Право на возвращение

- Не очень, - признался Карпухин. - Я ведь финансист, в "Грозах" не ракетами занимаюсь...

- Значит, вы не поняли того, что я написал... Нет, это совершенно неважно, я и не рассчитывал, что вы поймете, для меня главное было, чтобы не поняли те, к кому информация попадет после вас.

- После...

- Ну, - сказал Гинзбург, взмахнув руками, - не настолько я наивен, Александр Никитич, чтобы не подумать о посольских...

- Вы хотите сказать...

- Статью эту я написал довольно давно, - улыбнулся Гинзбург. - Именно с ней ходил в свое время по разным конторам. Проект "Башан", программа "Камея" - это для новых репатриантов, а потом еще в "Рафаэл", "Таасия авирит", я вам рассказывал... Сейчас для меня эта идея - пройденный этап.

- А что же тогда...

И тут Гинзбург опять круто изменил направление разговора.

- Жаль, - сказал он, - что до суда я не смогу побывать в России, очень хотел бы обсудить все с одним человеком... С Костей Журавлевым. Вы говорите, он в "Грозах"? С ним - и только с ним - я бы поговорил, да...

- Скажите, Михаил Янович...

- Просто Миша, - перебил Гинзбург.

- Скажите, Миша, - произнес Карпухин, помедлив, - объясните мне, ради Бога... Если вы действительно знали этого электрика, если знали, что он не взрывать школу пришел... то зачем...

- Зачем стрелял? Меня сто раз об этом спрашивал следователь. И я сто раз говорил, что знаю я человека или нет, но если он не подчиняется требованию охранника и начинает от него убегать...

- А зачем он бежал? Если знал вас? Не понимаю.

- Об этом меня тоже сто раз спрашивали. И я честно отвечал: не знаю. Хотя есть определенные соображения...

- Послушайте, Миша, что все-таки стоит за этой историей? Ведь за ней наверняка стоит еще что-то!

- Конечно, - кивнул Гинзбург. - И я вам скажу, Александр. Берману не говорил, потому что не знал, как это отразится... Скажу и ему, конечно, нам еще много раз встречаться.

Он выпрямился в кресле, прислушался к голосам в гостиной, громче всех слышен был голос Маши, рассказывавшей веселую историю, прерывавшуюся взрывами смеха. Никто, судя по всему, не собирался мешать разговору Карпухина с Гинзбургом, наверняка о них не забыли, но дали возможность пообщаться.

- Электрик этот, - начал Гинзбург, - появился в школе месяца два назад. По вызову: в коридоре первого этажа искрила внутренняя проводка. Честно предъявил на входе сумку - обычный рюкзак с инструментами, а когда уходил, вежливо попрощался, все нормально. Через несколько дней пришел опять - без вызова уже, вроде для проверки сделанной работы. А уходя, спросил меня вдруг, как мне тут работается, типа того, что у него родственник тоже в охране, так ему, мол, не нравится, платят мало, хочет уходить... Разговор о зарплате - самый распространенный в Израиле, как о футболе или погоде. Разговорились. Сначала таки о работе, потом о политике... Он пригласил меня посидеть в кафе, ему, мол, стало интересно, он хочет послушать о том, каково мне было в России, и вообще... Мне тоже было интересно... У меня ведь почти нет практики в иврите. В общем, встретились мы после моего дежурства, Маше я позвонил, предупредил... Интересно поговорили - действительно. Я поразился, знаете... Такой кругозор... Простой электрик. Нет, я уже видел здесь и простых таксистов, знающих восемь языков, и простых дворников с дипломом доктора наук... Он мне такие удивительные вещи рассказывал из истории и не только... Потом перешли на технику, и оказалось, что он интересуется космосом... Как-то это естественно выяснилось, мне даже в голову не пришло, что он специально подводил к теме...

- Вы хотите сказать, - перебил Гинзбурга Карпухин, - что это был человек из разведки?

- Мосад? - хохотнул Гинзбург. - Нет, конечно, вы, наверно, думаете, что Мосад так же вездесущ, как Господь Бог? Кахалани на самом деле был электриком, действительно проверял в школе проводку, исправлял, звонил на фирму, и директор школы при нем в "Хеврат хашмаль" звонил, это Электрическая компания... Потом была вторая встреча - тоже по его инициативе, и опять мы сидели в кафе, хорошо говорили, больше он, чем я. Самое интересное, что рассказывал он много и вроде о себе тоже, но в результате я так и не понял главного. Нет, понял - но во время третьей или четвертой встречи. Его интересовал не столько я, сколько идеи, разработки, то, что у меня, как он выразился, "на продажу". Тогда я и подумал, что он из этих... Есть тут фирмы, которые ищут творческих людей, оказавшихся не у дел, русских чаще всего, потому что русские гораздо хуже знакомы с местными реалиями, их попросту легче обвести вокруг пальца. Сюда приехали в девяностых тысячи инженеров, у которых там были свои разработки, изобретения, здесь они пытались это кому-нибудь предложить, но никто их не слушал - как и меня, впрочем, чем я от них отличался?.. Тогда и появились фирмы-посредники. Объявление в газетах: "Только для серьезных. Разработка изобретений. Ваши идеи, наши деньги. Вы предлагаете идею, мы находим для нее покупателя"... В таком духе. Многие клюнули, я знаю. Сначала просто приходили, рассказывали, показывали - вот, мол, что у нас есть, какие замечательные конструкции... Этих просто обворовывали - они ни шекеля за свои идеи не получили, а что потом с этими разработками стало - бог весть, может, и ничего, а может, фирма большие деньги заработала...

- Хотите кофе? - прервал свой монолог Гинзбург, и Карпухин вздрогнул: он целиком погрузился в атмосферу, которую, вообще-то, плохо себе представлял - вообразил себя изобретателем, пришедшим к человеку, который обещает помочь и, взяв твое, кровное, на что ты положил жизнь... ну, полжизни, что тоже более чем достаточно... говорит тебе: "пока, милый, мы с тобой не знакомы"...

- Нет, спасибо, Михаил Янович...

- Миша, - сказал Гинзбург, - зовите меня Мишей, мы же договорились.

- Да-да, - кивнул Карпухин. - Забываю все время, не могу привыкнуть. Миша. Что же дальше?

- Дальше... Народ быстро понял, что рассказывать о своих разработках нельзя никому. Пусть он хоть из самого министерства науки или промышленности. И стали говорить: "Деньги на бочку. Утром деньги, вечером идеи"... Не получилось. Там тертые калачи... В ходу был в то время такой тип договора: инженер отдает свое изобретение в полную собственность фирмы, а за это получает пятнадцать процентов от будущей прибыли.

- Сколько? - поразился Карпухин. - Это же грабеж!

- Средь бела дня, - согласился Гинзбург. - Многие на это шли. Иногда даже за меньший процент - надеялись, что прибыль будет такой, что и этот процент составит достаточно большую сумму...

- Неужели кто-то сумел разбогатеть таким образом? Я имею в виду - из наших.

- Мне такие не известны, - дернул плечом Гинзбург. - Когда я приехал, фирмы эти уже на ладан дышали - не так просто оказалось дорабатывать чужие идеи, даже если авторам платить гроши или не платить вообще. Когда я ходил по разным... ну, когда пытался устроиться... ко мне пару раз подваливали... Я понимал, чего от меня хотят, и посылал всех к чертям, я не собирался ни продавать свои идеи, ни вообще с кем бы то ни было делиться. Это же не проект самовыключающегося крана или новой очистительной установки, это... вы показали мои материалы в посольстве, верно?

Новый поворот в разговоре опять оказался неожиданным, и Карпухин ответил не сразу. Он подумал, что Гинзбург ждет от него не положительного, а какого-то иного ответа.

- Да, - сказал он, наконец. - Извините, может, я не должен был...

- Нет, Александр, вы все правильно сделали! Я так и рассчитывал, можете мне поверить!

- Рассчитывали, что я...

- Конечно! Я ведь думал, что к вам, когда вы будете расхаживать с моим лэптопом, обязательно кто-нибудь подойдет и...

- И что? - напряженно спросил Карпухин, потому что Гинзбург замолчал и принялся сосредоточенно, будто священнодействовал, наливать себе в чашку кофе из стоявшего на столе черного термоса.

- Не знаю, - пожал плечами Гинзбург. - Могли, по идее, из руки вырвать, а могли что-нибудь предложить, откуда мне знать?