Страница 49 из 64
Неподалеку от рудника машины остановились. Хосе Леаль, у которого были мощные, как медвежьи лапы, руки и который привык к тяжелой работе, взял на себя инициативу и первым приступил к расчистке завала у входа Остальные последовали его примеру, и вскоре был проделан пролом; а в это время маячившие вдалеке агенты служб безопасности докладывали по радио: несмотря на предупредительные таблички, подозреваемые вламываются в закрытый рудник, ждем дальнейших указаний, мой Генерал, прием. В соответствии с моим приказом ограничьтесь наблюдением, ни в коем случае их не трогать и не вмешиваться, конец связи.
Решив взять инициативу на себя, помощник епископа вошел в рудник первым. Несмотря на свою неуклюжесть, ему удалось, извиваясь, как мангусту, втиснуть в полость сначала ноги, а потом и все тело. Зловоние ударило, как обухом по голове, но, когда глаза привыкли к полумраку и он смог разглядеть останки Еванхелины Ранкилео, у него непроизвольно вырвался отчаянный возглас, который услышали все остальные. Ему помогли выбраться обратно и, поддерживая под руки, отвели в тень, чтобы он пришел в себя. Между тем Хосе Леаль соорудил из скрученных газет нечто вроде факела и, посоветовав всем закрыть лицо носовыми платками, стал проводить членов комиссии по одному в могильник; там, присев на корточки, каждый из них смог увидеть разлагающееся тело девочки и груды человеческих костей, волос и лохмотьев. Стоило немного отодвинуть любой из камней кладки, и к ногам сваливались новые человеческие останки. Когда члены комиссии, побледневшие, выбрались из рудника наружу, их била дрожь; никто не мог произнести ни слова, они лишь обменивались взглядами, стараясь понять важность находки. Только Хосе Леаль собрался с силами, чтобы завалить вход: он подумал, что на запах могут сбежаться собаки, или совершившие это преступление люди, увидев разобранный пролом, поймут, что их разоблачили, и попытаются уничтожить доказательства, что, впрочем, было бы бесполезно. В двухстах метрах, в специальном фургоне, полиция, оснащенная привезенными из Европы биноклями, подзорными трубами и приборами ночного видения, импортированными из США, вела за ними наблюдение, что позволило полковнику узнать о находке в руднике почти одновременно с помощником епископа; но указания Генерала ясны, как день: не трогайте церковников, надо выждать, каков будет их следующий шаг, что за дерьмо они нам подложат; в конце концов, там всего лишь несколько неопознанных трупов.
Комиссия вернулась в город рано и потом, договорившись не распространяться об увиденном, разошлась: вечером предстояла новая встреча с отчетом о проделанной работе — у Кардинала.
В эту ночь, к величайшему замешательству агентов тайной полиции, которые сидели на деревьях со своими купленными на Дальнем Востоке приборами, способными видеть через стену в темноте, свет в окнах епископа горел до самого утра; но нам, Генерал, пока ничего неизвестно об их намерениях; уже начался комендантский час, а они по-прежнему разговаривают и пьют кофе; если вы прикажете, мы сделаем обыск и всех арестуем, что вы говорите? Не будьте кретинами, черт вас возьми!
Посетители разошлись на рассвете. Прелат попрощался с ними у дверей. Он один выглядел невозмутимым: его душа пребывала в мире и не знала страха. Он ненадолго прилег, а после завтрака позвонил по телефону председателю Верховного Суда и попросил у него срочной аудиенции для трех его эмиссаров, — они вручат ему письмо исключительной важности. Час спустя конверт был уже в руках судьи, которому хотелось убежать на край света от этой бомбы замедленного действия: но взрыв все равно был неизбежен.
Господину председателю Верховного Суда!
Докладная записка.
Господин председатель! Несколько дней тому назад один человек сообщил священнику, при условии соблюдения тайны исповеди, о том, что у него есть доказательства существования захоронения нескольких трупов; место захоронения он сообщил также. С разрешения автора письма упомянутый священник передал церковным властям эти сведения.
Вчера, в целях проверки информации, комиссия в составе нижеподписавшихся, а также главных редакторов журналов «Происшествия» и «Неделя»- и сотрудников отдела по правам человека, выехала в указанное источником место. Речь идет о старом, в настоящее время заброшенном руднике у подножья гор вблизи населенного пункта Лос-Рискос.
По прибытии на место, после того как входной проем в руднике был освобожден от щебенки, мы обнаружили неопределенное число человеческих останков. Проверив это обстоятельство, мы прервали осмотр места; поскольку наша цель заключалась только в оценке серьезности полученного заявления, более глубокое исследование — дело судебно-следственных органов.
Тем не жнее мы считаем, что в силу особенностей месторасположения останков, наличие которых мы подтверждаем, информация о высокой численности жертв, вероятно, соответствует действительности.
Подобное происшествие может вызвать возмущение общественного мнения. Эти опасения заставили нас проинформировать непосредственно высшую судебную власть страны, с тем, чтобы высокоуважаемый Суд принял меры по незамедлительному и тщательному расследованию. С уважением помощник епископа Альваро Урбанеха епископский викарий Хесус Вальдовинос адвокат Эулохио Гарсиа де Ла Роса.
Судья знал Кардинала Он догадывался, что речь идет не просто о рядовом конфликте, а о готовности к решительному сражению. В этом случае у Кардинала, должно быть, в рукаве все тузы: он слишком хитер, чтобы с какой-то кучей костей в руках заставить соблюдать закон, значит — у него достаточно уверенности в себе. Не нужно большого опыта, чтобы прийти к выводу: преступники действовали под покровительством репрессивной системы, поэтому, не доверяя правосудию, Церковь вмешалась сама. Вытерев пот со лба и шеи, судья потянулся к таблеткам от астмы и тахикардии: его колотило от страха — для него час истины настал, и это после стольких лет приспособления правосудия к генеральским инструкциям, после долгих лет утери личных дел и запутывания адвокатов канцелярии викарии в тенетах бюрократических проволочек, после долгих лет издания законов с обратным действием для наказания за недавно придуманные преступления; лучше мне вовремя убраться, пока есть возможность, с достоинством уйти на пенсию и спокойно выращивать розы, чтобы остаться в истории без этого бремени вины и стыда, который не дает мне спать по ночам, да и днем не оставляет в покое, стоит только расслабиться; впрочем, я делал это не ради себя, а во имя служения родине, как и попросил меня Генерал за несколько дней до взятия власти; но сейчас поздно, этот проклятый рудник разверзается подо мной, как собственная могила, и смерть этих несчастных нельзя будет утаить, как не раз делали раньше, если уж Кардинал решил вмешаться; мне нужно было уйти в отставку в день военного переворота, когда бомбили президентский дворец, бросили в тюрьму министров, разогнали конгресс, а весь мир надеялся, что кто-нибудь возьмет на себя смелость защитить конституцию; в тот самый день, ссылаясь на старость и болезнь, мне нужно было отправиться домой, — вот что мне нужно было сделать вместо того, чтобы подчиниться Военной Хунте и начать чистку в своих же собственных судах.
Первым побуждением председателя Верховного Суда было позвонить Кардиналу и попытаться заключить с ним соглашение, но он тут же понял, что переговоры ничего не дадут. Он снял трубку, набрал секретный номер и связался прямо с Генералом.
Рудник у Лос-Рискоса окружили кольцом из железа, касок и сапог, но помешать распространению слухов было невозможно: они передавались из уст в уста, от дома к дому, из одной долины в другую, пока не облетели все уголки родины, и тогда страна испытала глубокое потрясение. Любопытных солдаты близко к руднику не подпускали, но преградить путь Кардиналу и его свите, как они делали с журналистами и наблюдателями иностранных государств, привлеченными скандалом, не осмелились. В пятницу в восемь утра сотрудники следственного департамента, в масках и резиновых перчатках, приступили к извлечению страшных доказательств; все это делалось в соответствии с указаниями Верховного Суда, которые были получены от Генерала: вскройте этот проклятый рудник, вытащите гору дохляков и заверьте общественность, что виновные будут наказаны, а там — посмотрим, у людей плохая память. Сотрудники следственного департамента приехали на фургоне, с большими желтыми пластиковыми мешками и бригадой каменщиков для расчистки. Все тщательно записывалось: человеческое тело, женского пола, в состоянии глубокого разложения, покрытое темной накидкой, — одно; туфля — одна, остатки волос, позвонки, кости нижней конечности — одной; лопатка — одна; кость плечевая — одна; туловище с обеими верхними конечностями — одно; брюки — одни; черепа — два (один — полностью, другой — без челюсти), зуб с металлической пломбой — один, плюс — позвонки, остатки ребер, туловище с кусками одежды — одно, рубашка и чулки разноцветные, подвздошный гребень — один, плюс еще несколько скелетов, — итого тридцать восемь мешков, должным образом опломбированных, пронумерованных и перевезенных на фургоне. Пришлось съездить несколько раз, чтобы отвезти их в Медицинский институт. По числу найденных черепов следователь насчитал примерно четырнадцать трупов, но не исключил возможности — как это ни дико, — что, если рыть глубже, то будут обнаружены останки более ранних захоронений. Кто-то грустно пошутил: если поковыряться еще глубже, то появятся скелеты конкистадоров, инкские мумии и окаменелости кроманьонцев, — но никто не улыбнулся: слишком тяжело было на душе.