готово уже?

— Сейчас принесу. — Джим сходил на кухню и вернул ся с двумя мисками: до половины в них был налит суп, в середине островком ломтики мяса, картофеля и моркови, репы, целые луковицы, исходившие паром.

Мак поставил миску на стол, попробовал.

— Ух ты! Горячо! Так вот, Джим, я держусь того, что новичков нельзя посылать туда, где неспокойно. Неопытные, много промашек. Можно прочитать тома по теории и тактике борьбы, а толку — шиш. Но мне вспомнились твои слова, тогда, в парке, и когда я получил это задание, — а задание, надо сказать, отличное, — то попросил, нельзя ли и тебя с собой взять, ну, вроде как дублера. Понял мою мысль? Я всему научу тебя, а ты потом будешь учить новеньких. Так обучают охотничьих собак: пускают молодых вместе со старыми. Увидишь все своими глазами, поймешь куда больше, чем из книг. Тебе доводилось бывать в долине Торгас?

Джим подул на картофелину.

— Я даже не знаю, где она, эта долина. Я за всю жизнь из города всего раз пять выезжал. Спасибо, Мак, что берешь меня с собой, — и маленькие серые глазки заблестели от волнения.

— Подожди, вот попадем там в переделку, ты ж еще мне и в глаза наплюешь. Учти, не на прогулку едем. Ассоциация садовладельцев организация сплоченная. Джим, наконец, перестал хватать обжигающие куски.

— Как же к ним подступиться? С чего начать? А, Мак?

Мак взглянул на парня, увидел, как тот возбужден, и рассмеялся.

— Понятия не имею, Джим. Вот в том-то и беда теории! Нам придется на ходу ориентироваться, каждую возможность обращать на пользу дела. Потому-то и не помогут нам никакие книжные тактики. В нашем деле каждый случай особый. — Он замолчал, сосредоточившись на еде, даже изо рта при выдохе шел пар. — А можно добавку, Джим? Я как волк голодный.

3

Американский легион — организация ветеранов войны, основана в 1919 году.