Страница 40 из 161
15
КНИГА СКОРБИ И ГНЕВА
Дом на Грязной улице в Петербурге Радищев получил в наследство после смерти тестя. Двухэтажный особняк с колоннами походил на тысячи подобных домов, где жили дворяне средней руки. Но при нём был сад, редкий для того времени. Большой, запущенный, с прудом и островками, уютными беседками и мостиками, переброшенными через искусственные ручейки, он был для Радищева местом забвения от всех горестей.
Семейная жизнь его была столь удачна, что нередко казалось и ему и его жене: такое счастье не может продолжаться долго.
Аннет Рубановская была дочерью мелкого придворного чиновника, но в Смольном, где она училась, все предсказывали ей блестящую карьеру. Сама императрица любила эту стройную девочку с живыми карими глазами и нежным голосом. На балах, которые устраивались в Смольном, Аннет пользовалась особенным успехом.
Мать её, сухая, желчная чиновница, надеялась поправить дела семьи удачным замужеством Аннет. Не один сиятельный вдовец, осыпанный звёздами, покачивал головой и чесал лысину под париком, раздумывая над тем, не жениться ли ему второй раз. Но девица оказалась упрямой, и её знакомство с Радищевым закончилось браком. Она полюбила его за честную, прямую натуру, за огонь возмущения, который загорался в нём при всякой несправедливости. Они читали вместе, долгие часы проводили в саду, бродя по запущенным аллеям, или играли в четыре руки на клавесинах. С годами любовь эта крепла, несмотря на то что Аннет много внимания должна была уделять детям – их было уже трое, и все мальчики: Василий, Николай и Павел. Теперь они ждали четвёртого ребёнка, и оба мечтали о том, что это будет девочка.
Аннет сразу заметила, что Радищев вернулся из поездки в Москву в подавленном настроении, хотя и пытался это скрыть. По вечерам он запирался в своём кабинете, кроме службы, почти никуда не выезжал и ни с кем, за исключением Александра Романовича Воронцова, не хотел разговаривать.
Как-то после ужина, когда Радищев, поцеловав её в лоб, проводил до дверей спальни и ушёл в кабинет, Аннет почувствовала себя очень одинокой. Она долго ворочалась в постели, прислушиваясь к шорохам в доме, завыванию ветра в трубе, унылому шелесту листьев в саду, потом не выдержала – вскочила и, надев туфли и накинув халат, побежала к мужу. Аннет поднялась по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, увидела полосу света, падавшую из-под двери кабинета Радищева, и заглянула в щёлочку.
Он сидел за столом, задумавшись и держа гусиное перо в руках. Потом наклонился и начал быстро писать. Она открыла дверь, подбежала к нему, обняла, прижала его голову к своей груди, голос её задрожал:
– Александр, ты так изменился за последнее время… Расскажи, что у тебя на душе?
Радищев молчал, продолжая смотреть на лист бумаги, лежащий перед ним.
Она схватила лист, стала читать.
Аннет прочла, задумалась, потом сказала грустно:
– Ах, Александр, разве вы не помните, что было после того, как императрица получила ваш перевод Мабли? Но тогда у вас не было семьи, а теперь…
Радищев хорошо помнил, что тогда было. Императрица, прочитав выпущенную на русском языке книгу Мабли «О причинах падения Греции» в его переводе, обратила внимание на составленное им примечание:
«Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние… Если мы уделяем закону часть наших прав и нашея природныя власти, то дабы оная употребляема была в нашу пользу; о сём мы делаем с обществом безмолвный договор. Если он нарушен, то и мы освобождаемся от нашея обязанности. Неправосудие государя даёт его народу, его судии, то же и более над ним право, какое ему даёт закон над преступниками…»
Тогда императрица улыбнулась и сказала окружающим.
– Очень мило, я всегда это говорила… – Это не мешало ей в тот же вечер мимоходом бросить графине Прасковье Александровне Брюс, жене генерала Брюса, у которого служил тогда Радищев, фразу:
– Вы, кажется, протежируете молодому Радищеву. Посоветуйте ему подумать над разницей между народным и дворянским обществом…
Да к тому же и времена были другие. Напиши он теперь такое примечание к какой-нибудь книге, пришлось бы ему разговаривать с самим Шешковским.
Он обернулся, посмотрел жене в глаза:
– Обещаю, что книгу, которую я пишу, я завещаю опубликовать после моей смерти, дабы не сделать несчастной тебя и наших детей.
Аннет покачала головой:
– Нет, Александр, я чувствую, что умру раньше тебя…
Лицо Радищева помрачнело.
– Никогда не смей говорить при мне таких вещей…
Он стал целовать её глаза, потом увёл в спальню и долго гладил по голове, как ребёнка, пока она не уснула.
Но она оказалась права. Вскоре после рождения дочери – Екатерины – Анна Васильевна скончалась, оставив его вдовцом с четырьмя детьми.
Никто из врачей толком не мог определить причину её смерти. Потрясённый Радищев написал эпитафию на её могилу, в которой излил всю свою горечь и скорбь:
Но власти не разрешили высечь эти стихи на памятнике, считая, что в них явно выражается сомнение в существовании царства небесного.
Легче было говорить о Густаве Третьем, что он дурак, а «Швеция – потентат малый», чем отбиться от шведов, которые проявили великую прыть и напористость.
Шведский флот появлялся то под Ревелем, то под Кронштадтом. По всей границе шли мелкие стычки. Генерал-полковник Иван Иванович Михельсон, весьма прославившийся среди дворян своими действиями против Пугачёва, оказался куда менее способным, когда пришлось воевать со шведами. Он было перешёл границу, занял Христину, что в пяти верстах от неё, пошёл дальше, после боя со шведами у Сан-Михеля отступил, потом опять занял Сан-Михель и остановился. Адмирал Грейг напал на шведский флот, захватил флагманский корабль «Густав» и шведского адмирала графа Вахтмейстера, но шведы увели наш корабль «Владислав» и ушли к Свеаборгу.
Екатерина через многочисленных агентов была в курсе всех военных намерений Густава Третьего, но планы его так часто менялись, а сам король был настолько стремителен в своих действиях, что трудно было предусмотреть нужные мероприятия.
Приходили сведения о том, что шведы собираются высадить десант, чтобы занять Красную горку, сжечь Кронштадт и идти на Санкт-Петербург.