Страница 41 из 52
Я снова завел мотор и включил обогреватель салона, но Куан вышел и затопал вокруг машины по бетонному покрытию дороги. Казалось, он не возражал против холодного ветра и дождя. Подобрав кусок блестящей, тяжелой, как глина, почвы, характерной для этого региона, он рассмотрел его, разломил и потом запустил в капустное поле.
– Мы ждем встречи в другой машиной? – спросил он.
– Да, – ответил я.
– Должно быть, вы были очень уверены в том, что я поеду с вами.
– Да, – подтвердил я. – Был уверен. Это логично.
Куан кивнул:
– Не дадите ли вы мне еще сигарету?
Я дал.
– Мы слишком рано приехали, – пожаловался Гудзон. – Верный способ привлечь внимание.
– Гудзон подсчитывает свои шансы на роль секретного агента, – сказал я Куану.
– Не понимаю вашего сарказма, – обиделся Гудзон.
– Ну, не расстраивайтесь, обыкновенное старомодное невезение, Гудзон, – сказал я, – и все потому, что вы ввязались в это дело.
Через клин мчались серые облака. Тут и там на горизонте торчали ветряные мельницы, неподвижные, несмотря на ветер, похожие на кресты, ждущие, что кто-то будет распят на них. Из-за холма показалась машина с включенными фарами.
Они опоздали на тридцать минут. Двое мужчин в «Рено-16», отец и сын. Они не представились. Фактически они вообще не очень-то стремились показать свои лица. Старший вышел из машины и, подойдя к нам, сплюнул на дорогу и прочистил горло.
– Вы двое перейдите в другую машину. Американец останется в этой. С мальчиком не разговаривайте. – Он рассмеялся трескучим невеселым смехом. – В общем-то, и со мной тоже нельзя разговаривать. Там, на щитке, крупномасштабная карта. Убедитесь что это то, что вам нужно. – Мужчина схватил меня за руку. – Мальчик поведет фургончик и бросит его где-нибудь у границы с Нидерландами. Там его и американца кто-то встретит. Все улажено.
Гудзон сказал мне:
– Ехать с вами – это одно, а отправляться неизвестно куда с ребенком – совсем другое. Думаю, я сумею добраться сам…
– И не думайте, – сказал я ему. – Мы просто следуем полученным указаниям. Поступайте и вы так же. И потерпите.
Гудзон кивнул.
Мы с Куаном вышли из своей машины, а мальчик направился к ней, медленно обходя нас и отворачивая лицо, как, видимо, велел ему отец. «Рено» был симпатичным и теплым внутри. Я сунул руку в отделение для перчаток и обнаружил там не только карту, но и пистолет.
– И не оставляйте никаких следов, – крикнул я молодому фламандцу. – Никаких оберток от конфет или носовых платков!
– Ладно, – ответил отец мальчика. – И ни одной из тех особых сигарет, которые делают специально для меня в одном из магазинчиков на улице Жермин. – Он саркастически улыбнулся. – Он все это знает.
У него был такой сильный акцент, что трудно было разобрать слова. Я догадывался, что обычно он говорит по-фламандски и французским пользуется редко. Мужчина вновь сплюнул на дорогу, прежде чем взобраться на место водителя рядом с нами.
– Он хороший парень, – сказал мужчина. – Он знает, что делать.
К тому времени, как «рено» завелся, фургончик уже скрылся из виду. Предстояла наиболее беспокойная часть пути.
– Вы взяли свои заметки? – неожиданно спросил я Куана. Он посмотрел на меня и не ответил. – Будьте благоразумны, – сказал я. – Мне следует знать, не везете ли вы что-нибудь такое, что должно быть уничтожено. Мне известно, что Гудзон дал вам коробку с документами. – Я постучал по коробке. – Есть что-нибудь еще?
– Маленькая записная книжка, примотанная к ноге. Это тоненькая книжечка. Если меня обыщут, то ее не найдут.
Я согласно кивнул. У меня было достаточно других поводов для беспокойства.
Машина мчалась на большой скорости по узкой полоске бетона. Вскоре мы свернули на более широкую основную дорогу, которая вела на север, к Остенду, оставив за спиной переудобренный клин Ипра. Ужасные названия деревушек исчезли позади, так же, как они исчезли из памяти, ибо прошло пятьдесят лет, и женщины, оплакивающие бессчетное число погибших, тоже умерли. Время и телевидение, замороженные продукты и транзисторные приемники исцелили раны и заполнили пробелы, некогда казавшиеся невосполнимыми.
– Что случилось? – спросил я водителя. Он был из породы людей, которых надо спрашивать, иначе вообще не получишь никакой информации.
– Его люди, – кивнул он в сторону Куана, – ждут его в Остенде. Вечером, в двадцать три часа, в гавани. Я покажу вам план города.
– В гавани? Что происходит? Сегодня вечером он поднимется на борт корабля?
– Ничего такого мне не говорили, – сказал мужчина. – Я лишь сопровождаю вас к себе в качестве офицера поддержки, потом еду в Остенд, чтобы встретиться с другим офицером поддержки. Чертовски скучное занятие. Устали? – Я кивнул. – Мы едем в удачное время, это наше преимущество, в ранние утренние часы движение слабое. И коммерческого транспорта немного, если избегать внутригородских магистралей.
– Тихо! – Я прижал палец к губам. Время от времени по небу проносились стайки птиц, выискивающих себе корм в свете утра, тела их ослабели от холодного ночного воздуха.
– Совсем мало полиции, – сказал мужчина. – Машины придерживаются больших магистралей. Скоро будет дождь, а в дождь мало велосипедистов. Это будет первый дождь за две недели.
– Не беспокойтесь, – сказал я. – С вашим мальчиком будет все в порядке.
– Он знает, что делать, – согласился мужчина.
Глава 33
Фламандцу принадлежал отель недалеко от Остенда. Машина свернула в крытый проезд, который вел на мощеный внутренний двор. Пока мы парковались, закудахтала парочка кур и зарычала собака.
– Здесь трудно что-нибудь утаить, – сказал мужчина.
Он был невысоким и широкоплечим, с желтоватой кожей, которая, по-видимому, всегда выглядела грязной, что бы он с ней ни делал. Высокая переносица образовывала прямую линию со лбом, как на средневековых шлемах. Тонкие губы небольшого рта он держал крепко сжатыми, чтобы скрыть плохие зубы. Вокруг рта змеились шрамы, которые можно получить только в том случае, если пробить головой ветровое стекло. Он улыбнулся, давая мне понять, что пошутил, шрамы вокруг его рта сложились в рисунок, напоминающий натянутую сетку для волос.
Боковая дверь отеля открылась, оттуда вышла женщина в черном платье и белом переднике и внимательно посмотрела на нас.
– Они приехали, – сказал мужчина.
– Вижу, – ответила она. – Багажа нет?
– Багажа нет, – подтвердил мужчина.
Казалось, женщина ждала какого-то объяснения, как будто мы были мужчиной и девушкой, пытающимися снять смежные комнаты.
– Им нужно отдохнуть, ma jolie mome,[61] – обратился к ней мужчина.
Она ни в коей мере не походила на хорошенького ребенка, но комплимент умиротворил ее на некоторое время.
– Комната номер четыре, – сказала она.
– Полиция была?
– Да.
– Они не вернутся до ночи, – объяснил нам мужчина. – А может, не придут и ночью. Они проверяют книгу. Это скорее из-за налогов, чем в надежде обнаружить преступников.
– Не расходуйте всю горячую воду, – сказала женщина.
Мы последовали за ней через боковую дверь с облупившейся краской в вестибюль отеля. Возле плохо покрашенной фанерной стойки прилепилась полка с висящими на ней восемью ключами. Линолеум имел рисунок в большую клетку – предполагалось, что пол должен выглядеть, как инкрустированный мрамором. По краям линолеум закручивался, а что-то горячее оставило на нем, недалеко от двери, круглый отпечаток.
– Имя? – мрачно спросила женщина, как будто собираясь записать нас в журнал.
– Не задавайте вопросов, – велел мужчина. – И они не будут интересоваться нашими именами.
Он улыбнулся, словно это была шутка, и обеспокоенно оглянулся на жену, надеясь, что она присоединится. Та пожала плечами и потянулась за ключом, потом положила его на стойку – очень осторожно, чтобы ее нельзя было обвинить в том, что она сердится.
61
Ma jolie mome – моя красавица (фр.).