Страница 13 из 25
Еврем (озабочен). Но опять же… может, лучше придумать что-нибудь другое? Это уж вроде слишком – соблазняет чужую жену…
Секулич. Оставь это мне, прошу тебя! У меня, слава богу, это не первые выборы.
Еврем. Хорошо, а если они и обо мне что-нибудь такое же придумают да в плакатах пропечатают?
Секулич. А что они о тебе могут придумать? Что ты соблазнил чужую жену?
Еврем. Я не говорю, что обязательно это, но…
Секулич. Да где же этот твой Младен?
Еврем. Сейчас… (Идет к двери.) Младен, Младен!
Младен входит.
Младен, те же.
Еврем (Младепу). Ты что, оглох?
Младен. Не оглох, хозяйка меня задержала.
Секулич. Всех записал, кто приходил к Ивковичу?
Младен. Записал!
Секулич. А где у тебя этот список?
Младен. Нету.
Секулич. Как так «нету»?
Младен. А я не умею писать, неграмотный я.
Секулич. Так как же ты, дьявол тебя возьми, записывал?
Младен. Так… в уме.
Секулич. Э, ну давай, выкладывай!
Младен. Перво-наперво, приходил вчера после обеда Пера Клисар, принес какую-то записку, потом… (вспоминает) потом приходила наша госпожа Даница…
Еврем. Это оставь… ты о других говори, о чужих.
Младен. Затем… приходил батюшка Видое.
Секулич. Так, так, батюшка. Я тебя, бог даст, расстригу. В оппозицию захотел, а сам через заборы к вдовам лазишь!
Еврем. Вот именно… лазает… к этой, как ее, к Ангелине.
Секулич. Ну, а еще кто?
Младен. Потом… постой, батюшка Видое, потом опять госпожа Даница…
Еврем. Да ведь я тебе сказал, о чужих говори…
Младен. Вспомнил, вспомнил, заходил еще господин Срета – учитель, с утра заходил.
Секулич. Так, так, учитель, голубчик мой, ты уже давно в моем столе проживаешь!
Еврем. Как это в столе проживает?
Секулич. Четыре жалобы, понимаешь? Четыре жалобы! Одному ученику за запятую чуть ухо не оторвал. Потом детей» книгами по лбу бил. Да не просто книгами, а книгами в твердых переплетах, которые ему специально министерство прислало, чтоб он их роздал хорошим ученикам в подарок. Потом на людях в кофейне сказал, будто господин министр просвещения – ученый клоп. А еще, братец мой, на глазах своих учеников с женой ругался. Жена в него плевала, а он ей сказал, что она жандармская воспитанница, а это оскорбление и меня касается.
Еврем. Ну тут ты переборщил, брат!
Секулич (Младепу). А кто еще приходил?
Младен. Староста Средое приходил, а потом опять госпожа Даница.
Еврем. Да пропускай ты ее!
Младен. А потом… потом опять староста Средое.
Секулич. Этот староста – старый волк. Ненасытная утроба. Сколько он налогов проглотил, и все ему мало. Кусок солонины в мышеловку сунь, так он сам в нее влезет. С ним мне разделаться легче всего! (Младену.) А еще кто?
Младен. Больше никого… Нет, вру, утром заходила хозяйка.
Секулич (Еврему). Вот те и на, да у тебя, брат, вся семья в оппозиции?
Еврем. Да нет, что ты, это так… просто женское любопытство… знаешь, они везде свой нос суют…
Секулич (Младепу). Так, так! Ты продолжай в том же духе; всех мне запиши, понял?
Младен. Понял, Слушаю. (Идет к двери.)
Еврем. Это… погоди, Младен! Раз уж ты тут, давай мы этот шкаф передвинем.
Секулич. Да, да, давай передвинем! Хорошо, что вспомнил. А ну, давай!
Все трое берутся за шкаф и передвигают его к другой стене.
Видишь это? (Показывает на замочную скважину.) Теперь можно и послушать и посмотреть.
M ладен уходит.
Ну, пожалуй, и мне пора по делам. А это… и тебе, Еврем, не мешало бы прогуляться. Походи по кофейням, поболтай с одним, с другим, пообещай одному одно, другому другое; здоровайся со всеми, и с теми, с кем знаком, и с теми, с кем не знаком. Знаешь, как бывает накануне выборов – все люди братья. Одному кофе закажи, другому ракии;[7] одному пообещай устроить на государственную службу, другому – выговор снять, третьему – ссуду получить из окружной страховой кассы, четвертому – родственника из тюрьмы вызволить. Обещай! Ведь обещания ничего не стоят.
Еврем. Да, да, я и сам так подумал.
Секулич. Вот и хорошо, с богом, да и за дело! (Идет к двери.) Да, господи, чуть было не забыл. (Возвращается.) А то ведь я опять забуду. (Достает из кармана пятъ-шестъ незаполненных бланков векселей, перелистывает, читая обозначенные на них суммы.) Сто, двести, триста, четыреста… Давай вот этот на пятьсот. На-ка, господин Прокич, подпиши!
Еврем (удивленно). Чего подписать?
Секулич. Да вот, вексель, на пятьсот динаров. Не скажешь, что это тысяча, всего пятьсот… Видишь, и буквами написано: «Пятьсот».
Еврем. Э… нет… это я подписывать не буду!
Секулич. То есть как не будешь?
Еврем. Так. Не буду и все! Почему это я должен подписывать?
Секулич. Как почему? Хочешь ты быть депутатом или нет?
Еврем. Хочу-то хочу, но зачем же мне подписывать?
Секулич. А как ты думал? Что ж, по-твоему, так – плюнул и прилепил? А бумага? А клей? И потом – как ты думаешь? – хочет народ что-нибудь выпить или нет? А? Так-то, брат; а если б все было бесплатно, я сам давно уже был бы депутатом, и уж ни за что не пустил бы тебя. Пиши, пиши… вот здесь! (Кладет вексель на стол и показывает Еврему, где нужно подписать.)
Еврем (нерешительно). Не понимаю, какое это имеет отношение к мандату?…
Секулич. Э, брат, мандат не головой добывают, а кошельком и ногами. У тебя деньги, у меня бумага, а у народа мандат…
Еврем (понял, но все еще не соглашается). Я понимаю, но… (Вскинулся.) А все-таки я не подпишу!
Секулич (берет вексель). Можешь не подписывав. (Кладет вексель в карман.) Мне мандат не нужен. А раз он и тебе не нужен, ты так бы и сказал. Вон Йовица с утра до вечера пристает, проходу не дает, все уверяет, что будет хорошим депутатом.
Еврем (испуганно). Это он сам тебе говорил, да?
Секулич. Говорил, а как же, еще неделю назад говорил.
Еврем. Вот и верь людям! Значит, как от меня ушел, так сразу к тебе направился.
Секулич. Не знаю, откуда он пришел, только человек умоляет и клянется. Ну, я пошел. Будь здоров, Еврем!
Еврем. Постой, куда же ты?
Секулич. Пойду по своим делам! (Направляется к двери.)
Еврем. Постой… постой, давай поговорим по-человечески!
Секулич. Да о чем же нам говорить?
Еврем. Ну хорошо, скажи, разве может бумага и ведро клея стоить пятьсот динаров? Ведь дешевле же…
Секулич. Вот давно бы так! Порядочные люди всегда сумеют договориться. Раз уж ты так настаиваешь, пусть будет дешевле. Для меня главное – договориться; сумма – дело второстепенное… Ну, скажем, вот тебе всего на четыреста динаров.
Еврем (чешет за ухом). Много, брат!
Секулич. Ну ладно, ладно, вот на триста. А если потом еще потребуется, ты, слава богу, здесь!
Еврем (все еще колеблется). Знаешь, я думаю…
Секулич (сует ему ручку в руку). Нечего тебе думать. Пусть там в Белграде, те, кому ты нужен, думают. Они заплатят, если ты не будешь. Давай, давай!..
Еврем (с неохотой подписывает). О, брат ты мой!..
Секулич (прячет вексель в карман). Э, так, видишь, теперь можно и по делам пойти! Будь здоров! (Уходит.)
Еврем, Спира, Спириница, Павка.
Еврем растерянно смотрит по сторонам, все еще держа в руке ручку; поднимает брови, думает, выражая неудовольствие.
Спириница выходит из другой комнаты, за ней Спира и Павка, провожающая их.
Спириница. Смотрите, и Еврем здесь! Вот и хорошо, заодно и с ним поговорим…
Спира. Сейчас не время. В другой раз как-нибудь.
Спириница. Да дашь ли ты мне когда-нибудь хоть слово сказать!
Спира. Ну говори, говори, только во время надо говорить!
7
Ракия – сербская водка. (Прим. перев.)