Предательство Борна

Молчаливые, они были все до одного худые, словно тот изуродованный труп в пещере, с глубоко запавшими глазами, повидавшими слишком много пролитой крови. Отделившись от общей толпы, двое забрались в дымящийся остов вертолета.

Линдрос вздрогнул, услышав выстрелы. Один из боевиков вывалился из открытого люка «Чинука», но через мгновение второй вытащил из вертолета окровавленного летчика.

Линдросу очень хотелось узнать, летчик мертв или же просто потерял сознание, однако его обступили со всех сторон плотным кольцом. Он увидел в глазах боевиков болезненно-желтый огонь фанатизма, пламя, погасить которое сможет только их собственная смерть.

Линдрос отбросил бесполезную винтовку, и ему тотчас же с силой заломили руки за спину. Несколько боевиков принялись собирать валяющиеся на земле тела убитых и стаскивать их в «Чинук». Затем к искореженному вертолету приблизились двое с огнеметами. С равнодушным старанием они подожгли вертолет и сложенных в нем убитых и раненых.

Линдрос, оглушенный, покрытый кровью, текущей из многочисленных поверхностных ранок и ссадин, молча следил за безукоризненно согласованными действиями. Его захлестнуло смешанное чувство изумления и восхищения. И страха. Тот, кто устроил эту западню, кто обучил этих людей, был не простым террористом. Воспользовавшись тем, что все от него на мгновение отвернулись, Линдрос незаметно снял с пальца перстень и уронил его на каменистую осыпь, после чего наступил на него. Те, кто придет сюда вслед за ним, должны будут узнать, что он был здесь, что его не убили вместе с остальными.

Вдруг кольцо людей расступилось, и Линдрос увидел, как к нему приближается высокий араб атлетического телосложения, с жестким, волевым лицом, изваянным суровой жизнью в пустыне, и большими проницательными глазами. В отличие от других террористов, которых приходилось допрашивать Линдросу, этот нес на себе печать цивилизации. Современный мир прикоснулся к нему; он испил из его чаши технического прогресса.

Араб остановился перед Линдросом, и они скрестили взгляды.

– Добрый день, господин Линдрос, – сказал по-арабски предводитель террористов.

Не моргнув глазом, Линдрос продолжал смотреть ему в глаза.

– Молчаливый американец, куда же подевалась ваша хваленая общительность? – Улыбнувшись, предводитель добавил: – Притворяться бессмысленно. Мне известно, что вы владеете арабским. – Он отобрал у Линдроса детектор альфа-частиц и счетчик Гейгера. – Я должен исходить из предположения, что вы нашли то, что искали. – Ощупав карманы заместителя директора, он достал металлическую колбу. – Ну да. – Отвинтив крышку, предводитель высыпал содержимое Линдросу под ноги. – Сожалею, но след настоящих улик давно простыл. Разве вам не хотелось бы узнать, куда они исчезли. – Последнее предложение было произнесено не как вопрос, а как насмешливое утверждение.

– Разведка у вас поставлена на высшем уровне, – на безукоризненном арабском ответил Линдрос.

На боевиков это произвело впечатление – на всех за исключением самого предводителя и одного верзилы с бельмом на глазу, как предположил Линдрос, его ближайшего помощника.

У предводителя на лице снова появилась улыбка.

– Отвечаю вам тем же самым комплиментом.

Молчание.

Внезапно предводитель со всей силой ударил Линдроса по лицу, так что у того щелкнули зубы.

– Меня зовут Фади, «спаситель» – запомни это, Мартин. Надеюсь, ты ничего не будешь иметь против того, что я стану звать тебя Мартином. Видишь ли, в течение следующих нескольких недель нам с тобой предстоит очень сблизиться друг с другом.

– Я не намерен ничего тебе говорить, – сказал Линдрос, переходя на английский.

– То, что ты намереваешься делать, и то, что ты будешь делать, – две совершенно разные вещи, – на таком же безупречном английском возразил Фади.

Он едва заметно кивнул, и Линдрос поморщился от боли, ощутив, как ему грубо заломили руки за спину, едва не вывернув их из плечевых суставов.

– Ты предпочел пропустить этот раунд. – Разочарование Фади казалось искренним. – Какое заносчивое самомнение, право, какая бесконечная глупость. Но, в конце концов, ты ведь американец. А всем американцам свойственно заносчивое самомнение, да, Мартин? Так же, как бесконечная глупость.

И снова у Линдроса мелькнула мысль, что перед ним не обычный террорист: этому Фади известно, как его зовут. Несмотря на невыносимую боль, разливающуюся по рукам, заместитель директора изо всех сил старался сохранить лицо непроницаемым. Ну почему у него во рту нет капсулы с цианистым калием, замаскированной под зуб, как это бывает у шпионов в детективных романах? Линдрос подозревал, что рано или поздно ему придется очень пожалеть об этом. И все же он был готов сохранять лицо, пока хватит сил.

– Да, прячься за стереотипами, – сказал Линдрос. – Вы обвиняете нас в том, что мы вас не понимаем, однако сами вы понимаете нас еще меньше. Ты меня совсем не знаешь.

– Ха, вот тут ты, Мартин, ошибаешься, как и во многом другом. На самом деле я знаю тебя довольно хорошо. На какое-то время я сделал тебя – как это называется у американских студентов? – ах да, я сделал тебя своим наставником. В антропологических исследованиях или в реалистической политике? – Он пожал плечами, словно они были коллегами, ведущими дружеский спор. – Впрочем, это лишь вопрос семантики.

Улыбка Фади стала еще шире. Он поцеловал Линдроса в обе щеки.

– Итак, теперь мы переходим ко второму раунду. – Когда он отстранился от него, у него на губах была кровь. – На протяжении нескольких недель ты искал меня; а вместо этого я нашел тебя.

Фади не стал вытирать со своих губ кровь Линдроса. Вместо этого он ее слизнул.

Книга первая

Глава 1

– Мистер Борн, когда именно вас начало мучить это воспоминание? – спросил доктор Сандерленд.

Не в силах усидеть на месте, Джейсон Борн расхаживал по удобному, уютному помещению, похожему скорее на личный кабинет в жилом доме, чем на приемную врача. Кремовые стены, обшитые красным деревом, антикварный письменный стол из мореного дуба на гнутых ножках, два кресла, небольшой диванчик. Стена за спиной доктора Сандерленда была увешана многочисленными дипломами и впечатляющей коллекцией международных наград за выдающиеся достижения в психологии и психофармакологии, связанные с его основной специализацией: человеческой памятью. Внимательно изучив их, Борн остановил свой взгляд на фотографии в серебряной рамке на письменном столе.

– Как ее зовут? – неожиданно спросил он. – Вашу жену?

– Катя, – после некоторого колебания ответил доктор Сандерленд.

Психиатры всегда с неохотой раскрывают информацию личного характера о себе и своих близких. «Но в данном случае…» – подумал Борн.

На снимке Катя была в горнолыжном костюме. На голове вязаная полосатая шапочка с помпончиком. Светловолосая, очень красивая. Глядя на ее позу, Борн почему-то подумал, что она чувствовала себя перед объективом фотоаппарата очень уверенно. Катя улыбалась, и в ее глазах отражалось солнце. Морщинки в уголках глаз делали ее совсем беззащитной.

Борн почувствовал, что у него наворачиваются слезы. Раньше он сказал бы, что это слезы Дэвида Вебба. Но эти две враждующие личности – Дэвид Вебб и Джейсон Борн, день и ночь его души, наконец слились воедино. И хотя Дэвид Вебб, в прошлом профессор лингвистики Джорджтаунского университета, действительно все глубже погружался в тень, ему удалось смягчить самые безумные, антиобщественные черты Борна. Борн не мог существовать в мире Вебба, в нормальном мире, точно так же, как Вебб не смог выжить в жестоком теневом мире Борна.

Его размышления прервал голос доктора Сандерленда:

– Пожалуйста, мистер Борн, сядьте.

Борн послушно сел. Расставшись с фотографией в серебряной рамке, он испытал какое-то странное облегчение.

На лице доктора Сандерленда застыло выражение искреннего сочувствия.