Страница 25 из 32
— Это хорошо, Федя, что ты едешь. Ты сильный, старательный. Ты уживчивый. Ты хорошо будешь служить.
Слезы сестры очень удивили Федора.
— Ну, чего ты? Чего ты?
— Не обращай на меня внимания, Федя. — Она заставила себя улыбнуться. — Привыкай к бабьим слезам. И Катерина, смотри, как заливается.
Катя — ей и четырнадцати еще нет, а она ростом выше матери. Большеглазая, большеротая, волосы почти что золотые и почему-то всегда растрепанные. Красоты, как считает Федор, никакой, одно злыдство. Натерпелся он от нее. Она плачет-то потому, что теперь донимать некого будет. Но даже он признает, что она вообще-то добрая девчонка и очень умелая, самостоятельная.
Юлия Ивановна сморкается в платок и сквозь слезы посмеивается:
— Катюшке моей что посмеяться, что поплакать — одно удовольствие.
— Ну, как же! — Катя некрасиво кривит большой рот, крупные слезы бегут по щекам. — Федюнечка, мой дорогой, Федюнечкин, мне тебя вот как жалко!..
— Прямо, как невеста, убивается. — Мать бросила ей платок, — Утрись-ка. Ох, хвачу я мороки с тобой…
— Да уж, будет и морока, — пообещала Катя, вздыхая от слез.
И маленькая Светлана подхватила:
— Да уж… — Она все говорила и делала, как и Катя, которую любила, кажется, больше, чем родную мать.
Они только что позавтракали и еще не успели встать из-за стола. Несмотря на волнение, вызванное отъездом Федора, завтрак съели с аппетитом, потому что именно в это время привыкли завтракать и собираться кто на работу, кто в школу — у каждого свое дело.
Ясное, прохладное осеннее утро надышало на окна, а в доме было тепло и уютно. Только сейчас Федор понял, что через несколько минут уже ничего этого не будет, и он впервые почувствовал тоску расставания.
— Пора мне, — проговорил он и первый поднялся. Поцеловав племянницу, он передал ее сестре.
3
Все это припомнилось Анюте, как только она осталась одна в своем рабочем кабинете. Этой осенью кончился срок Федоровой службы, и еще две недели тому назад он писал, что его письмо последнее и чтобы его ждали в середине месяца. Месяц уже перевалил за середину, а его все еще не было. Телеграммы о приезде тоже не было, так что Анюта не знала, когда ждать брата. Потому его приезд оказался для нее неожиданным и, как нарочно, в такое время, когда на нее навалилось столько срочных дел.
Когда она сказала об этом брату, он все понял и жизнерадостно проговорил:
— У нас еще вся жизнь в запасе; и наговоримся, и наругаемся.
— Посидим еще немного, — попросила Анюта, заметив, как неохота брату так сразу уходить от нее. — Ты, когда собирался домой, о чем думал?
— Да ни о чем я еще и подумать-то не успел. Скорее домой попасть, вот и все были мои заботы.
Они сидели на диване для посетителей, держась за руки, говорили первое, что придет в голову, и только старались разглядеть, чем они изменились за годы разлуки.
— Совсем ты взрослый, ничего мальчишеского не осталось.
— Да нет, дурости еще много. А вот ты так нисколько не изменилась.
Так они сидели, посмеивались, похлопывали друг друга по плечам, по рукам и не услыхали, как в приемной возник шум, послышались тяжелые шаги и голоса на самом высоком накале. И сразу же кого-то, словно бросило о дверь, и она распахнулась.
— Да нельзя же к ним! Да нельзя же!.. — отчаянно выкрикнула Евгеша, а в дверь уже влетела упитанная женщина в плаще «болонья», которые тогда только что начали входить в моду.
— Анна Васильевна, у меня точка горит! — очень звонко прокричала модница, сослепу кидаясь к официальному месту зам. председателя. Разглядев, что место было пусто, она очень резво огляделась, и кто знает, что подумала, увидав Анюту, счастливую и несколько смущенную, и рядом с ней бравого моряка…
— Ну, что у вас? — с досадой простонала Анюта, отнимая у моряка свои руки.
— Ох, как вы меня извините! — изображая смущение, заворковала модница. — Я никому, никому, вы не беспокойтесь…
Анюта прошла мимо нее на свое место, проговорив на ходу:
— Это мой брат демобилизовался. Что у вас? Только в двух словах.
— Ах, брат. Со счастливым прибытием. — Она погасила улыбку, и снова ее полное розовое лицо начало накаливаться: — У меня горит точка! Выручайте.
Как видно, Анюта все это отлично знала:
— Мы эту вашу точку закрыли, потому что вы не соблюдаете правила торговли.
— Не уследила, Анна Васильевна, верите, не уследила. У нашего магазина четыре точки, одна точка, что у вокзала, она на ремонте. А эта, которую вы закрыли, эта точка…
Она выхватывала из сумки какие-то бумаги, не переставая кричать про свои точки. Слово «точка» она выкрикивала так напористо, словно бутылку откупоривала.
От этого града точек у Федора слегка зарябило в глазах. Он все ждал, когда же Анюта взорвется и прекратит разговор. Как это она терпит? Но Анюта, к его удивлению, все выслушала терпеливо и даже сочувственно.
— Все? — наконец-то спросила Анюта до того спокойно и твердо, что «точка» сразу замолчала.
— Прежде торговали и ничего. А как вы пришли…
— Я не сама пришла, Меня выбрали. А теперь прошу… — Анюта поднялась, большая, несговорчивая и даже угрожающая всему, что не согласно с решениями райсовета.
— О плане вы не думаете? — спросила «точка», на ходу запихивая свои бумаги в сумку.
— План мы с вас спросим.
— Вот то-то и оно! До свидания, Анна Васильевна. Заходите.
— До свидания. Зайду обязательно, и там у вас поговорим насчет плана.
Вздохнув на прощание, «точка» ушла.
— Веселая у тебя работа… — Федор сочувственно покачал головой.
Снова усаживаясь на свое место, Анюта завздыхала:
— Это еще что! Вот когда квартиры распределяем или детский сад… Вот тогда… Ну, что там говорить: дела у нас много, на то и поставлены. — И, вспомнив о делах, она спросила: — У тебя какие планы?
— Планирую отдохнуть.
— Это конечно. А потом?
— Ну, не сразу. — И, заметив, что сестра недовольна его ответом, проговорил: — Флотская специальность моя — машинист. Думаю, и на гражданке пригодится. Река у нас большая.
— Река большая, — Анюта снова подошла к брату. — Дорогу к нашему дому не забыл?
— Во снах и то снилась.
Дорога к родному дому! — разве это можно забыть?
Глядя, как Федор привычно прилаживает бескозырку на голове, она рассмеялась и снова обняла брата, отметив, какой он стал сильный, здоровый и даже красивый. И она подумала и сказала то, что и должна была бы подумать и сказать мать или сестра:
— Жениться тебе надо, вот что.
— Ну, это я еще успею. Ты скоро придешь?
— Спроси что-нибудь полегче, — засмеялась Анюта. — Постараюсь вернуться пораньше ради твоего возвращения.
4
Райсовет размещался в одном из новых пятиэтажных домов, какими застраивали центральную часть поселка. Федору дома не понравились: какие-то они все одинаковые, и жить в них, наверное, беспокойно. Хорошо, что Анюта не бросила своего родного дома и не переехала в трехкомнатную квартиру. И в письмах Федор не советовал этого делать.
Он перешел через железнодорожные пути и знакомой дорогой направился к своему дому. Тут все было так же, как и прежде, ничего не изменилось, и это радовало его. Он шел переулочками, по траве, мокрой от ночного дождя, шел между плетнями и огородами, обходя лужи, в которых ослепительно играл солнечный свет, и ему казалось, что даже лужи лежат там же, где они были во времена его детства и юности.
Дома никого не оказалось. Поставив чемодан на ступеньку и бросив на перила шинель, Федор посидел на своем крыльце. День был осенний, тихий. Желтые листья плыли в голубом ясном воздухе. Противоположный берег большой реки укутан туманом. Все, как было прежде, и даже куча уже распиленных дров лежала у навеса. От дров наплывает кисловатый, прелый дух сохнущего дерева. Только сейчас со всей остротой Федор почувствовал себя дома.
Ключ лежал на том же месте, где Федор привык находить его еще с той поры, когда прибегал из школы. Тогда он и не думал посидеть вот так на крыльце.