Страница 121 из 161
И случалось, что в продолжение целого года отец не больше разу видел и говорил со своими двумя сыновьями.
Неудивительно, что и оба великие князья подчинились влиянию Зубова.
И теперь обезопасив себя, Платон Зубов как бы начал проявлять другого рода деятельность. Он строил завоевательные и династические планы… И эти планы удавались, по крайней мере, вначале.
Персидско-индийский поход, конечно, требовал больших денег, но начался при хороших предзнаменованиях.
После Дербента и Баку стояло на очереди взятие Шемахи, как о том пришли недавно вести от Валериана.
Правда, и об этих «победах», и о всём походе недруги фаворита немало злословили между собой.
Говорили, что Дербент, лишённый защиты, сдался сам без боя, и пришлось разыграть русским войскам комедию «приступа» и «боя», чтобы усилить заслугу, чтобы можно было получить побольше наград… Вспоминали и старый, полузабытый, известный лишь близким к Екатерине людям «секретный» проект Потёмкина.
Ещё лет пятнадцать тому назад светлейший предлагал императрице, пользуясь «персидскими неустройствами», занять Баку и Дербент, присоединить Гилянскую провинцию и всё это назвать Албанским княжеством, посадив там великого князя Константина, как претендента на престол Византии, в ожидании, пока его полки войдут с распущенными знамёнами в древний град Константина…
Но одно дело – задумать, другое – осуществить широкие замыслы.
И невзрачный, такой мелкий, как казалось всем, Платон Зубов приступил к осуществлению великих дел, достойных Екатерины и её царства…
Теперь второе: брак короля с внучкой императрицы…
Эта мирная победа, нравственное завоевание сулило, пожалуй, не меньше, чем далёкие завоевания в горах Кавказа, в равнинах Индостана, оплаченные русской кровью, миллионами русских денег…
И здесь тоже пока удача улыбается фавориту.
Он сам и его доверенный секретарь Морков ведут переговоры об условиях предстоящего союза.
Решительное слово не сказано ещё Густавом. Но девушка ему понравилась, и он не стал отказываться от переговоров, чего можно было ожидать от взбалмошного и упрямого юноши.
Об этих качествах кое-что стало известно при русском дворе: дядя-опекун, как бы желая свалить с себя всякую ответственность на случай возможной неудачи, не постеснялся выдать некоторые семейные тайны, рисующие характер Густава не совсем в розовом свете.
Но Зубов только улыбнулся любезно в ответ.
– Наша государыня сумеет смягчить и не такого юного льва, если понадобится! – заметил он.
– Дай Бог! Очень желаю скорейшего и благого конца, – отозвался регент и перешёл к подробностям предстоящего брачного договора.
О ходе переговоров, конечно, извещали Екатерину и Густава. И только когда он примет основания договора и сделает предложение невесте официальным образом, можно будет считать дело поконченным.
Однако никто почти не сомневался, что всё так и будет. А Платон Зубов – тем более.
И весел, рад от души, гордится своей дипломатической удачей фаворит.
Он хотел бы перестать быть забавой, игрушкой старой повелительницы, хотел бы явиться её настоящим помощником в делах правления, правителем не ради прихоти, а по праву ума и гения…
Как будто налаживается всё это…
Даже Екатерина с большим вниманием прислушивается к каждому слову, к планам и советам любимца, которого раньше только тешила и баловала, как пожилые мужья тешат молодых, причудливых жён…
Довольный таким положением вещей, Зубов вместе со всеми отдаётся веселью, охватившему двор. Клонится к закату солнце, и вот уже пурпурным, пылающим диском на краю зеленовато-голубых небес повисло над далёкой линией горизонта, где темнеющая гладь воды сливается с прозрачной далью неба.
По зеркальной глади Невы мчится большой тяжёлый катер с красивыми парусами, с богатым навесом, устроенным на палубе.
Пенится, закипает прозрачная вода под ударами сильных вёсел. Лёгкой зыбью разбегается волна, поднятая грудью баркаса, режущего зеркальную гладь…
Зубов, окружённый своими приближёнными, сидит под навесом.
Он весел, смеётся, сыплет шутками. Вот, глядясь в спокойные воды, затемнели очертания богатой дачи графа Строганова. Нездоровье задержало его дня на два дома, и теперь фаворит едет лично навестить друга императрицы и «привести его к ней живого или мёртвого» – таков был шутливый приказ.
На даче уже знают о прибытии незваных, но желанных гостей.
Многочисленная челядь в лучшей ливрее толпится у пристани.
Пушки, из которых обычно салютуют в разные торжественные минуты, заряжены. Пушкари на местах…
Не доезжая до причалов, катер стал бортом и дал полный залп из нескольких орудий, которыми он вооружён. Сейчас же с берега ответили ему другим залпом…
Ещё, ещё… Катер пристаёт к берегу. Сидящие высыпают толпой, идут на приступ.
Хозяин встречает нападающих на террасе, поддерживаемый ещё из-за слабости…
Клубы дыма, свиваясь и тая в воздухе, несутся вдоль по реке…
Нападающие берут в плен хозяина, садятся в катер и при новых залпах плывут обратно…
Солнце село. Лёгкий пар клубится над Невой…
Кутается в меха старый граф и говорит:
– Что поделаешь! Матушка наша из гроба подымет человека, ежели пожелает… Ваш пленник… Увижу её, авось сразу лучше станет…
Плывёт богато убранный катер… Шелестят ткани, плещут волны, рокочут вёсла, ударяя по воде… Полный месяц всё ярче и ярче вырисовывается на потемнелом далёком небе…
Во дворце свет, веселье, музыка, танцы, игра…
Завтра – у Безбородко, потом у Кобенцеля, у Штединга…
Пир горой.
И только один Павел стоит в стороне от этого веселья, не меняя свой затворнический, полумонашеский, полулагерный образ жизни в Гатчине.
Пришлось заглянуть и сюда приезжим гостям. Племянник и дядя явились к Павлу почти безо всякой свиты, запросто, задолго до большого бала, который, согласно расписанию, пришлось дать великому князю у себя.
Если шумный блеск двора Екатерины не ослепил молодого короля, то совсем не понравился ему уклад жизни в резиденции Павла.
Тихий, мрачный дворец, прямые линии, бедность, сквозящая повсюду… Оклики часовых, рокот барабанов, заменяющий сладкие звуки камерных музыкантов и певцов, – всё это нагоняло печальное настроение на юного, живого, впечатлительного короля. Сначала его забавлял вид длинных кафтанов старинного прусского покроя, узкие галстуки, огромные шпаги, подвешенные сзади между фалдами, и большие, пудреные букли, в которых, согласно здешним правилам, явились к отцу оба великие князья, Александр и Константин, обычно блистающие у бабушки в роскошных кафтанах с кружевами.
Но оба они держались здесь так неловко, принуждённо, что становилось неприятно за них. Даже сорванец Константин едва решался поднимать глаза на отца и отвечал по военному артикулу кратко и отрывисто.
Только присутствие очаровательной княжны Александры Павловны и живой болтушки княжны Елены Павловны скрасило эти часы долгого, вынужденного визита.
Даже громкий вздох облегчения вырвался у юноши-короля, когда опустился за его коляской шлагбаум гатчинского шоссе, когда тёмный печальный дворец остался совсем позади.
– Как будто вам не совсем здесь понравилось, мой друг? – осторожно задал вопрос регент, чуть щуря свои хитрые, вечно смеющиеся косые глаза.
– А вам так понравилось, что вы, пожалуй, не прочь и ещё побывать в этом весёлом уголке у весёлых хозяев? – задал встречный вопрос король.
– Хочешь не хочешь, а придётся ещё посетить и летнюю резиденцию этого строгого папаши, Павловск. Мы же обещали… И на этот раз с ним будет всё покончено… А вот на будущее время, если…
– Что, если? Как не люблю я эти ваши полунамёки, дядя… Говорите прямо. Только раздражаете меня из-за каждого пустяка…
– А вы, мой друг, не раздражайтесь по пустякам. Это вредно и молодым, и старым. Особенно короли должны помнить об этом. Сколько пустяков им приходится обходить всегда. Уж не говоря о серьёзных препятствиях. Ну, ну, я сейчас скажу, о чём начал перед этим… Узел, очевидно, завязывается крепче, чем мы ожидали сначала. Вам не надо напоминать, как пришлось пуститься в далёкий путь?.. Мне, как регенту, выбор предстоял не из лёгких: или ехать сватать для вас принцессу, или война… Хотя русские теперь не очень сильны, но и мы совсем не готовы к войне… Надо было выиграть время… надо было…